Другому как понять тебя?

Батов Виталий Иванович

Как видим, на более глубоком уровне, нежели уровень грамматической частотной структуры текста, но все же оставаясь на уровне языковых реалий, мы пришли к тем же выводам, что и скандинавские коллеги, которые, подводя итог всему исследованию, отметили: «Как бы то ни было, гипотеза, отстаиваемая Д, не выдерживает пристального анализа».

Естественно, что следующим был вопрос: что нам покажет исследование на уровне индивидуально-психологических особенностей личности автора текста?

Результат компьютерного анализа приведен в сравнительной таблице, где соотнесены психологические характеристики авторов исследованных текстов. Характеристики представлены своими наименованиями, мы их не разворачивали в подробные описания (частично это будет сделано ниже), что заняло бы много места.

Что можно сказать относительно этого результата? По-видимому, то, что

строгий вывод здесь делать преждевременно. Если раньше — на уровне речевого поведения — вероятности «за» и «против» Шолохова (0,75 и 0,12 соответственно) статистически различались, что позволяло однозначно отдать авторство Шолохову, то здесь просматриваются весьма серьезные качественные различия, позволяющие говорить о разных психологических типах. И все же один вывод и здесь звучит вполне убедительно: авторство Крюкова практически должно быть исключено. Что же касается «размытости» психологических границ между М. Шолоховым — автором «Донские рассказов» и М. Шолоховым — автором «Тихого Дона», то здесь ограничимся гипотезой. Но вначале учтем следующие обстоятельства. Первое: разница во времени написания «Донских рассказов» и «Тихого Дона» весьма невелика, всего несколько лет. Второе: художественная мощь «Тихого Дона» несравнима с относительными художественными достоинствами «Донских рассказов». Следовательно, за очень небольшой промежуток времени произошло одно из двух: или личность М. Шолохова потрясающе быстро развивалась, причем только в одном направлении — к гениальности; или был какой-то источник для написания «Тихого Дона». Причем этот источник должен был быть настолько мощным, что смог «создать» самого Шолохова, того, которого мы знаем как автора «Тихого Дона». Другими словами, М. Шолохов бесспорно написал «Тихий Дон», но опирался при этом на какую-то базу (этой базой не обязательно должен быть черновой текст будущего «Тихого Дона»), которая в культурно-историческом отношении одинаково близка всему донскому казачеству (и, конечно, — Шолохову), но для М. Шолохова в определенном смысле стала и формирующей его личность основой, творцом Шолохова-человека, определив основные личностные качества будущего автора «Тихого Дона». И с психологической точки зрения здесь нет никакой мистики (как это имеет место при допущении стремительного развития гениальности): молодой, двадцати-с небольшим-летний человек достаточно быстро осваивает уже имеющийся опыт и нет ничего необычного в том, что этот опыт становится его собственным на всю жизнь. Таким образом, мы придерживаемся идеи, что автор «Тихого Дона» — Шолохов, но при условии, что он сам стал продуктом формирующего влияния какого-то мощного культурно-исторического источника.

Правда, остается еще следующий вопрос: как объяснить, что гораздо более поздние произведения Шолохова (например, «Они сражались за Родину») в художественном отношении не достигают высоты «Тихого Дона»? Гипотеза о наличии источника именно для создания «Тихого Дона» и здесь помогает: обратим внимание на то, что всегда говорилось и писалось о величии, гениальности самого романа, и гораздо реже эти эпитеты относились к автору. Если источник существовал для «Тихого Дона», то это вовсе не означает, что существовал источник для других, более поздних произведений. Гениальный роман мог «сделать» талантливого человека, но даже талантливый теперь человек не создаст гениального романа.

Глава IV. Личность и текст

Два очерка персонификации выдающихся деятелей современности, которые мы приводим, опираются на метод, о котором рассказано выше, не имеющий аналогов, во всяком случае в гуманитарной отечественной науке.

