Друид
Шрифт:
Через пять дней, незадолго до полудня, Цезарь покинул лагерь римлян. Его сопровождали избранные легаты, офицеры и переводчики. Солдатам десятого легиона пришлось выступить в непривычной для себя роли — они стали всадниками. Около часа мы скакали по широкой равнине, пока наконец не оказались у высокого холма, который напоминал огромный горб, выросший посреди абсолютно ровной местности. Эта возвышенность находилась на одинаковом расстоянии от обоих лагерей. Цезарь приказал своим легионерам расположиться на расстоянии около двухсот песов [57]
57
Двести песов — около шестидесяти метров.
от подножия холма, поскольку с этой позиции офицеры и солдаты десятого легиона могли видеть не только весь гребень возвышенности, но и равнину за ней. С противоположной стороны уже приближался Ариовист со своей свитой. Он также отдал сопровождавшим его всадникам приказ остановиться на расстоянии двести песов от холма. Как и было условлено, Цезарь и вождь германцев, каждый в сопровождении десяти всадников, направились к вершине возвышенности. Ариовист поставил условие, в соответствии с которым все участники переговоров с обеих сторон должны были оставаться верхом во время беседы между ним и проконсулом. Почти одновременно римляне и германцы достигли вершины холма. Цезарь и Ариовист остановили своих лошадей, а переводчики, офицеры и германские всадники расположились по правую и левую руку от своих полководцев. Я узнал послов, которых Ариовист несколько дней назад присылал в наш лагерь. Мы поприветствовали друг друга почтительными кивками головы. Вождь германцев, находясь всего лишь в нескольких шагах от Цезаря, нагло ухмылялся. Ариовист дерзко смотрел на римского полководца, и у меня промелькнула мысль, что ни один римлянин не отважился бы вести себя так в присутствии Гая Юлия Цезаря.
Вождь германцев с первого же взгляда внушал почтение и страх: широкоплечий и подтянутый, он прямо сидел в седле, глядя на окружающих свысока. Каждый раз, когда он улыбался, его белоснежные здоровые зубы сверкали на солнце. Должно быть, Ариовист обладал превосходным здоровьем, поскольку у большинства мужчин его возраста, ведущих не оседлый, а кочевой образ жизни, во рту в лучшем случае оставались только полусгнившие пеньки. Да, Ариовист буквально излучал силу и уверенность в себе. Его голову защищал кельтский шлем с посеребренными рогами, такой, какие мои соплеменники передают из поколения в поколение и надевают только в торжественных случаях. Очевидно, явившись на переговоры в этой своеобразной короне, вождь германцев хотел показать римлянам, что считает себя единоличным правителем Галлии. Во время беседы с проконсулом он постоянно держал правую руку на рукоятке своего огромного меча.
Первым взял слово Цезарь. Честь переводить разговор между двумя полководцами выпала мне. Время от времени Ванда вполголоса исправляла допущенные мною ошибки, ведь мне не часто доводилось говорить на германском о политике.
— Ариовист, римский сенат присвоил тебе титул царя и друга римского народа. Хочу напомнить тебе, что ты получил от Рима столько даров, сколько мы не отправляли ни одному из наших союзников.
Вождь германцев ухмыльнулся. По презрительному выражению на его лице можно было понять, что он разочарован увиденным: разве мог настоящий полководец иметь такое хлипкое телосложение? Я заметил насмешку в глазах Ариовиста. Ничего не значащие для него слова о дружбе и титуле, полученном от римского сената, казались ему притворством и наглой ложью, ведь ни для кого не было секретом, что у Рима нет настоящих друзей и настоящих союзников. Римляне всегда преследовали только свои личные интересы и могли разорвать невыгодный им союз в любой момент, объявив злейшими врагами тех, кого еще вчера называли друзьями.
