Дружелюбные
Шрифт:
– Мы познакомились на семинаре, – сказала Аиша. – Потом он пригласил меня на чашку чая.
– А какие у него бицепсы?
– О, если ты…
– А про что был тот семинар?
– Про Пакистан. И военное право. У меня ужасное подозрение, что он решил, что я пакистанка или кто-то в этом роде. Правда, потом понял, что ошибался. Он был единственным, кто прочел то, что нам задавали. Как-то так.
– Слышала, что сегодня привезут маленькую Камелию.
– Скорей бы, – сказала Аиша.
– А вот дядя Шариф, – сообщила Долли маленькой Камелии, которая шла уверенным шагом в нарядном платьице, а не в H-образном комбинезончике с защитной подкладкой, в котором все ее видели в прошлый раз. Она подозрительно оглядела собравшихся и в поисках защиты уткнулась в материнское бедро. – А это Раджа и Омит, ты с ними не встречалась, но они особенные братья, близнецы. Ох, Камелия, да что же с тобой! Еще десять минут назад она была в полном порядке, болтала о своих кузенах – да-да, братцы, она про вас знает –
Робкая при посторонних, теми, с кем росла или чье рождение застала, Долли командовала только так; помыкать мужем, Самиром, оказалось труднее, хотя его она тоже знала всю жизнь – он был сыном самого давнего коллеги ее отца. Ее родные и двоюродные братья и сестры любили потешаться над тем, как Долли, стоило Саму войти в комнату, в мгновение ока превращалась из бойкой командирши в застенчивый цветок, стыдливо сворачивающий лепестки. Прошло несколько месяцев, а возможно и целый год, прежде чем она стала помыкать мужем точно так же, как и остальными. Саму относился к этому с юмором, но иногда, должно быть, задавался вопросом: на ком же он женился? Теперь же Долли, для семейной вечеринки нарядившаяся в темно-синее сари с серебряной оторочкой по подолу, пребывала в замешательстве: как же себя вести? Вхож ли сосед в круг или нет? Он на своей лестнице находился по другую сторону забора, следовательно, на него можно было не обращать внимания; в то же время остальные его, кажется, знали. От правильности оценки зависело, как поведет себя Долли: если игнорировать незнакомца не получится, она, подобно малышке Камелии, найдет, за чье бедро ухватиться в поисках защиты, будет молчать как рыба или, что вероятнее всего, ретируется в безопасное место, откуда сможет помыкать Саму и своим старшим братом Шарифом.
– Всем привет! – бодро сказала она. – Фанни и Аиша… А это друг Аиши? Мы о нем слышали – и манчестерские же скоро приедут, да, а где Бина, как здорово Шариф все устроил, посмотрите на чудесный стол, и… Мафуз, Садия?.. Нет, конечно. Не знаю, что это я вдруг…
– А это, должно быть, малышка Камелия? – спросил чей-то голос. – Наслышан о вас, юная леди.
Вот и ответ на вопрос: голос принадлежал пожилому англичанину, стоявшему на стремянке у дерева. Долли и Камелия вцепились друг в друга и переглянулись. Потом Долли опомнилась и представилась. Близнецы захихикали.
– Да, мы живем здесь вот уже тридцать лет, – рассказывал сосед. – Моей дочке было столько же, сколько этой малышке, помню, а сыну полгода, и скоро еще двое подоспели. У них уже свои дети. Ну, не у всех. Тяжелая зима была, когда мы только заселились. Мы первыми на улице установили центральное отопление. Масляный водонагреватель. Сад был запущен, зарос.
– Такие вкусные! – сказала Долли, не обращая на него внимания, своим родственникам. – Но такая большая косточка! Камелия, хочешь? Дать? Очисти для нее локву, Раджа, только вытащи косточку. Ешь понемногу, кусочками – маленьким девочкам трудно съесть такой большой фрукт целиком. Нравится? Не очень кислый?
