Другие хозяева
Шрифт:
Леля заправила кровать, открыла окно – надо бы проветрить. Умылась, почистила зубы и переоделась в брюки с футболкой. Про то, что сегодня праздник, она, конечно, знала, просто это знание выветрилось из головы за ненадобностью.
Идти в университет ей не нужно, поэтому все равно, выходной день или рабочий. До защиты диплома еще несколько месяцев, а он уже почти полностью написан: нужно только время от времени встречаться с научным руководителем, и встречи эти чисто формальные.
Так
– На человека стала похожа, – одобрила Томочка, увидев вернувшуюся в кухню Лелю.
За то время, что ее не было, Томочка успела накрыть на стол, настрогать салат, нарезать сыр и хлеб с семечками, который обожала, помыть мандарины и поставить разогреваться в микроволновку пироги, которые пекла так, что ум отъешь. Еще на столе красовалась бутылка красного вина и шоколадные конфеты.
– Ничего себе, – удивилась Леля.
– А как же. На тебя какая надежда? – усмехнулась Томочка.
– Позвонила бы, я бы…
– Ты бы наврала с три короба, что уходишь праздновать Рождество к матери, а сама лежала тут и ревела в три ручья.
Леля хотела возразить, открыла рот и закрыла. Томочка, конечно же, была права.
– Мама с сентября в Италии. Она ненавидит русскую зиму. И осень тоже.
Да и в другое время года делать ей тут было особо нечего. Марио, возлюбленный Елены Васильевны, жил в Милане, они собирались пожениться, так что в Россию мать приезжала раз в несколько месяцев, чтобы навестить дочь и попытаться уговорить уехать с ней в прекрасную южную страну.
Леля всегда отказывалась, ей и тут жилось неплохо, но в последние дни она стала все чаще задумываться о том, что мама права.
Зачем ей Быстрорецк? Неуютный, пустой. А в избалованной солнцем Италии, может, удастся заполнить новыми впечатлениями пустоту в душе; избыть тоску по Мише, горечь и саморазрушительные мысли о том, что она сама все испортила, сбежав осенью в Москву.
Беда в том, что от себя не скроешься: ни Москва, ни Италия не будут достаточно велики, чтобы потеряться.
Микроволновка дзынькнула, и Томочка метнулась к ней, достала пироги.
– С мясом и рисом, с картошкой и курицей, – с гордостью сказала она. – С утра испекла и сразу к тебе.
– А Илья что? Почему ты не с ним в праздник? – поинтересовалась Леля, усаживаясь на табурет возле окна.
Томочка закатила глаза.
– Я же говорила тебе, он в Питер уехал позавчера. Через два дня вернется. Интервью берет для своего журнала. – Томочка назвала две известных фамилии тех, с кем предстояло побеседовать Илье. – Забыла?
Леля покаянно вздохнула.
– А мама его? – спросила она. Мать Ильи осенью разбил инсульт, и теперь женщина не говорила, правая рука у нее не работала, да и ходила она с трудом, хотя и научилась уже себя обслуживать.
– Я на время к ним перебралась, – сказала Томочка, – пока Ильи нет.
Она села напротив.
– Начнем, что ли? Есть хочу, как сто китайцев.
Леля неожиданно поняла, что тоже голодна. От аромата Томочкиных пирогов сводило желудок.
Томочка разлила по бокалам кагор.
– С праздником, Лелечка. Пусть все будет хорошо, и на нашей улице перевернется грузовик с конфетами. Даже не один.
Леля кивнула и улыбнулась через силу: пусть.
Выпила, взяла кусочек желтого сыра. Красное вино, слишком густое и сладкое, на ее вкус, потекло по венам, и сразу стало дремотно-спокойно, но вместе с тем легко. Пусть это лживое ощущение скоро растает, но даже небольшая передышка не помешает.
– Спасибо, Томочка. Хорошо, что ты пришла.
– Конечно, хорошо. Бери пирог.
После второго бокала Томочка осторожно сказала:
– Илья говорит, Миша пока ни с кем особо не общается. Ни с отцом, ни с Ильей. Врачи говорят, это нормально. Ему надо силы восстановить.
Леля грустно кивнула.
– Он, что, так и не позвонил тебе? Ни разу?
Любого другого человека, который попытался бы задать ей этот вопрос, Леля просто послала бы. Мать вчера звонила, спрашивала примерно о том же, и они поссорились, потому что Леля отвечала сухо и резко. Мама обиделась.
Но сейчас Леля поняла, что ей хочется поговорить о Мише. Впервые в жизни (и, как она подозревала, это был и последний раз) Леля полюбила по-настоящему, и сила этого чувства пугала ее саму. Потому она, как трусливый заяц, прикрывшись преддипломной практикой, улетела в Москву: немыслимо было представить, как она сумеет жить, если Миша не чувствует того же к ней, если отношения с Лелей для него всего лишь обычный роман.
Возвращение стало кошмаром: обнаружить Мишу на больничной койке, при смерти, в коме было страшно, а когда опасность оказалась позади, Миша не узнал Лелю.
Девушка снова и снова прокручивала в голове ту сцену в реанимации, когда они с Юрием Олеговичем, Мишиным отцом, и Ильей стояли возле его кровати, и Миша, показав глазами на Лелю, спросил у лучшего друга: «Это твоя знакомая?»
– Нет, не звонил. И не позвонит уже, наверное.
Томочка взяла Лелю за руку, ободряюще сжала ее ладонь.
– Уверена, все будет хорошо. Вот увидишь.
Но они обе знали, что никакой уверенности тут быть не может.
– Вы с Ильей вместе? – спросила Леля.