Другое начало
Шрифт:
С другой стороны, как именно надо вести себя — не на литургии, а после нее в мире — в разных, и особенно в чрезвычайных ситуациях, конечно, ни расписано, ни предписано быть не может. Отсюда естественное желание реже выходить из стен храма, где привычно поддерживается основательная собранность, во внешнюю среду, которая может расстроить эту собранность. Не всё поведение в миру предписано канонически, не все предписания могут быть исполнены, некоторые предписания не таковы, чтобы с ними все были одинаково согласны. В отношении светской жизни, например политических новостей, у общины — и здесь не имеет смысла различение между общиной и приходом — нет подробных канонических руководств.
Заведомо чужим, недолжным считается конечно преступление,
Само это настроение уже равносильно шагу вступления в мир. Члены общины идут по улице с важностью, в них очевидно и не может не действовать заразительно настроение «я делаю правое дело, меня ничто не остановит». Уверенность такого настроения действует так, что даже если открыто группа верующих не сделает замечания развязной даме, разболтанным подросткам, она распространяет вокруг себя чинность, порядливость. Группа или отдельные люди, сознающие свою принадлежность к общине, ощущают свою силу. Эта сила знает себя правой и потому ищет для себя выхода. Спонтанно может быть принято решение например навестить знакомую в больнице, ухаживать за родником со святой водой.
2. Когда пусть даже просто несколько пожилых дам, как часто бывает, под руку идут в храм или расходятся по домам, они продолжают быть связаны общей посвященностью. Ощущая достоинство своей правоты, они движутся делать важное, главное дело. Они на своей улице при ярком свете дня представляют устроительное начало, собирающий и организующий центр. Если произойдет чрезвычайное происшествие, да и без него, они, особенно в достаточно большой группе, вполне могут стать ферментом организации власти.
Каждый из группы прихожан, особенно если предполагает пойти к исповеди и к причастию, может думать о своей греховности. Но даже и в этом случае у такой группы вовсе не обязательно прекратится сознание своей собранной силы. Вовсе не обязательно каждый замкнется в себе от сознания себя как первого из грешников. Возможно, до осуждения развязных прохожих, обсуждения политических новостей дело в таком случае не дойдет, однако и в группе, объединенной общим настроением греховности, если она останется здравой и значит не разойдется от стыда глядеть в глаза друг другу, тоже проснется сознание силы единения. Верующая группа, которая нашла в себе другую связь чем довольство правотой исполняемого вместе дела, в равной мере ощущает собранную силу, хотя ей труднее найти для себя применение, скажем, в осуждении светских практик или настроений. Кого пойдут осуждать и исправлять те, кто считает себя хуже всех. Знание своего греха не мешает в то же время помощи другим. Причем мир как раз больше нуждается именно в служении чем в руководстве.
Ужас от своей исключительной греховности не меньше чем сознание своей безусловной правоты ставит верующую общину в независимое положение. Она в своем праве, в глубине своего настроения способна противопоставить себя внешнему рассеянию. Проснувшееся сознание правоты группы, пусть в пространстве, не строго расписанном нормами — в нашем примере на дороге, ведущей к храму, — само себя подкрепляет и проверяет.
Самопроизвольно возникающее движение чувствует перед лицом мира свою прямую, без посредников, связь с духом, с правдой. Конечно, рождающаяся сила группы, спонтанной и часто неожиданной, на своем первичном уровне почти никогда не может себя поставить как институт или хотя бы именовать. Идеологически сложившаяся вокруг духовного начала группа может заблуждаться на словесном уровне, именно от свежей энергии своего единства. Она не может быть умнее чем то, что ею самой наработано своего. Это обычно гораздо меньше чем вековые накопления культуры, отложившиеся в старых социальных и государственных структурах.
Свежая группа одновременно ощущает свою спонтанную правоту и робость перед духовными сверхсилами, которые традиционно ассоциируются с устоявшимися институтами. Их мощь признается, но уступки в самом драгоценном, чувстве общины, почти никогда не делаются иначе как в результате долгого контакта, обычно под давлением крупных институтов. В чем причина этой стойкости малой слабой общины? Ответ Карла Барта: она живая, в отличие от мертвой церкви и тем более государства, внецерковного или сцепленного с мертвой церковью. В упорстве осознавшей себя общины есть здоровый социальный инстинкт, ощущение динамики развития, податливости сложившихся общественных форм.
3. Обычно руководители спонтанных групп считают главной задачей сохранение стойкости перед давлением старых учреждений, неконформизм, сбережение своего не всегда сформулированного чистого начала. Каков на самом деле и как глубоко коренится смысл больших социальных институтов, представляют себе обычно неполно. Не понимают — как впрочем и представители самих этих институтов — их настоящего значения. Часто надеются, что можно свежими силами создать в конце концов сопоставимую с большим обществом величину.
Едва ли это так. Новое образование и старый институт несопоставимы. Они явления настолько разного порядка, что сила общины, какой она ни кажется себе убедительной, не может ставить себя по отношению к большому обществу и его структурам ни критически, ни альтернативно.
Чем увереннее стоит на своих ногах община, тем скорее она осознает достоинство традиционных учреждений, например системы светского и канонического права. Понимание их мудрости, иногда скрытой, откроет путь для интеграции общины в общество и в конечном счете полного сращения с ним. Обновление за счет притока новых сил неизбежно создаст тенденцию к объединению религии и государства. Живое общественное целое не потерпит раскола между ними. Где церковь не стала государственной, государство будет все больше становиться религией.
Может показаться, что когда возникшая община окружена враждой, ее отношение к среде гонителей будет складываться иначе чем в благоприятном окружении. В сущности однако нет причин, почему в обоих случаях позиция дарения, покровительства, взятия под свою защиту не должна сохраниться в отношении врагов.
Ощущение общиной верующих своего права и достоинства дает ей преимущество. Ее энергия воспринимает традиционные общественные структуры как опустевшие формы, подлежащие замене или обновлению. Обособленность общины и ее замыкание в себе поэтому могут быть только временными. Где проявляется сильное духовное начало, оно будет стремиться охватить окружающую среду. В конечном счете нормой общины не может не стать категорический императив Иммануила Канта: поступай так, чтобы правила твоего поведения были пригодны стать законом для всех. Направление динамики общины указывает таким образом в сторону общества в целом и его государства.
А.И. Шмаина-Великанова. Я совершенно согласна с тем, что вектор указывает в сторону государства. Это в сущности, как бы неизбежно и, отчасти, я, этого тоже касалась, говоря о перерождении общины в структуру, но имеющийся здесь оценочный момент я хотела бы прояснить. Те ценности, которые принадлежат в наших глазах государству: право и традиции, устои – не есть ли они ценности иного порядка, подобно законам природы, в то время как существование общины не есть ли ценность особого порядка, такого, именно, как чуда. И потому, не может ли идти это развитие следующим образом: от общины как падения в государство – до государства как чуда распадения на общины! (Смех в зале.)