Другие Семь дней
Шрифт:
Попутчики вовсю обсуждали перспективы общения дедов и внуков. Кирилл вздохнул и с тоской уставился в окно. До Смоленска оставалось еще пара часов…
Турция, г. Трабзон.
Лиза Евсеева, гражданка РФ.
Закрыть номер. Красную табличку на ручку двери. По идее, персонал не должен теперь сюда заходить. Не бог весть какая маскировка, конечно, но все-таки. Одеть рюкзак, взять за руку дочь. Спуститься по лестнице, она выводит
Прокатчик был на месте, как и обещал. От старика пахло, нет, прямо таки воняло крепким кофе.
– Вы не передумали, мисс, – улыбнулся Селим, – это хорошо!
– Ой, я даже не знаю, – защебетала «блондинка», – всё-таки такая опасная штука, а остров так далеко…
Селим внимательно посмотрел на меня и неожиданно произнес по-русски:
– Не теряй время зря, дочка. Я не возьму с тебя денег. Старый Селим прожил долгую жизнь и научился разбираться в людях. Если через три дня ты не вернешь байдарку, он не будет поднимать шума. Потому что вчера вечером продал это бесполезное приспособление какому-то немцу. Я приготовил тебе два спасательных жилета и те штуки, которые ты просила. Кажется, русские называют их «юбки». И четыре бутылки с водой, по пять литров в каждой. Вода тебе потребуется.
– Я… – «вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Разведчица фигова!» – Вы знаете русский?
– Старый Селим много чего знает, доченька. Молчи и слушай. А еще лучше, слушай и одновременно носи вещи, – он взял большой тюк и пошел к воде. Оставалось только следовать за ним. – Иди метрах в ста от суши. Берега скалистые, и пристать можно далеко не везде. Если поднимется волнение – отойди подальше в море, но не теряй берег из виду. А если перевернетесь, держитесь за лодку. Она не утонет.
– Я знаю эту байдарку, – чего уж тут, раскусил меня дед, можно не ерундить, – ходила на такой по Волге. И по Ладоге.
Селим поставил тюк на песок и направился обратно.
– Это хорошо. Но Карадениз, Черное море – не ваша река. За день ты можешь дойти до Ризо. Это примерно треть пути. Там есть островок, на котором можно переночевать. Про то место не знают даже контрабандисты. Их надо бояться. И пограничников тоже. Тебе всех надо бояться. Помогай.
Старик взялся за ручку на носу байдарки. Я подняла корму. Дашунька с веслами шла следом. До берега старик молчал, сосредоточенно пыхтя. Только положив ношу у самой воды, продолжил инструктаж:
– Во второй день иди, пока сможешь и немного потом. Ночью пройди границу. Прямо под берегом, где нависают камни, есть подземный туннель. Там не ходят, слишком мелко. Лодка не пройдет. А там где не ходят, там и не ловят. Но твоя байдарка проскочит под скалой, не заметив дна.
Селим говорил, пока мы укладывали в байдарку вещи, надевали спасжилеты, сталкивали судно в воду, продолжал, пока я усаживала ребенка и пристегивала ей юбку… Селим рассказывал много, слишком много, чтобы можно было всё запомнить. Но я писала его речь на телефон. Пригодится. Все пригодится. Я не жадная, я – предусмотрительная. Жаль, что не всегда.
Когда всё было готово, старик замолчал. Я отвела байдарку от берега, забралась на место капитана и, натягивая «юбку» на рант «очка», услышала последнюю фразу:
–
– До свидания, – просто ответила я. – Спасибо Вам.
– Прощай! Пусть Аллах будет к тебе милосердным.
Синие лопасти весел взметнулись в воздух, и байдарка стремглав понеслась вперед, под углом удаляясь от пляжа…
Смоленская область, лагерь ОН-1
Поручик Збигнев Жепа
Третий день в лагере творилось нечто непонятное. На работу младших офицеров выводить перестали, свежие газеты не выдавали, даже радио было отключено. Попытки узнать, в чем дело, у охраны, натыкались на стену молчания. Пошли слухи, что началась война с Германией, а кое-кто уверял, что не только с Германией, но и с перешедшей на ее сторону Польшей, а также Англией и Францией. Збигнев впитывал их как губка. Ему, искренне верящему во все, что им рассказывали о «пшеклентных болшевиках», после содержания в лагере и принудительных работ на строительстве дорог, казалось, что все ранее прочитанное и услышанное было преуменьшением.
– Это москальское быдло на самом деле гораздо хуже того, что мы о нем думаем, – не раз говорил он своему другу и собеседнику, такому же поручику запаса, Мареку Кшипшицюльскому. – Я еще перед войной говорил нашему директору, что только мы, поляки – единственные цивилизованные люди на Востоке Европы. Теперь все могут видеть, как я был прав! Заставить потомственных шляхтичей, офицеров, работать на строительстве дорог – на это способны только варвары. Кого мы и видим, стоит только посмотреть на лагерную охрану. Настоящие монголоиды! Да и начальник лагеря точно такой же варвар, неспособный выйти за пределы инструкций и приказов. Видите – война только началась, а у москалей уже все посыпалось
– Вы уверены, пан поручик, что война началась? – Марек был настроен скептически, к тому же непонятно с чего, был уверен, что едва начнется война, русские всех расстреляют. – При той неорганизованности русских, которую вы описываете, мы уже несколько дней должны были бы наблюдать немецкие бомбардировщики. Вспомните, как германские «авионы» висели над нами с самого начала войны. Сейчас же ни одного налета, вы замечаете?
– Думаю, что все гораздо проще, пан Марек. Бомбардировщики Германии сейчас смешивают с землей передовые части большевиков, помогая наступлению армии. Как бы я хотел сейчас оказаться в рядах наступающих. Я бы отомстил пшеклентному быдлу за все…
– Не знаю, пан Збигнев, не знаю. Не уверен я, что война началась. Да и не станут немцы вступать с нами в союз. Они нас разбили, разделили нашу землю с русскими и воюют с англичанами. Зачем им восстанавливать нашу страну?
– Эх, пан Марек, какой же вы пессимист. Я уверен… – договорить Збигнев не успел, от помещения канцелярии раздались удары в било, сзывающие всех на построение.
– Что это придумали, проклятые? – удивился Марек. – Не к добру это, пан Збигнев, спаси нас Матка Бозка Ченстоховска.