Гениальные художники слова — весьма заманчивый объект исследования потому, что своим трудом они дают потомкам обильную пищу для многоаспектного анализа не только своего литературного творчества, но и своей жизни, своего окружения, своей эпохи. Но творцами общественного бытия являются и общественно-политические деятели, хотя они далеко не всегда так же разнообразны в своих работах (исключая, конечно, работы, касающиеся политической жизни). К личности таких деятелей всегда будут обращаться в будущем, и одним из способов познания станет персонификация — проявление черт творца в созданном им произведении.

Итак,

персонификация текстов И. В. Сталина. [8]

В краткой форме итог анализа речевого поведения автора рассмотренных текстов выглядит таким образом: И. В. Сталин использует следующую схему речевого поведения: принимая идеи чужого «Я», он не связывает их с идеями собственного сознания, чужие сознания остаются за порогом сознания автора. Автор не использует полифонию, а применяет промежуточную форму — интердиалог, как бы разделяя авторство с другими. Внешним выражением подобной позиции может быть непроизвольная замена в авторской речи (как внешней, так и внутренней) местоимения «Я», местоимением «Мы».

8

Сталин И. Марксизм и национальный вопрос. — М., 1953.

Автор как бы имеет перед собой сверхзадачу, которой подчиняет не только чужие — ставшие своими — идеи, но и чужие — не ставшие своими, однако разделяемые им для решения поставленной цели. Автор придерживается правила: для достижения цели пригодны все идеи: и свои, и чужие.

Языковые особенности, отражающие речевое поведение автора, характеризуются бедной лексикой, повторяемостью мысли, материал излагается монотонно и скучно.

По нашим данным, автор принадлежит типу личности, который принято называть «интровертированный». «Чистых» психологических типов практически не встречается. Интровертированная личность живет не столько своими восприятиями и ощущениями, сколько представлениями. Внешние события влияют на жизнь такого человека относительно мало, гораздо важнее то, что он о них думает. В большинстве случаев интроверт приходит к объективно правильным умозаключениям: он не связан впечатлениями момента, он учитывает то, что ему подсказывают его прежние представления, жизненный опыт. Определенная степень интровертированности вырабатывает способность к правильным суждениям. Но в данном случае

направленность сильно выражена, а это может означать, что личность все более отдаляется от действительности, и в конечном итоге возможно настолько глубокое погружение в мир своих представлений, что все меньше и меньше объективно принимается в расчет воспринимаемое внешнее окружение. Идеи уже не подвергаются достаточному анализу и теряют опору в реальности. Нередко эти личности носятся с идеями исправления жизни на земле, излюбленная пища для мышления — проблемы религии, политики, философии. Заметна выраженность педантических черт характера, что проявляется, например, в склонности предварительно обдумывать (часто длительно) последствия своих поступков. Возможно, что эта склонность перерастает в навязчивость, и вследствие таких постоянных, разъедающих душу сомнений возникает болезненный страх. Такой человек не может отодвинуть от себя ни проблему, ни тягостную думу, он должен еще и еще раз все перепроверить, все взвесить, еще и еще раз пытаясь все понять. Но «отсрочкой» действия не ограничивается характер рассматриваемой нами личности. Здесь проявляется отнюдь не робость (как это могло бы показаться) при выборе решения, а наоборот — непримиримость, упорство, решительность. Кажущееся противоречие исходит из таких черт характера личности, как неспособность к ликвидации последствий аффективных состояний. У таких людей действие аффекта прекращается медленно, и стоит лишь им вернуться мысленно к ситуации, вызвавшей аффект, как немедленно оживают и сопровождавшие стресс эмоции. «Застревание» аффекта наиболее ярко проявляется тогда, когда затронуты личные интересы. Аффект в этих случаях оказывается ответом на уязвленную гордость, на задетое самолюбие, поэтому их часто характеризуют как злопамятных или мстительных людей. Особенно характерная черта людей такого типа — честолюбие, и когда они встречают помехи на пути своих эгоистических устремлений, у них часто возникает подозрительность, недоверие, мнительность.

