Дружелюбные
Шрифт:
– Мы так тревожились о вашей жене, – сказала она соседу-врачу. – Очень надеемся, что она скоро поправится.
– О, с ней все будет в порядке, – ответил он. И – вероятно по тому, как Назия вскинула руки, – понял, что ему хотят задать еще один вопрос, но не о его жене, а о детях, поедающих фрукты. – Локва. Вполне съедобна. Майк Тиллотсон любил экспериментировать со всякими небанальными растениями. Нет-нет, мою жену скоро выпишут. Спасибо за беспокойство. Тронут.
– Мы совсем не садоводы. – Назия убедила садовника высадить у дома желтые, красные, розовые и пурпурные цветы; когда они завянут, их можно будет выбросить, но сейчас они прекрасны. – Наш сад мне очень нравится, но я понятия не имею, как в нем что называется.
– Майк Тиллотсон однажды пытался посадить бамбук – он прожил три года, пока не погиб от корневой гнили, а еще райский цветок, тот не принялся вовсе. Олива до сих пор растет где-то тут. В жизни бы не поверил,
– В саду моего свекра росло манговое дерево, – вспомнила Назия. – Шариф подтвердит, в детстве он очень любил его.
– А, ну да… – Доктора, кажется, это не впечатлило. – Еще жасмин – он знал и хорошие годы, и не особенно. Зацветет через пару недель.
– Где здесь жасмин? – уточнила Назия.
Мальчишки разбрелись по саду с пригоршнями желтых плодов. Она присматривала за приготовлениями: нанятые помощники с торжественным видом расставляли холодные закуски и снимали пленку с салатниц. Старик выбрал неплохой момент для общения; жаль, что праздным пенсионерам это удается далеко не всегда. И теперь стало ясно, что Бина, Тинку и Булу, которого рвало, приехали не слишком рано: в открывшейся двери появились полдюжины докторантов, которых, должно быть, пригласил Шариф, Стив Смитерс и, кажется, кузина Фанни, предупредившая, что приедет на машине из Манчестера раньше родителей и братьев.
– Рядом с глицинией. Вы должны узнать глицинию, милая. Она…
– О, простите! – невежливо оборвала его Назия и с широкой улыбкой обернулась ко вновь прибывшим. – Бина, это же Фанни? Я ее только что видела. Куда она подевалась?
– Только что была тут, – обмахивая ладонью лицо в тщетной попытке добыть прохлады, ответила Бина. – Где же она?
– Так вон! – сообщил умный Булу, радостный, что именно ему выпало разгадать загадку. – Ушла с Аишей наверх.
Вот они, сестрички, машут из окна спальни на втором этаже. Ну конечно: Аиша увидела Фанни первой и утащила ее в свою комнату, чтобы ответить на все-все вопросы и узнать новости до того, как кузину поглотит поток тетушек и двоюродных братьев и сестер. Должно быть, ей не терпелось рассказать сестре про итальянца, который в этот самый момент стоял рядом с нанятыми помощниками, накрывавшими на стол; он поднимал и опускал обратно на тарелку куски пирога со свининой и качал головой. Кислым своим видом он напоминал частицу антивещества, сопротивляющуюся течению праздника. Что теперь с ним делать, хотела бы знать Назия. Но он уже тут; а теперь Аиша и Фанни скрылись в сумраке спальни.
– Два садовника приходят раз в неделю, – ответила Назия на вопрос Бины. – Пять фунтов в час.
– Пять фунтов в час за двух садовников! – воскликнула Бина. – Подумать только! В Кардиффе такое невозможно, просто невозможно. У нас не найти садовника меньше чем за…
– Пять фунтов каждому, – решительно поправила ее Назия. – Смотри, проректор. Как мило с его стороны, что он пришел! Прости, Бина!
Милая Бина. Назия очень надеялась, что Аиша с кузиной не проторчат наверху все время, сплетничая будто маленькие девочки.
– На, попробуй! – Аиша вручила Фанни нечищеную локву.
– Это еще что такое? – спросила Фанни.
– Бог его знает, – ответила Аиша. – Попробуй, вкусно. У нас в саду растет.
– Значит, этот, – Фанни отложила плод на запыленную стеклянную столешницу туалетного столика. – Значит, это Тот Самый? – Она брала и опускала поочередно то расческу с серебристой ручкой, то мягкую куклу из зеленой ткани, то хозяйкину куклу Синди. В этой спальне Аиша больше не жила и не ночевала, так что там сохранились реликвии: на полках стояли недетальные описания геноцида, который она изучала, хотя по большей части ленилась, а школьные учебники по экономике, пара британских классических романов и изрядно потрепанные пятнадцатилетней давности книги серии из двенадцати романов о пони-сыщике. На овальном туалетном столике сидела Синди, которую Аиша и Фанни одевали и которой устраивали фантастические приключения, – она тоже уцелела, превратившись в напоминание о значимом, но давнем опыте, вроде серьезной болезни; Фанни повертела ее в руках и вернула обратно на столик.
– Кто тот самый? – переспросила Аиша, а затем произнесла нараспев: – Не по-ни-ма-ю, кого ты имеешь в виду, Фанни.