— Ариовист, обычно мы награждаем почетными титулами и дарим подарки, стоящие целое состояние, только тем, кто своими действиями заслужил особую благодарность римского народа. Ты же, будучи вождем германцев, до сих пор не сделал ничего такого, что давало бы тебе право утверждать, будто твои заслуги перед Римом соизмеримы с оказанными тебе почестями и поднесенными дарами. Тем фактом, что ты получил титул царя и друга римского народа, ты обязан исключительно мне, Гаю Юлию Цезарю.
Затем проконсул упомянул давнюю дружбу римлян с эдуями, желая дать понять Ариовисту, что он считает вполне допустимым введение своих войск на территорию Галлии. Цезарь цитировал самые разнообразные решения сената, в соответствии с которыми военные действия, начатые за пределами какой-либо из римских провинций, считались вполне законными. Обрушив такой поток доказательств на вождя германцев, проконсул наверняка надеялся убедить в своей правоте не только Ариовиста, но и сопровождавших его самого римлян.
— Нет ничего необычного в том, — продолжал Цезарь, — что наши союзники и друзья не только сохраняют все свое имущество и богатство, но и преумножают их. Кроме того, заключив союз с Римом, все они становятся гораздо более влиятельными, чем раньше. Благополучие, уважение и почет — вот что дает Рим своим союзникам.
Наконец, Цезарь решил перейти от слов к делу и затронуть проблему, ради обсуждения которой, собственно, и затевались эти переговоры. Проконсул заговорил с сидевшим верхом напротив него и все так же нагло ухмылявшимся Ариовистом о прекращении военных действий против эдуев и секванов. Он потребовал от вождя германцев вернуть кельтам всех заложников и принять условие, в соответствии с которым ни один германец больше не пересечет Ренус.
Проконсул закончил свою речь. Теперь настала очередь Ариовиста. Ко всеобщему удивлению, вождь германцев заговорил на безупречной латыни. Все сопровождавшие Цезаря римляне, я и даже Ванда на некоторое время буквально потеряли дар речи. Похоже, Ариовисту доставлял настоящее удовольствие тот факт, что вся римская делегация смотрела на него широко открытыми глазами. Казалось, он всем своим видом говорил: «Вы меня всегда недооценивали!» Может быть, Цезарь недооценил и другие способности, а также возможности этого варвара? Неужели проконсул, согласившись на условия Ариовиста, сам, ничего не подозревая, отправился в подстроенную ему западню? Римляне никак не могли оправиться от изумления — они не знали, как действовать в сложившейся ситуации. По лицам офицеров я видел, что все они чувствовали себя так, словно какой-то дюжий детина только что огрел каждого из них дубиной по голове. Что же произошло на самом деле? Мы оказались в этой глуши, в совершенно незнакомой нам местности, чтобы провести переговоры с примитивным — как нам казалось — варваром. И вдруг этот варвар заговорил с нами на безупречной латыни! Более того, слушая Ариовиста, мы поняли, что он в совершенстве владеет ораторским искусством.
— Цезарь, как тебе известно, я пересек Ренус не из собственной прихоти и не ради наживы. Секваны попросили меня привести моих воинов на территорию Галлии. Я ничего не отнимал у этого племени. Они по доброй воле подарили мне земли в знак признательности за услуги, оказанные им мною. Нет такого галльского племени, которое я силой заставил бы предоставить мне заложников. Они добровольно отправили в мой лагерь родственников своих князей и вождей, ведь, насколько мне известно, именно так поступают галльские племена, заключившие союз. Я никогда не хотел вести в Галлии войну. Галльские племена сами решили напасть на меня. Надеюсь, ты не станешь отрицать тот факт, что так называемое право победителя никто не отменял. А это значит, что каждый, кто решил испытать свое счастье и начал битву, а затем проиграл ее, должен выплатить дань победителю. Таковы военные законы. Побежденные имеют полное право вновь испытать свое счастье в честном бою. Но они предпочли платить дань. В чем же моя вина? Ты прав: я делал все возможное, чтобы