Другой

Голубой, спокойный свет разливался волнами по коридору психиатрического диспансера. Я сидел на металлической, небольшой скамеечке напротив пятого кабинета и ожидал, когда принесут мою медицинскую карту участковому лекарю душ. Стены коридора были выкрашены в синий, расслабляющий цвет. Редкие посетители медицинского учреждения утром шестнадцатого октября 2010 года от Рождества Христова слонялись неспеша по широкому, застеленному коричневого цвета линолеумом полу и, бросая взгляды в широкие окна, пропускающие осенний рассвет, послушно томились в полудрёме глубокой осени. Я пришёл на приём к лекарю так рано, потому что уже полторы недели меня мучили страхи, связанные с моей работой. Я устраивался инженером по ремонту судов в Новгородский порт, в котором периодически по году или чуть больше был вынужден зарабатывать небольшие, но радующие ежемесячным постоянством деньги. Меня волновали отремонтированные ранее, несколько лет назад, корпуса судов, имеющих выход в море. Мне почему-то казалось, что они могут затонуть по моей вине. И несмотря на то, что главный инженер порта заверил меня в том, что с ними всё в порядке, я вторую неделю не мог обрести спокойствие. Страх поселился во мне как-то незаметно, придя незваным гостем в тот момент, когда я нуждался в заработке. Сначала в душе появилось лёгкое беспокойство в уверенности моего профессионализма, а затем пришло чувство паралича воли и беспокойство за судьбы моряков, преодолевающих Балтийское море. И в этот момент в кабинет

– Здравствуйте, Алексей Викторович, – произнёс эскулап.

– Доброе утро, Вероника Владимировна, – ответил пациент и пристроился на стуле возле стола.

– Давайте рассказывайте, что вас привело на приём раньше своего срока, – поинтересовалась дама средних лет, и я выложил всё про душевные страхи.

– Вы просто слишком впечатлительный человек, дорогой. Ладно, мы в два раза увеличим дозу принимаемых вами препаратов и назначим успокоительное, – заявила миловидная женщина, а пожилая медсестра протянула мне рецепты.

Покинув кабинет, я прошёл в аптеку, расположенную в этом же здании, и купил предполагаемые источники исцеления. Я уже собрался было покидать уголок спокойствия, как вдруг меня окликнули по фамилии:

– Туманов, привет!

Я обернулся на голос и увидел своих соратников по психиатрии Лёшу Козулина и Женьку по кличке Копчёный.

– Привет, рассказывайте, как ваши дела, – обратился я к друзьям.

Первым начал говорить Алексей. Он сообщил мне, что тоже мучается страхами, связанными с работой. Лёша сообщил мне, что работает на полставки библиотекарем и в последнее время не может выполнять свои обязанности из-за боязни ошибиться в записях. Хранитель книг постоянно находился в беспокойстве и закончил рассказ фразой:

– Это скорее всего осеннее обострение.

Я перевёл взгляд на Женьку, который немигающим взглядом смотрел в пол.

– Копчёный, ты меня помнишь?

– Нет не помню. У меня обнаружили рак желудка и дали мне первую группу инвалидности по этому заболеванию. А как тебя зовут?

Спросил знакомый, и я понял, что с ним общаться бесполезно. Через две недели он умрёт. Я ещё раз посмотрел на друзей, находящихся в ужасных обстоятельствах, и попрощавшись отправился в хмарь улицы, думая о том, что по сравнению с ними я чувствую себя хорошо. Послезавтра мне надо было идти устраиваться на работу в порт. Решив возвращаться домой пешком, я достиг тропинки ведущий мимо стадиона в осенний парк. Рассвет уже прогнал утренние сумерки, туман, поглотивший всё пространство над землёй, прятал скелеты деревьев и скамеечки, стоящие вдоль аллеи. На одной из них я решил присесть и проанализировать сложившуюся ситуацию. Закинув ногу на ногу, я закурил дешёвую сигарету, и память унесла меня в недалёкое прошлое. В две тысяче седьмом году я отказался от мизерной пенсии и два года проработал, возглавляя сварщиков по ремонту судов и определяя объёмы работ, согласованные с Речным Регистром. Платили мне хорошо, и я даже скопил двести тысяч рублей на чёрный день, но мировой финансовый кризис, захлестнувший в том числе и Россию, вынудил меня покинуть доходное место. Деньги, скопленные мной на развитие своего плохо продуманного бизнеса, выманила у меня сестра, и, оказавшись год тому назад без средств к существованию, я лёг в психиатрическую клинику с желанием вновь оформить пенсию по инвалидности. Таким образом в феврале и марте текущего года я стал пациентом дурдома, где и познакомился со встреченными мной друзьями.