– Здравствуйте! – сказал итальянец, подходя к ней и протягивая руку. – Я Энрико, друг Аиши, приехал на уик-энд. Я с Сицилии, но учусь в Кембридже.
В ответ Долли смогла лишь прыснуть со смеху и спрятать лицо в складках синей с серебром ткани.
Иногда Назие казалось, что было бы лучше для всех, если бы Садию и Мафуза пригласили на одно из семейных сборищ. Она скучала по Садие – в этом она могла себе признаться. В шестидесятых, когда Шариф только-только вернулся домой после получения диплома, Садия очень помогала им – в Дакке они жили совсем рядом. Без нее у Шарифа оставались только младшие сестры, Бина и Долли, но с ним сделалось что-то необъяснимое: он не стал заботливым, оберегающим старшим братом. Ей вечно приходилось уговаривать его что-то сделать: переехать в дом побольше, потому что теперь, когда у них близнецы, комнат не хватает, уехать обратно в Англию, когда все изменилось в Бангладеш в 1975 году и стало ясно: для таких, как они, в этой стране нет будущего. То же решение в семьдесят втором, должно быть, приняли и Садия с Мафузом: сорвались с места и в конце концов очутились с Англии (как они узнали спустя год с небольшим). Но причина, по которой они это сделали, была другой, противоположной. Однако чему не находилось объяснения, так это тому, насколько Шариф, с его ленцой, с привычкой растянуться перед телевизором, с задумчивым молчанием и медлительной улыбкой, был похож на старшую сестру. Оба они в такие минуты казались студентами, ждавшими снисходительной улыбки. Назие не хватало Садии. Шариф не позволял себе тосковать о ней, а теперь и остальные не поймут, вздумай они с женой вдруг наладить с Садией контакт. Они не виделись с похорон их матери. Назия знала, что Тинку и Бина в особенности вряд ли бы оценили, если бы, приехав сегодня днем со славным малышом Булу, позеленевшим от укачивания, обнаружили бы в саду Садию, сидящую под вязом и поедающую каре ягненка в компании мужа, Мафуза, убийцы и друга убийц. Содеянному им нет прощения. Как сказал Тинку, будь этот мир справедлив, Мафуза бы уже повесили или посадили в тюрьму. Но, так или иначе, Назия не могла забыть, что Садия ей всегда нравилась. Она-то никого не убивала.
– О чем это ты задумалась? – спросила Бина. – Ты только что вздрогнула.
– О, голова идет кругом! – ответила Назия. – Новый дом. Куча времени и сил уходит.
– Такой
– Спасибо на добром слове, сестра, – рассеянно отозвалась Назия. – Мне нужно поздороваться с матерью Кэролайн, подруги Аиши. Прости.
Неужели это правда, и у нее талант? Вот у соседа, который присутствовал на сборище со своей стороны забора и немного мешал ей, этот талант, кажется, имеется. Она почувствовала особый запах, исходивший от него: не запах сада, ношеной одежды, пота и земли и не запах лекарств, как можно было предположить. Назия вспомнила, что сосед служил врачом – так сказали Тиллотсоны, когда продавали дом, – и что он ушел на покой. Очень характерный дух, слегка сладковатый аромат разложения. Он не был гостем, его не позвали на праздник, но он вполне радушно заговаривал с тем, кто оказывался в поле его зрения, вовсе не смущаясь, что приходится кричать через забор. Запах, который она ощутила, означал непринужденность, чувство обжитости. Назия думала, что им никогда не удастся так обжиться здесь. Утверждать, будто теперь-то они по-настоящему поселятся тут лишь потому, что это оказался самый большой дом из тех, в каких им доводилось тут жить, означало бы начисто отрицать их природу и историю их жизни. Шариф ездил в Англию заканчивать докторантуру, а когда к власти пришли военные, вместе с женой вернулся сюда, чтобы работать на кафедре в университете. Те, кого они знали или с кем состояли в родстве, делали примерно то же самое: мотались из одной части света в другую, останавливаясь в сдававшихся внаем домах и комнатах и устраивая праздники по случаю новоселья. Все они были бездомными существами, время от времени тратящими деньги на новые занавески.