заключить союз с римским народом. Но этот союз должен приносить мне пользу, а не вредить. Ведь ты сам только что сказал, что Рим желает, чтобы богатство и слава его друзей умножались с каждым днем! Если же Рим решил оспаривать мое право на сбор дани и вынудить меня вернуть заложников галлам, то я лучше откажусь от дружбы, имеющей подобные последствия. Но в этом случае я буду вынужден переправить через Ренус еще больше германцев, чтобы защитить себя и своих соплеменников. Я имею полное право называть себя правителем Галлии. Мне и раньше приходилось бывать на этих землях. Я пришел сюда гораздо раньше, чем римский народ. Насколько я помню, ни один римский проконсул до сих пор ни разу не отважился покинуть пределы собственной провинции. Зачем же ты привел свое войско в Галлию? Что ты здесь ищешь, Цезарь? Почему ты вступил на мою территорию? Здесь моя провинция, точно так же, как Нарбонская Галлия — твоя. Ты не имеешь права находиться на моей земле, Цезарь. Ты не имеешь права диктовать мне условия. Я знаю, что вы, римляне, высокомерно называете варварами все народы, живущие за пределами ваших провинций. Но вы нас недооцениваете. Я не только в совершенстве владею латинским языком и языком галлов, но также прекрасно понимаю, какие порядки царят в Риме. Я, Ариовист, знаю, какова цена всем перечисленным тобой союзам, которые заключил римский народ. Они не более долговечны, чем капля воды под палящим солнцем. Может быть, эдуи помогли тебе, когда ты со своими легионами напал на аллоброгов? Или, возможно, ты пришел на помощь эдуям, когда те потерпели сокрушительное поражение от секванов? Исходя из всего только что сказанного, я могу сделать вывод — который кажется мне вполне обоснованным, — что ты решил вспомнить о существовании всех эти союзов только с одной целью. Ты, Цезарь, ищешь правдоподобное объяснение и достаточно вескую причину, которая оправдывала бы твое вторжение на эти земли. Нет, ты здесь не ради того, чтобы освободить Галлию, твоя единственная цель — поработить ее. Если ты и твое войско не покинут эту территорию и не вернутся в принадлежащую тебе провинцию, то я более не буду считать тебя союзником. Ты станешь врагом германцев.
Замолчав, Ариовист широко улыбнулся и в очередной раз продемонстрировал римлянам свои здоровые крепкие зубы. Когда он продолжил свою речь, его глаза блестели:
— Да, Цезарь, я буду считать тебя своим врагом. Тебя, именно тебя — Гая Юлия Цезаря, а не римский народ, не римский сенат, потому что у меня достаточно друзей среди влиятельных политиков и богатых людей Рима! Мне прекрасно известно, что мои войска окажут всем им огромную услугу, если уничтожат тебя здесь, в Галлии. Ты даже не представляешь себе, сколько послов из Рима и Массилии прибывают в мой лагерь каждый день, чтобы передать богатые дары и письма. Если я убью тебя, Цезарь, то все эти влиятельные лица из Массилии и Рима будут на моей стороне.
Проконсул буквально кипел от гнева. Речь, только что произнесенная Ариовистом, служила очередным доказательством, подтверждающим мнение тех офицеров, которые считали, что Цезарь начал военную кампанию в Галлии, преследуя собственные интересы, а не интересы Рима. Проконсул явно недооценил Ариовиста. Похоже, этот варвар в самом деле поддерживал отношения с врагами Цезаря в Риме и в Массилии.
Хотя ложные утверждения не становились от этого более правдивыми, Цезарь почти слово в слово повторил то, что он говорил до этого. Он настаивал на своей правоте, утверждая, будто вторгся в Галлию исключительно с одной целью — помочь своим союзникам. Однако в этот раз проконсул пошел еще дальше. Совершенно неожиданно для всех он заговорил о некоем Квинте Фабие Максиме, который еще триста шестьдесят лет назад сражался против арвернов и победил. Но тогда Рим решил оставить варварам свободу и даже не заставил их платить дань. Этот пассаж из речи Цезаря сводился к тому, что римский народ оказался в Галлии задолго до германцев, а значит, имел гораздо больше оснований претендовать на эти земли.