Я прервал мыслительный процесс воспоминаний, встал со скамейки и начал ходить кругами, разминая ноги. Туман рассеялся, и стали видны карусели и аттракционы на детской площадке, да кафе, расположенное неподалёку. Домой идти не хотелось и я вновь присел на скамейку и вернулся в мир ностальгии. Итак, в начале февраля, взяв направление в клинику, исходя из необходимости пройти обследование, я оказался в шестом отделении больницы. Мне объяснили, что я должен пролежать в заведении месяц и, перестав давать таблетки, поместили моё тело в заточение, отпуская меня на выходные в отпуск. Время пролетело незаметно, и я, проходя различных медицинских специалистов, пил с Копчёным чифирь и играл, правда редко, с Лёхой в шахматы, за всё время, не проиграв ему ни одной партии. Подготовив документы, меня перевели в отделение релаксации к доброму доктору Николаю Михайловичу Оводову. Лежать в трёхместной палате, имея право выхода на прогулку и еженедельного отпуска на волю, доставляло мне удовольствие. Моими коллегами по коротанию времени стали Валерка Лизунов, очкарик, работавший электриком в Чудово, и Витька Карепов, пожилой мужчина, пытающийся писать детские стихи. Мы обменялись телефонами, для последующего общения на воле, и в тот момент, когда пришло время расставаться, сдружившись за проведённый нами месяц в изоляции, решили, что будем друг друга поддерживать на воле. Главный эскулап в день моей выписки из учреждения передал мне документы и сказал мне, что в учреждении существует лимит на признание особей инвалидами и отправил меня к участковому психиатру. Таким образом, пройдя в середине апреля МСЭК, я оказался в числе счастливчиков, обладающих каким не каким ежемесячным доходом. С небес пошёл небольшой дождик и я, покинув облюбованную мной скамейку и раскидывая ногами пожухлую листву на аллее, не торопясь отправился в отцовский приют и тепло маленькой двухкомнатной квартирки. В среду мне надо было выходить на работу приводить в порядок вставшие на ремонт суда.

Я сидел за столом в просторном, выкрашенным в зелёный, располагающий к тихому разговору цвет. Сегодня был первый мой рабочий день, который медленно, с осенней хандрой катился к завершению. Я отработал в разные годы в этом заведении больше пяти лет на различных, руководящих должностях и поэтому знал здесь практически всех так же, как и меня в порту знали все. С раннего утра я подошёл на пятый этаж административного здания к техническому директору Новгородского порта, который в разговоре со мной обрисовал фронт работ, который я должен выполнить до начала мая следующего года и назначил мне за это мизерную, до обидного маленькую зарплату, отпустив меня в отдел кадров. Я немного поболтал с женщинами отдела, отдал документы на оформление инженером в технический отдел и направился на первый этаж в промышленную зону поболтать с подчинёнными мне сварщиками и служащими своего подразделения расположенном при входе в цеха. Но самое главное я, ссылаясь на инвалидность, смог договориться с начальством о шестичасовом рабочем дне. И вот, в ожидании трёх часов дня, времени окончания моего присутствия в приюте судов, замерших в ожидании лечения у причала, я, не торопясь, допивал шестую кружечку чёрного кофе. Служили в порту в основном мужчины пожилого возраста и их стиль работы был замедленным, не терпящем спешки. Моряки по территории ходили в вразвалочку при встрече улыбаясь и негромко, лениво матерясь на суку-жизнь. В кабинет, оборудованный офисной техникой, вошли мои соседи, механики Миша Боткин, отвечающий за эксплуатацию несамоходного флота, и Сергей Немов, занимающийся электрикой судов. Обменявшись с ними скабрезными, матерными шуточками по поводу начальства, я посмотрел на часы, улыбнулся и, попрощавшись до завтра, отправился в приют спокойствия домашнего очага отмечать начало трудовой деятельности.