– Но у тебя такой грустный вид! – Бине хотелось задержать Назию подольше. – Все прекрасно: еда, погода, все-все! Что случилось?
– Да все в порядке! – отмахнулась Назия. – Просто подумалось: те, для кого все это делается, как раз и не оценят.
Бина махнула рукой – изумленно, грациозно, небрежно: ни дать ни взять королева, прощающаяся с подданными после визита в какую-нибудь из стран Британского Содружества. Тем же самым жестом, который предназначался Назие с тех пор, как она вышла замуж за ее старшего брата Шарифа. Тем самым жестом, которым отмахивалась от невестки в садах Дакки, в библиотеках, на съемных квартирах в Шеффилде – где бы они ни встречались и когда бы Назия ни хотела изложить Бине свою точку зрения, как случалось часто.
А потом Бина обернулась к Долли, которая в тот самый момент объясняла дочке:
– Дядя – доктор на пенсии, видишь, как удобно, а жена у него, я слышала, в больнице. Четверо детей. И внуки. Не знаю, как его зовут. Тетушка Назия, наверное, знает. Так важно иметь хороших соседей! Нам не нужны доктора на пенсии. Дело вот в чем…
На террасе Тинку и Шариф поставили стул для итальянского друга Аиши, и почти сразу же Тинку принялся с ним спорить. Проректор совершенно обалдел; Шариф же наслаждался происходящим. Аиша долго вдалбливала в родителей: ни в коем случае, повторяю, ни в коем случае не ведите себя как бенгальцы и не путайте спор с дружеским общением. Им строго-настрого запрещалось узнавать политические убеждения своего оппонента по такому-то вопросу, чтобы тут же наброситься на него с возражениями. Предполагалось, что они станут вести себя как цивилизованные люди, говорить гостю «Как интересно!» и переводить разговор на нейтральные темы. Она прямо-таки настаивала на этом, и Шариф с Назией скрепя сердце вынуждены были согласиться. У Шарифа было такое чувство, что они ходят на цыпочках в жалкой попытке услужить: каждые три минуты начиная с вечера пятницы только и приговаривая «Надо же!» или что-то в этом духе. В качестве компенсации он затеял грандиозный спор с Назией о том, нужна ли Британии угледобыча: начали они в субботу перед сном, а в воскресенье, едва проснувшись, спорили аж до завтрака, после которого оба чувствовали себя значительно лучше, и ни один из них ни разу не сказал: «Надо же!» Назия недавно обзавелась велотренажером и обнаружила, что двадцать минут на нем даются ей без труда, если Шариф, зайдя в комнату, пускается в рассуждения о том, нужно ли исключать Бангладеш из Британского Содружества.
Аише запретили диктовать правила общения с гостем тетушкам, дядюшкам и двоюродным братьям и сестрам. «А это, – объявила Назия, – уже чересчур». И теперь Шариф с превеликим удовольствием и интересом наблюдал, как муж его младшей сестры, пребывая в неведении, вспарывает итальянца от пупа до челюстей [12] . Тинку выбрал для этого тему Италии.
– В Италии коррупция сплошь и рядом, – начал он и уже успел добраться до fons et origo [13] проблемы, как в духе истинного выпускника Калькуттского университета любил выражаться. – Если во всем полагаться на знакомства, родственные связи или на принцип «услуга за услугу», как можно стать современным государством?
12
Отсылка к шекспировской трагедии «Макбет»: «Руки не подал, здравья не желал, / Но от пупа до челюстей вспорол / И голову его воткнул над башней». Акт 1, сцена 2. Пер. М. Лозинского.
13
Первоисточник (лат.).