Дружба бандита

Анисимов Андрей Юрьевич

– Если бы ты знал, как я тебя люблю и какая я счастливая!

– Это я счастливый. – Возразил Олег и, усадив ее на огромный прогретый солнцем камень, пристроился рядом. Они сидели в обнимку, наблюдая, как оранжевый диск солнца упрямо поглощает морская пучина. Вот остался только горящий огненный краешек, а через мгновенье и он погас. Небо на горизонте слилось с морем, образовав мерцающую синь, по ней медленно парило маленькое розовое облачко. Его алые края отражали невидимое влюбленным светило, которое погрузилось в волны и через это облачко передавало им свой прощальный привет.

Самуил Прудкин окончил институт журналистики семь лет назад. Он прекрасно сдавал партийные дисциплины,

знал наизусть постановления всех съездов, начиная от двадцать второго Хрущевского и кончая двадцать седьмым Горбачевским. И научился ловко подгонять штампованные, ничего не значащие фразы, откликаясь на различные «злобы дня». Его дипломные статьи, написанные на совершенно разные темы, по сути, ничем не отличались. Но педагоги его любили. Прудкин был предсказуем как чайник – поставишь на плиту, закипит, а это многим нравится.

К сожалению, учиться в институте вечно мало кому удалось. Когда пришло время устраиваться на работу, Самуил рассчитывал на протеже проректора Загурского, но тот в своей рекомендации прилежному студенту отказал. Именитый мэтр прекрасно видел, что собой представляет его предсказуемый студент.

И тут пришел запрос из провинции. Поначалу ехать из Москвы в Глухов молодой журналист не хотел. Но в Москве ему ничего не светило, а здесь сразу доверили пост главного редактора. Он решил годика два потерпеть, показать себя, после чего, его, конечно же, вернут в столицу. И не просто вернут, а предложат достойное его таланта место. Но время шло, особого таланта Прудкин так и не проявил и понемногу стал врастать корнями в тихий русский городок. Последние его поползновения выбраться из глуши закончились с женитьбой. Самуил сыграл свадьбу с дочкой секретаря райкома партии Марией Телкиной. Получив всесильного в районном масштабе тестя, он и думать забыл о столицах. Да и Мария, далеко не красавица, предпочла быть первой девкой на деревне, нежели женой второсортного папарацци в Москве. Она умела вкусно готовить, не стесняла себя диетой и мужа в еде не ограничивала. Прудкин быстро пустил сок и, отрастив брюхо и двойной подбородок, зажил в свое полное удовольствие. До знаменитой «перестройки и гласности» он чувствовал себя в кресле главного редактора вполне комфортно. Перепечатывая газету «Правда», едва изменяя текст для адаптации к местному колориту, он бы продержался до пенсии. Но Горбачев жизнь Самуилу подпортил. С запретом цензуры редактор и вовсе перестал спать спокойно. Его журналисты каждый день приносили сенсацию. Прудкин быстро смекнул – начни он публиковать остренькие материалы, ему в Глухове не жить. Особенно он хорошо это понял, когда после публикации на криминальную тему к нему заявился Кащеев. Бандит прикатил на роскошном лимузине с тремя телохранителями. Один из его бугаев отстранил секретаршу Зосю и распахнул хозяину дверь в редакторский кабинет. Кащеев нагло развалился в кресле и предупредил редактора тоном владельца газеты, что если он, Прудкин, еще хоть раз напечатает фамилию бандита на своих страницах, предварительно не оповестив об этом, Кащеев оторвет ему яйца.

Ночь после встречи с посетителем Самуил не спал вовсе. Через месяц ему снова принесли материал, где Кащеев опять упоминался, но уже не в связи с криминалом, а как кооператор. Прудкин все же ему позвонил. Кащеев против публикации не возражал, а на другой день его бугай вручил редактору тысячу рублей в конверте. С тех пор он стал часто печатать объявления бандита и регулярно от него подкармливался. Поэтому очередной звонок уголовника его только порадовал. Кащеев высказал намерение поговорить с глазу на глаз. Самуил приехал к нему в магазин стройматериалов. Кащеев выгнал из кабинета заведующего и протянул Прудкину несколько исписанных листов ученической тетради:

– Исправь ошибки, немного почисть и завтра в номер.