Осень, как прилежный читатель, перелистывала страницы книги времени, купая светлое время суток в серой монотонности белых туманов. Я приходил на работу ещё затемно для того, чтобы, не торопясь выпить две кружечки кофе и составить план работы на предстоящий день. Всё, тщательно обдумав, я расставлял сварщиков по рабочим местам, разбив их на две бригады, на что у меня уходило не более получаса и перед тем, как отправиться домой принимал работу у бригадиров. На берегу после окончания навигации на тележках слипа стояла для замены корпуса плавучая очистительная станция, которую должны были спустить на воду в апреле. В принципе на работу у меня времени уходило не более часа и я, болтаясь по территории порта, общался с моряками и был в курсе всех проблем пристанища судов. Но главное, из-за чего мне предложили работу было обследование корпусов барж, которым было более тридцати лет, и по новым правилам Регистра надо было оценить каждый элемент судна. Этого ещё никто в Великом не делал. Так что фронт работ на весенний период был огромный, но до апреля надо ещё дожить и в начале ноября, сидя один в кабинете, я окунулся в широкую реку воспоминаний. Вот так же два с половиной года назад мне, ещё не приступившему к работе, позвонил отец и сообщил, что умер самый дорогой для меня человек – мать. Она ушла как-то быстро, сгорев за два месяца. Ещё в начале марта она на масленицу напекла блины и, отметив праздник, уехала на дачу, но через несколько дней, жалуясь на боль в животе, вернулась назад и легла в больницу на обследование. Вердикт врачей был ужасен – рак брюшной полости в последней стадии. Болезнь была неизлечимой и очень мучительной, боль снималась только наркотиками. Каждый день, видя мучения дорогого человека, сердце разрывалось от сострадания. И в мае, не сказав близким ни слова, она покинула грешный мир. После смерти матери отец похудел и обмяк и практически не общался с окружающими. Я же, благодаря Всевышнего за то, что тот не дал мучиться долго человеку, подарившему мне жизнь, окунулся в омут тихой грусти. Спустя год отец пришёл в себя, и мы стали жить вдвоём в маленькой квартирке. В действительность меня вернул вошедший в кабинет Миша, напомнив мне, что мой рабочий день закончился, и я отправился восвояси.

Декабрь подбирался к городу как-то осторожно словно дикая кошка. Редкие, небольшие морозцы сменялись дождливыми днями. Снег, смешиваясь с землёй, к полудню превращал тропинки в непроходимую грязь. Страх, преследующий меня с середины октября, покинул меня, но появилось чувство тревоги за себя и своих близких, и я по нескольку раз в день звонил своим родственникам для того, чтобы убедиться в том, что у них всё в порядке. Вместе с тревогой пришло чувство неуверенности в своих действиях и слабость во всём теле. Но мозг обрёл лёгкое, невесомое ощущение полёта и невесомости. Спокойно, не напрягая уставший организм, я мог только передвигаться пешим шагом. На работе время тянулось медленно и проходило в разговорах с Михаилом под поглощение кофейного напитка. Механик в последнее дни ноября увлёкся брокерской деятельностью и практически целыми днями висел в интернете, играя вкладыванием небольших сумм в акции. И однажды мы, напрочь забыв о работе, вспомнили золотые денёчки, когда в порту появилась двадцатилетняя красавица Маша Попова, недолгое время проработавшая в коммерческом отделе порта в нашем мужском коллективе. Она появилась в порту как-то неожиданно, нечаянно так, как рождается новая звезда на ночном небосводе. Впервые я увидел её в кабинете технического директора в марте. Зайдя в помещение, я обомлел, за столом напротив владельца кабинета сидела юная красавица, объясняющая что-то пожилому мужчине. Чёрные, как смоль, длинные волосы, большие, карие глаза, белоснежный цвет лица, который оттеняли чёрные джинсы и белый свитер поразили меня своей откровенностью. Дождавшись, когда фея исчезнет, я, отчитавшись перед начальством, спросил шефа о том, кто это. Ответ меня порадовал: это новая работница нашего предприятия по имени Маша. Я мучительно искал любовь уже три года, но не находил объекта приложения страсти, и тут появилась юная фея. Я перестал выпивать пиво после работы и стал проживать каждый день, как последний. И мы с Михаилом стали частыми гостями в коммерческом отделе, расположенном на четвёртом этаже здания. Зарабатывал я тогда очень хорошо, и мы навещали девчонок по два раза в день попить чаю. Я приносил к ним в кабинет самые дорогие и вкусные сладости с удовольствием наблюдая как красавица, отпуская ничего назначившие фразы, поглощает их. Мне однажды удалось даже проводить её до дома. Но разница в возрасте не дала нам сблизиться, и через два месяца её увёл от меня молодой, приехавший из Питера в командировку, парень. Пережив потерю, я по собственному желанию уволился из порта и через некоторое время, побаловавшись спиртным, оформил себе пенсию. Посмотрев на часы, я понял то, что мне пора откланяться и покинуть место работы и устремился в отчий дом.

