Других у Бога нет
Шрифт:
– Подключи Михаила и Алексея. Пусть они вылетают в Ливан, а я придумаю, как мне оставаться с вами на связи. – Глеб посмотрел на водителя автомобиля и конвоира – его телефонный разговор не раздражал полицейских. – Слушай, Иванович, у меня в гостях был школьный друг, Виктор Попов… человек он простой, фермер, не хочу, чтобы у него были неприятности из-за меня. У тебя же есть знакомые в Интерполе – пусть пока идет разбирательство на Кипре, они его не дёргают допросами…
Телефон щёлкнул и потух, батарейка как обычно умерла в самый неподходящий момент.
Убрав мобильный в карман, Глеб стал рассматривать город, в котором он жил уже так давно.
«Вот, – сказали его мысли, – улица, по которой я водил детей в русскую школу. А за углом – дом, в котором мы жили первые два года. Кажется, это было так давно… и в то же время – совсем недавно». Его воображение нарисовало знойный июльский день, открытое окно на втором этаже и приятную истому, разморившую его после сытного обеда в гостиной. Тёплый ветер шевелил складки штор, воробьи чирикали вполголоса, вокруг лампочки летали мухи, сон закрывал глаза, собираясь показать красивую сказку. Как вдруг неожиданно, словно с неба, на его грудь упал небольшой камушек. Глеб открыл глаза, посмотрел на потолок, по сторонам, и только собрался продолжить дорогу в страну сладких грёз, как ещё один камушек попал ему в руку. Сон, такой желанный и красивый, пропал, не оставив даже воспоминания. Он поднялся и стал внимательно смотреть по сторонам; и заметил, как в открытое окно влетает третий камушек, попадая в то место, где он только что лежал. Пуля летела медленнее, чем раздетый по пояс Глеб мчался по лестнице вниз. Выбежав на улицу, он тут же всеми своими сто килограммами веса схватил двух онемевших от страха подростков.
– Вы что это делаете! – кричал он громче иерихонской трубы, одновременно сдавливая клещами своих пальцев костлявые плечи мальчишек. – Зачем камни в окно бросаете?
– Мы… я… – пронзённый страхом, попробовал произнести несколько букв один из подростков.
– Шурка… – наконец-то выдавил он из себя слово и обмяк.
– Так, – начиная понимать, что происходит, меняя тон и силу своего захвата, сказал Глеб, – вы что, Александру таким странным образом зовёте?
«Да!» – дружно кивнули их стриженные полубоксом головы.
– Ну вы паршивцы! – Глеб улыбнулся. – Она с другой стороны дома, у бассейна, вместе с братом купается. Дуйте туда и камни больше не бросайте, у нас звонок работает.
Мальчики, убедившись, что их не будут разрывать на сотни маленьких медвежат, выпрямили плечи и быстро скрылись за углом дома.
«Да, – сказали его мысли, – столько лет прошло… время летит быстрее нас, и когда-нибудь эпизод с картиной будет только воспоминанием».
– Выходите! – Услышал он голос конвоира. – Приехали.
Здание центрального полицейского участка было ему очень хорошо знакомо. Перекрёсток, на котором оно находилось, он проезжал как минимум один раз в день, возвращаясь домой из города.
Пройдя внутрь двухэтажного строения, Глеб был передан под роспись улыбчивому, седеющему на висках полицейскому с цифрой «33» на погонах. Наручники, шнурки на кроссовках, ремень, часы и телефон очень быстро были отправлены в ящик письменного стола, на котором стояла рация одного возраста с полицейским.
Пройдя в камеру, он обрадовался. Небольшое помещение три на три метра имело два бетонных лежака, металлический стол, окно с мощной решёткой, дверь, за которой был туалет, и полное отсутствие следов пребывания другого человека. Получив тонкий ватный матрац и подушку пятнистого вида, комплект белья и бутылку воды, он с удовольствием отметил, что в таких условиях можно ждать освобождения.
Возможность находить хорошее в плохом, сформировавшаяся годами, подтолкнула его к мысли о влажной уборке своего персонального номера, и вскоре «тридцать третий» принёс ему ведро, тряпки, порошок «Cif» и в виде бонуса – сэндвич с листьями салата и сыром.
Стены, исписанные на греческом языке, хранили несколько ругательств, картинок сексуальной наклонности, и поэтому, смочив тряпку и не жалея порошка, Глеб начал именно с них. Угол, где находилась его подушка, был отдраен до излишней матовости и частичной потери краски. Сигаретный пепел, оставленный поколениями сидевших курильщиков, скопившийся между решёткой и окном, требовал скребка, но настойчивость и избыток времени делали своё дело.
Перейдя к полу, он с удивлением отметил, что коричневая плитка положена хорошо, швы ровные и пропорциональные, а плинтуса, выполненные из обрезков этой же плитки, в некоторых местах «дышат», и при определённых усилиях их можно будет оторвать.
Через несколько часов и четырёх смен воды в ведре он почувствовал усталость. Сэндвич, любезно подаренный полицейским, лежал на столе и предательски настаивал на том, что работу пора заканчивать. Глеб вымыл руки, заправил лежак, и только хотел с наслаждением перейти к еде, как дверь его камеры отворилась, и «тридцать третий» жестом позвал его на выход.
Полицейский участок оказался очень маленьким. Выйдя из камеры, Глеб сразу оказался в коридоре, из которого одна дверь вела в комнату для допросов, вторая – в дежурную часть, а третья – на лестницу между этажами.
– Стой! – Услышал он команду. – К тебе пришли адвокат и жена. Напоминаю: ты ничего, ни листочка, ни записки какой не должен передавать без моей проверки.
Открыв дверь перед Глебом, он отошёл в сторону, пропуская его в комнату.
Маруся была в белом платье. Кудрявые волосы струились по плечам, розовые щёки выдавали волнение, улыбка скользила и пропадала, взгляд растерянно искал поддержки.
– Ты сюда садись, – указал «тридцать третий» на стул справа от письменного стола. – Вы – сюда, – показал он жене на стул слева, а сам величественно устроился в торце.
Адвокат, оставшись без стула, улыбнулся и вышел из комнаты.
Сначала, не зная, как вести себя в подобной ситуации, они рассматривали друг друга; потом, медленно бросая взгляды на полицейского, протянули руки навстречу друг другу.
Прикосновение принесло им радость и облегчение, Маруся выдохнула напряжение и стала говорить.
Она рассказывала, как, вернувшись домой, увидела на крыльце дома соседей, как поддержали и помогли они своим присутствием. Как страдала от последствий обыска, как не могла спать, вздрагивая от каждого шороха, как готовила ему еду… Она говорила, торопилась, стараясь скоростью слов сказать о своих чувствах.