Прудкин было хотел спрятать листки в кейс, чтобы прочитать корявый почерк Гены у себя в кабинете, но бандит приказал читать сразу. Самуил уселся в кресло и надел очки. По мере прочтения его круглый, начинающий лысеть лоб покрыли капельки пота.

– Не обосрись тут в кабине. Покупатели унюхают. – Пошутил Гена.

– Но это же скандал?! – Шепотом ответил редактор.

– Ничего. Мы начинаем предвыборную компанию. – Усмехнулся бандит.

– Да, но здесь и про тебя очень плохо сказано. – Не мог успокоиться Прудкин.

– Иногда бывает, чем хуже, тем лучше. Печатай, и народ тебя в жопу поцелует. Тебя, Самуил, ждет слава! Народ очень Кащеева не любит, ты его поругал…

– А если я откажусь? – Осторожно поинтересовался редактор.

Кащеев достал пистолет и выстрелил. Пуля просвистела рядом с потным лбом Самуила и выбила кусок штукатурки в стене.

Кроме запаха пороха, в кабинете появился специфический дух испуга, и Кащеев понял, что его шутка оказалась пророческой. Больше вопросов Прудкин не задавал.

После нечаянного выходного по случаю приезда молодой жены Голенев приехал в офис в половине восьмого. В приемной секретарша Лина вручила ему конверт.

– Что это?

– Вчера Альберт Николаевич передал, но вас не было. – Ответила Лина и потупилась. О причине вчерашнего отсутствия шефа у секретарши имелись свои предположения. Кстати, вовсе не далекие от реальности.

Голенев быстро прошел в кабинет, достал из конверта лист бумаги и прочитал список чиновников, желающих за его счет улучшить свое материальное положение. Список состоял из семи душ. Большинство фамилий Олег знал. Среди «соискателей» он обнаружил начальника городской милиции Чуприянова, начальника ОБХСС Маточкина, двух первых заместителей председателя горисполкома, главного врача-эпидемиолога, начальника пожарной охраны, самого инспектора Сутягина и таинственного Лапочкина. В списке должности не указывались, и кто такой Лапочкин, Олег понятия не имел. Убрав список в стол, Голенев позвонил инспектору:

– Альберт Николаевич, я готов к встрече с вашими коллегами, но у меня небольшое условие.

– Я вас внимательно слушаю. – Ответил чиновник, и в голосе его прозвучала неизвестная ранее Олегу ласковая интонация.

– Мне было бы приятно, чтобы вы все приехали ко мне в удобное для вас время. Я бы хотел решить вопрос сразу и знать, что все обозначенные вам товарищи удовлетворены.

– Я вас понял… Перезвоню в одиннадцать. Мне необходимо посоветоваться

– Советуйтесь. – Голенев положил трубку и выругался. Ругался он редко, и только наедине с собой. Что для человека, прошедшего Афган, да еще бывшего детдомовца, довольно странно. Затем он еще раз перечитал список и позвонил начальнику летучего отряда:

– Сережа, у меня тут выплыла странная фамилия Лапочкин. Тебе она ни о чем не говорит?

Скворцов на минуту задумался:

– Где-то я слышал. Но сейчас не вспомню где.

– Вспомнишь, дай знать. – Не успел Олег положить трубку, в кабинет заглянула Лина:

– К вам чудаковатый старик. Говорит, что вы его знаете. Зовут его Моня Корзон. Отчество, сколько я не просила, не назвал.

Голенев тут же вспомнил скрипача из ресторана «Ласточка» и побежал его встретить. Усадив музыканта в кресло, Олег попросил Лину принести им минеральной воды. Но Корзон хотел чая:

– Простите мою привередливость, но я всю жизнь терпеть не мог всего две вещи: женщин в брюках и минеральную воду. Но ваша секретарша в юбочке, остался всего пустячок, чтобы удовлетворить старого еврея. Попросите ее заменить минералку чаем. Чай Моня Корзон может пить в любое время суток.

Олег распорядился насчет чая и спросил, чем может помочь посетителю. Что Корзон пришел с просьбой, кооператор не сомневался. Общих дел с музыкантом у него не было, а к просителям он давно привык.

– Если я попрошу у вас денег, вы скажете, что я нахал.