До сих пор мы касались таких черт личности, которые определяют направленность ее интересов и форм их достижения. Но не менее важны и особенности мотивов развития эмоциональных состояний, определяющих «энергетику» поведенческих реакций человека. В этом отношении автор принадлежит к личностям, для которых характерна смена настроения: от серьезности, озабоченности, сосредоточенности (часто по поводу драматических сторон жизни) к приподнятости настроения, жажде деятельности, словоохотливости. Причем эти колебания настроения не равномерны, автору гораздо ближе состояние «печального тона».

Если теперь вспомнить, что было сказано об особенностях стратегии речевого поведения автора, то следует сделать следующий вывод. Когда автор «опредмечивает» чужие идеи и в сочетании со своими идеями делает их предметом своего сознания — то есть монологически воспринимает и понимает мир, — то это сопровождается субдепрессивным (неглубокая депрессия) состоянием психики, отрицательными эмоциями и слабой мотивацией. Когда же автор, пусть нечасто, допускает в поле своего «Я» и чужие сознания, но главное — допускает их независимость, то это сопровождается гипоманиакальным (возбужденным) состоянием, положительными эмоциями. Такая картина личности весьма необычна. Попросту говоря, автор испытывает положительные эмоции, у него повышенное настроение, высокая работоспособность, оптимистическое отношение к жизни и т. п. только тогда, когда он включает готовые чужие идеи (чужие сознания) в сферу идей своего сознания, без подчинения первых своему «Я». Он как бы говорит: «Я разделяю эти идеи, но они мне не принадлежат, ответственность за них несут другие». Тогда же, когда авторское «Я» подчиняет себе чужие идеи, а следовательно, и несет за них ответственность, состояние автора пессимистично со всеми (описанными выше) вытекающими проявлениями. Кстати, следует упомянуть один штриха в субдепрессивной фазе автор склонен нередко задумываться о состоянии своего здоровья и, при возможности, избегает отрицательно влияющих на него факторов.

Мы исследовали — причем выборочно, в отдельных фрагментах — работу, написанную И. В. Сталиным еще в 1913 г., то есть задолго до тех социальных и экономических перемен, которые изменили лицо Российского государства. Автор стоял у руля большинства из этих преобразований, но в 1913 г. об этом еще никто не мог догадываться. Тем самым мы как бы создаем «мемориальный проект» личности человека, оставившего эпохальный след в XX веке.

Пожалуй, трудно найти более контрастный антипод И. В. Сталину, нежели Н. И. Бухарин. Поэтому не случайно, что следующая наша тема:

персонификация текстов Н. И. Бухарина. [9]

Характерной чертой стратегии речевого поведения автора является то, что такие ее составляющие, как слияние и подчинение всех идей авторскому «Я» и присвоение чужих идей, при котором, однако, не происходит слияния авторского сознания с сознанием чужого «Я», одинаково ярко выражены. На первый взгляд это кажется невозможным, так как «субъектность» и «объектность» — противоположные понятия. Но объяснение здесь единственное и простое: даже в тех — небольших по объему — текстах, которые исследовались, присутствуют фрагменты, выражающие или субъективные, или объективные позиции автора. Иными словами, стратегия автора весьма подвижна, продуцируемые идеи легко переходят из сферы авторского «Я» в сферу «Я-чужое». И наоборот: авторское сознание, легко удерживая, ассимилируя чужие идеи, также легко отчуждает их от себя. Здесь отсутствует даже намек на какую бы то ни были инерцию позиции автора к порождаемым им идеям. Но это означает — если следовать широко распространенному среди психологов взгляду на интеллект как на «понимание отношений», — что автор демонстрирует высокоинтеллектуальные способности. Автор одинаково уверенно и легко оперирует идеями чужого сознания, подчиняя их своей воле, формируя из них свой (личностный) смысл, однако, отчуждая их от идей своего сознания; та же уверенность и легкость характерны и в отношениях к идеям, ставшим полностью достоянием авторского «Я», слившихся в ядро авторского сознания. Отметим еще одну характерную черту стратегии речевого поведения автора: эта стратегия развивается, она далека от точки своего завершения.

9

Бухарин И. И. Избранные произведения — М. 1988