Другая страна. Часть 1
Шрифт:
— Ты на выходные домой приедешь?
— Я не знаю, ты слышала что происходит?
— А что, тебя уже на заседания правительства приглашают?
— Пока нет, но кто его знает… Дома все в порядке?
— Все нормально. Все живы-здоровы. Нас тут приглашают на торжественный прием в Хайфский институт.
— Они там, случайно, нас ни с кем не перепутали? Я в Хайфе вообще ни разу не был.
Смеется.
— Там мать Дани Хаймовича работает. Неужели не помнишь? Они там изобрели какую то страшно нужную вещь под названием катализатор чего то. Патент под это дело получили на троих. Она, ее руководитель и еще кто-то. Ты
Институт хотел под себя подгрести результат, но этот ее начальник Гольдштейн, еще тот деятель. Нашел адвоката и тот доказал, что делиться надо с авторами, согласно закону, параграфу и прочим юридическим тонкостям. В общем, я толком не знаю, но договорились как то делить деньги и славу. Какие то американцы набежали и предлагают деньги на расширение исследований. Ты слышал, чтобы кому-то заранее денег предлагали неизвестно за что? Видать эта ихняя хрень сильно полезное дело. Говорят, хотят на Нобелевскую премию выдвинуть. Даже если не дадут, все равно теперь институт на них работать будет, а не они на институт. Будут праздновать победу над своими врагами, считают будущие миллионы и нас позвали. Меня за компанию, а тебя Мария очень просила приехать.
— Я постараюсь, но ничего обещать не могу.
В дверь сунулся дежурный.
— Товарищ майор, вам из штаба звонят, никак пробиться не могут.
— Извини, кажется, я уже не приеду. Вызывают.
— Да, майор Томски слушает. Да, так точно.
Плохо быть пророком, кажется все идет как предсказано.
Газета А-Арец
На площади Сион в Иерусалиме состоялся народный митинг протеста против предложений премьер-министра Бегина, при участии огромного стечения народа. По приблизительным подсчетам собралось не менее ста тысяч человек, выслушавших гневную речь Бен Гуриона, направленную против политики правительства.
Толпа под израильскими знаменами с херутовскими лозунгами в руках, медленно надвигалась.
— Стой! Кто тут старший, — заорал я.
Подошли несколько человек, не имеющих между собой ничего общего. В нормальной обстановке субтильному польскому интеллигенту, здоровенному рабочему в спецовке, с обожженным лицом и йемениту с пейсами совершенно нечего было делать в одном строю.
— В чем дело майор? — спросил поляк. У нас есть разрешение на демонстрацию, мы ничего не нарушаем.
— Вон, с той стороны, — показал я, — идут прямо вам навстречу коммунисты с мапаевцами. Через два квартала вы столкнетесь. Ничего хорошего на такой узкой улице из этого не получится, даже если все будут вести себя замечательно. Сворачивайте на Кинг Джорджа и идите себе спокойно. Арик! Вон того, в кожаной куртке взять!
Солдаты кинулись к парню, отшвыривая людей. Хорошая реакция. Он не успел понять в чем дело, как был выдернут из толпы. При этом полы куртки распахнулись. Значит, не показалось.
— И зачем тебе обрез? — ласково спросил я, проверяя заряжен ли он. Похоже самодельная картечь. — Ты, в кого, сука, стрелять собирался?. И со всей силой заехал ему в живот прикладом. Парень свалился взвыв.
— Этого в автобус, к полицейским, и оформить по всем правилам. Может в тюрьме поумнеет. Ну, чего тебе не понятно, — спрашиваю у топчущегося рядом работяги. Сейчас мы… вломим от всей души, всем кто полезет… короче, пиз. лей на всех хватит, так идите другой дорогой, чтоб не наваляли не тем случайно.
— Ты меня не узнаешь? — спрашивает он неожиданно по-русски.
— Не помню, — пожимаю плечами, лицо вроде знакомое, но не помню.
— Я Гутман Александр. Механик-водитель из танковой роты. Октябрь 1944 г.
— А, вспомнил! Единственный уцелевший из экипажа! Арик, бумага у тебя есть? На, запиши мне свои данные, где ты живешь. Когда это все кончится, я тебя найду.
— Ты, не подумай мне ничего не надо, я просто спросить хотел, не наи… нас? Дадут жилье?
— Откуда я знаю? Так или иначе все равно наи… А дома есть. И селить там будут. Если выбор будет, просись в города ближе к центру — Калькилия, Шхем, Рамалла. Там с работой легче будет. Освобожусь, от этого бардака, найду тебя.
Есть люди, которым ты должен, даже если они так не думают. Из всей их танковой роты, он единственный остался живой. Остальные сгорели. А если б не они, моя рота лежала бы там, в Венгрии. И я вместе с ней. А его бы я, конечно, не узнал. Погибшего лейтенанта, командира роты помню, а водителя нет. В памяти осталось только черная фигура в комбинезоне, с которой сбивали огонь.
Улицу мы перегородили колючей проволокой, хорошо еще, что никому не пришло в голову ее расширять. Домов, наверное, жалко было. Так что навалиться на нас всей массой они не могли, иначе бы просто задавили числом. Зато, задние не видели, что делается впереди и постоянно давили, желая пройти. Соломон, сорванным голосом призывал в, очередной раз, разойтись и соблюдать спокойствие. Толпа хором скандировала лозунги о всеобщем счастье и правительственном идиотизме.
— И какой в этом смысл, — спросил Рафи. — Все равно, ничего не слышно.
— Ну, ты как ребенок. Прежде чем начать действовать, положено, выполнить процедуру. Есть инструкция, о чем мне напомнили в штабе. Я ее внимательно прочитал. Тут не война, когда противник должен быть уничтожен. Там, на той стороне, такие же, как мы. Может быть, мы с ними вместе служили. Но главное не это. Когда все кончится, в очередной раз создадут Комиссию по разбору полетов. Будут выяснять кто плохой и кто первый начал. Это любимая израильская игра — создание таких комиссий. Результат обычно нулевой, все равно решения только рекомендательные, но мне как-то не хочется, чтобы мою физиономию напечатали в газетах и потом, пугали мной детей. Поэтому, вон там стоят наш собственный конооператор и фотограф. Проявляем максимальную выдержку и все фиксируем. Хорошо бы иметь что то вроде гранат, со слезоточивым газом.
— Ага, — сказал он, взглянув на меня. — И в газетах напишут: «Евреи травят газом евреев, как нацисты!»
Мы дружно рассмеялись.
Из толпы густо, как по команде, полетели камни и бутылки. Соломон схватился за голову и упал, двое солдат оттащили его за строй. Было видно как капает кровь. Жаль, что щиты сделать не удалось или слишком тяжелые, или не держат удар. Доски под такое не подходят.
— Приготовиться, — заорал я, оглядываясь на камеру.
Он утвердительно закивал, показывая что успел снять.