– Не называй меня Фанни, – сказала Фанни. – Все теперь зовут меня Нихад. Мама не понимает, почему все смеются, когда она говорит о «своей Фанни». Они едут сзади, медленно – ужас. До темноты, надеюсь, доберутся. Бобби хотел ехать со мной, но я настояла на своем.
– Какая же ты коровища! Трудно найти в Англии женщину, которой меньше твоего подходило бы имя Фанни. Так что все по-честному.
Они были всего лишь троюродными и всю жизнь жили в ста километрах друг от друга, разделенные грядой холмов, которую большинство англичан почему-то считают непреодолимым препятствием. Разница в возрасте между ними была три недели. Осенью 1968 года дядюшки и тетушки, сменяя друг друга, приезжали в Манчестер посмотреть на второго ребенка тетушки Рекхи в небольшом домике на два хозяина в Чидле, но почти сразу же отправлялись в Шеффилд, где в квартирке над газетной лавкой обитали Назия и ее новорожденная дочь. (Это была любимая история матери; Аиша без труда могла пересказать ее, словно видела все собственными глазами.) Рекха и Рашид тепло встречали родственников (кузен Шариф только-только закончил докторантуру по промышленному строительству и зарабатывал совсем немного) и передавали всякие вещички для малышки, поясняла потом Назия, но ведь Фанни и Аиша были почти сверстницами, так что, наверное, они купили еще один детский комбинезон и подарили ее дочери; и всегда давали немного денег, которые, добавляла она, тогда приходились очень кстати. Конечно, будучи совсем малышками, видеть они друг друга не могли – вскоре после рождения Аиши Назия и Шариф вернулись обратно в Бангладеш, или Восточный Пакистан, как он тогда назывался, и застряли в доме свекра в Данмонди на все время военного конфликта в 1971 году и напряженности, им порожденной. Но в семьдесят пятом все действительно изменилось, и они решили вернуться в Англию. Аише с Фанни (Нихад) было по семь лет; кузины очень часто виделись и стали лучшими подружками. Тема Того Самого Мужчины занимала их уже лет пятнадцать: в разное время им становились Адам Ант [10] , Маркус Каргилл, живший через дорогу, герцог де Советьер [11] , мистер Йорк – студент-практикант, преподававший французский язык в школе, где училась Аиша. Она узнала, где живет этот студент, и сестры почти четыре часа играли на детской площадке, пока он не вышел и она не смогла сказать: «Здравствуйте, мистер Йорк! А это моя кузина Фанни». Дома был скандал: они не пришли ни к обеду, ни к чаю, и их уже собрались искать с полицией.
10
Адам Ант (настоящее имя Стюарт Лесли Годдард) – британский певец и музыкант, лидер нью-вэйв-группы «Адам энд зе Антс».
11
Персонаж романов английской романистки и светской дамы Нэнси Митфорд (одной из «сестер Митфорд») «В поисках любви» и «Любовь в холодном климате». Имел реального прототипа – офицера, сторонника де Голля и участника движения «Свободная Франция» Гастона Палевски.
Они даже придумывали всякое про сына тетушки Садии, Айюба, хотя ни одной из них не дозволялось его видеть после того, что сделал в 1971 году дядя Мафуз, и девочки не могли толком сказать, сколько лет кузену Айюбу, а порой даже сомневались, существует ли он на самом деле. Что не помешало ему какое-то время пробыть Тем Самым. А еще – сын управляющего кемпингом в жарких, поросших деревьями французских Севеннах, а также владелец большого поместья в Умбрии, куда они вместе ездили пару лет назад в честь получения магистерских дипломов. Их родители решили, что перед следующим этапом обучения неплохо было бы всем вместе съездить в Италию. Аиша собиралась в Кембридж в докторантуру по философии, чтобы потом постараться устроиться в ООН, «Международную амнистию» или куда-нибудь в этом же роде, а Фанни-Нихад должна была закончить курс обучения юриспруденции в Гилфорде, чтобы после этого заняться желанным предметом – английской филологией. Хозяин усадьбы из желтого камня оказался на удивление молод – года тридцать два-тридцать три, загорелый и с проседью, но настоящий герцог де Советьер, шикарный, по общему мнению. Он отразил нашествие крохотных скорпионов, которому подвергся дом; он был замечен без майки у кухонной двери, во дворике своего дома на склоне холма, совершенно неотразимый, – смазывал оружейным маслом охотничье ружье исполненными совершенства жестами безмолвного благоговения, точно гладил любимого пса.
– Я считаю, – серьезно сказала Нихад однажды ночью в большой спальне, отданной им с сестрой, – что в твоем случае это вряд ли будет наш синьор с его ружьем, бицепсами и полчищами скорпионов. Но это вполне может быть итальянец.
– Мамочку хватит удар! – При мысли о синьоре Аиша захихикала.
Теперь же обе смотрели из окна на Энрико. Стоя на лужайке, он вскидывал руки, стараясь разговорить накрывавшего на стол наемного помощника: тот только что расставил четыре чайных чашки и пытался отделаться от беседы. У забора близнецы, Булу, дядя Тинку и почему-то отцовский соавтор Майкл Бернс с женой поедали плоды с того нового дерева, а сосед что-то им объяснял. Почему бы Энрико не пообщаться с ними?