Другая жена
Шрифт:
Поставив машину перед домом, я нажал кнопку звонка, и когда двери подались, унылым коридором направился внутрь.
Честно говоря, я ждал, что мне откроет бледная больная женщина, как накануне вечером, но увидел я Анжелику, изменившуюся до неузнаваемости. На ней было черное платье с желтым шарфиком вокруг шеи. В платье не было ничего необычного, но шик, с которым она его носила, вместе с ненавязчивым, простым обаянием, превращали Поли в манекен из витрины, а Дафну — в сопливую девчонку. И тут я почувствовал, что счастлив.
—
В ее серых глазах, мельком окинувших мой вечерний костюм, я не заметил ни удивления, ни удовольствия при виде меня.
— Хочешь зайти?
Я последовал за ней в заботливо убранную розовато-бежевую гостиную. Двери в спальню стояли открытыми, но и там все было убрано. Впечатление крайней бедности оставалось, но зато все блистало чистотой. После подавлявшей кэллингемовской роскоши, против которой все восставало у меня внутри, эта строгая обстановка производила даже приятное впечатление.
Анжелика взяла из распечатанной пачки сигарету и прикурила от кухонной спички. Вела себя со мной формально, как со случайным знакомым, решительно не воспринимая меня как бывшего мужа.
— Вчера я вела себя как глупая истеричка, — сказала она. — У тебя, видно, сложилось совершенно неверное представление.
— Тебе было плохо, — заметил я.
— Я думаю о Джимми. Я все ужасно преувеличила, сделала из этого просто трагедию. Это не так. Чтобы все было ясно — мне никакая помощь не нужна. Я со своими проблемами справлюсь.
— Сама?
— Разумеется, с ним нелегко, особенно когда выпьет, а он пьянствовал почти неделю. Но теперь все в порядке. Он был здесь сегодня. Он хороший. И все хорошо.
Ее жалкая попытка оправдать Джимми и очевидное желание захлопнуть перед моим носом дверь в свою личную жизнь меня не смутили.
— Это звучит как невероятно романтическая история. Как давно это тянется? Не параллельно ли с Чарльзом Мэйтлендом?
На эту грубоватую шутку она отреагировала скорее удивленно, чем сердито.
— О Чарльзе я уже почти забыла. С Джимми мы познакомились два года назад в Плимуте.
— Так, может быть, пора уже сделать из него настоящего мужчину, а?
— То есть, чтобы я вышла за него? Джимми на мне никогда не женится. Ни за что. Он помешан на богатой наследнице с яхтой и полным сейфом бриллиантов. Это что, обычай такой у всех авторов, и бывших тоже?
Я понимал, что злиться с трехлетним опозданием глупо, но тем не менее разозлился. Ведь тогда в Портофино я был лишен возможности сыграть финальную сцену, и теперь она предоставлялась, хотя и с опозданием.
— И тебя устраивают такие отношения?
— Абсолютно.
— А я тебя не устраивал.
— Билл…
— Теперь я вижу почему. Разумеется, я был подходящим типом. Болтаться по Европе и корчить из себя великого американского романиста — вот это да! Но я не пал достаточно низко для тебя, да? Чарльз Мэйтленд меня в этом убедил, а Джимми переплюнул нас всех. Я же не пытался тебя задушить. К тому же я делал все возможное, чтобы ты ни в чем не нуждалась, и совершил самый тяжкий, отвратительно мещанский грех — взял тебя в жены.
Лицо ее побледнело и осунулось. Я весь дрожал от желания обидеть ее, отомстить — теперь, годы спустя, когда это было уже ни к чему.
— Поздравляю! Прекрасная у тебя жизнь! Неудивительно, что ты наплевала на своего ребенка, неудивительно, что и не спросила о Рикки. Неудивительно…
Увидел, что рука ее летит к моему лицу. Перехватил ее. На миг мы замерли, уставившись в упор друг на друга. И тут мой гнев вдруг спал, как проколотый мяч.
— Прости, — сказал я. — Это не мое дело. Лучше я пойду.
— Да, тебе лучше уйти.
Я взглянул на нее, такую красивую, такую упрямую, такую убежденную в том, что беда ее обойдет. Неизвестно почему я вдруг почувствовал себя обязанным ее защитить.
— Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь…
— Не понадобишься. Ни ты, никто…
— Но если вдруг… позвони. Обещаешь?
— Ладно, — сдалась она. — Обещаю.
Наклонившись, я поцеловал ее в губы. Это должен был быть символический поцелуй, символизирующий «последнее прости», но ее губы неожиданно прижались к моим. Это прекрасно знакомое мне прикосновение ударило меня словно током. Обняв за талию, я привлек ее к себе, и мы слились в долгих, безумных объятиях.
Разжали их мы одновременно. Я знал, что это ничего не значит, просто случайный минутный возврат в прошлое. Но сердце у меня колотилось, ноги подкашивались. И неожиданно я с ужасом осознал, что за три года нашего брака с Бетси ничего подобного не было.
Замерев, она уставилась на меня своими бездонными серыми глазами. Даже фон жуткой розовой стены не мог повредить ее красоте. Физическое опьянение постепенно проходило, сменяясь чем-то, похожим на ненависть. И я хотел, чтобы она позвала меня, а я бы мог гордо отказаться. Но она только медленно начала закрывать дверь.
— Прощай, Билл.
— Прощай, Анжелика.
Когда я пришел домой, Бетси уже спала.
На другой день около половины первого, когда я уже ожидал появления Дафны, секретарша сообщила мне о визите некоего Джеймса Лэмба. Я никогда о нем не слышал, но он очень настаивал и просил. И вот через несколько секунд в кабинет вошел Джимми. Я его сразу узнал.
Он был совершенно трезв. С напомаженными, прилизанными черными волосами, в безукоризненно отглаженном, дорогом костюме выглядел он великолепно — как на картинке, как свежеоткрытая всеми любимая кинозвезда в турне, ослепляющая зрителей своим обаянием. Точнее, он бы так выглядел, будь его смоляно-черные глаза менее интеллигентны, а его фокусы с мужским обаянием менее очевидными.