Во второй половине декабря наконец подморозило и снег перестал таять, ложась на землю белым покрывалом. Время неумолимо, словно быстрая река приближало мой любимый праздник. На центральной площади города установили красавицу-ёлку, украсив её большими шарами и цветными гирляндами. Каждое воскресенье, посещая Софийский собор после окончания там службы, чтобы помолиться своими словами Всевышнему у древних икон, я навещал стройный, высокий символ Нового года. Магазины и кафе центра города были словно герои зимней сказки и светились неоном витрин и светлячками гирлянд, расположенных на близлежащих деревьях. Слабость, поселившаяся во всём моём теле давала мне только возможность медленно передвигаться, готовить ужин и после наслаждения от выпитой маленькой чашечки чёрного кофе мыслить. Но моя голова была светлой и всеми своими чувствами я, изучая действительность, двигался к двадцать седьмому числу декабря, когда интуиция подсказывала мне то, что должно было произойти пока неведанное, сверхъестественное событие. И вот раннее утро этого дня наступило, заглядывая в окна домов, стоящими в карауле, фонарями. Выпив, как обычно, четыре маленьких кружечки кофе, перемежая их с сигаретами, я тепло оделся и вышел на заснеженную улицу. Небо серело сплошной облачностью, посыпая землю мелким, блестящим в свете фонарей снегом. Душа замерла в предчувствии чуда, тело казалось невесомым, а слабость в нём дарила ощущение полёта. В рабочий кабинет я, открыв дверь ключом, оставленным на вахте, прибыл самый первый и по привычке вскипятил электрический чайник и в ожидании коллег продолжил употребление напитка, включающий в себя бодрящий и освежающий кофеин. Лампы дневного, небесного света освещали рабочее место и распространяли его как бы волнами, создавая эффект движения фотонов. Перекинувшись парой фраз с подошедшими на службу друзьями, я вышел на территорию порта и, обрисовав фронт работ своим подчинённым на сегодня, к десяти часам вернулся за свой письменный стол, стоящий у окна. В помещении никого не было, что казалось странным, и звуки производственного процесса ремонта судов вдруг перестали достигать чутких ушей. В кабинете воцарилась абсолютная тишины, а время перестало существовать. Я сидел возле окна, когда напротив появились три тени чёрного оттенка и колыхаясь начали принимать реальные формы. Энергетические фантомы проявились в лучах света, и я узнал их: в чёрном с капюшоном плаще, без лица и лишь с голубыми, плавающими в пустоте глазами, с косой, зажатой в правой руке, в левом углу кабинета расположилась Смерть, посередине с кровавыми язвами на лице и теле стоял Дьявол, да у стены расположилось тщедушное, голубого оттенка, с большой головой тело – Инопланетный Разум. Колыхаясь, три облака устремили на меня свой взор, и я начал чувствовать, что жизненная энергия покидает меня. Но, устремив свой взгляд на источник дневного света, я стал из глаз испускать живые биотоки. Пот катился по лицу, одежда стала влажной. Я находился на грани жизни и смерти, но, встав со стула у окна крестом, я начал получать энергию небес, и три сущности растворились в пространстве помещения. Я обессиленный упал на стул, и до меня стали долетать звуки, занятых работой сослуживцев. В окно заглянуло, разбуженное поединком солнышко, и я услышал звук висящих на стене часов. Время вновь вернулось в привычное движение быстрой реки. В кабинет ворвался Миша и, взглянув на часы, огорошил меня:

Конец ознакомительного фрагмента.