Дружище Тобик (сборник)
Шрифт:
Было очень жарко. Раскалённые камни и песок обжигали босые ноги. Петька нёс корзинку с углем на спине и старался ставить ноги только на пятки. Он вспотел и устал. Джек бежал по другой стороне улицы и нюхал столбы, заборы и мостики через арыки.
Уже недалеко от дома Петька наткнулся на всю шайку своих врагов.
Шайка сидела, опустив ноги в арык, и смотрела в небо. В небе тренькала пила, и долговязый Сашка раскачивался на пирамидальном тополе у самой его вершины — на высоте пятого этажа. Сашка выделывал сложнейшие трюки, чтобы не попасть под медленно склоняющуюся набок,
Петька едва не проскользнул мимо незамеченным, потому что все мальчишки смотрели на эту верхушку и на провода, мимо которых ей следовало пролететь. Но Сашка успевал не только пилить, выделывать всякие головокружительные штуки и ругаться. Он следил и за всем, что происходило внизу.
— Вонючка! — заорал Сашка. — Держи его, пацаны!
Мальчишки вскочили, как кузнечики. Им порядочно надоело сидеть задрав головы. Им настала пора развлечься. Они мигом окружили Петьку и задумались. Киргизёнок свирепо поковырял в носу и сказал:
— Пускай на тополь лезет! Он всегда не лазает!
— Я не могу, — прохрипел Петька. — У меня судороги.
— Вы слышали, пацаны, у него судороги! — ехидно засмеялся Косой и выудил пальцами ноги камень из арыка. — Судороги оттого, что антрацит ворует!
— Люди на фронте кровь мешками проливают, а он ворует! — поддержал Косого толстый Васька Малышев.
Петька бросил корзинку и прижался к камышовому забору. Слёзы текли по его испачканным угольной пылью щекам.
— Распустил сопли, — с удовлетворением сказал киргизёнок и сдёрнул с Петьки трусы.
Старая резинка лопнула. Трусы съехали Петьке на колени.
— Садись теперь в корзину! — взвыв от восторга и собственной находчивости, предложил Васька Малышев.
В круг молчаливо и деловито протиснулся Джек. Он заждался Петьку и пришёл теперь его навестить.
— Джек, взы! — крикнул Петька с мольбой.
И пёс понял. Как всегда, без лая он прыгнул на Ваську и сшиб его ударом груди. Потом хватанул Косого за ногу чуть ниже колена. Косой тонко заверещал и упал в арык. Шустрый Анас метнулся на камышовый забор, и клыки Джека хватили только воздух в сантиметре от его пупа. Было слышно, как тяжело шлёпнулся киргизёнок в заросли ежевики по другую сторону забора.
И всё стихло. Лишь в вышине — на верхушке тополя — бессердечно хохотал над своими же друзьями Сашка.
Джек сел у Петькиных ног и высунул язык. Ему было жарко. А Петька не стал задерживаться. Он подхватил корзинку и, придерживая другой рукой трусы, побежал. Джек всё равно не торопился. Он миролюбиво обнюхал своих поверженных, вздрагивающих противников, потом подошёл к Сашкиному тополю, поднял ногу и сделал свои дела. И только-после этого он умчался за Петькой.
Для Петьки наступило новое, спокойное время. Теперь ему ничего не стоило пойти, например, к базару, чтобы повыпрашивать урюка или посмотреть на ишаков. Он часами мог сидеть и смотреть на них. Петьке ишаки очень нравились. Они были всегда такие грустные и задумчивые. Стояли неподвижно, только шевелили длинными
Верблюд, качая оглоблями тележки и пуская себе на колени слюну, с достоинством вышагивал по самой середине дороги. Киргиз-погонщик дремал на поклаже. Горячая пыль лениво поднималась из-под ног верблюда.
А Джек лежал на дороге и ждал.
Верблюд подходил к нему и останавливался.
Киргиз просыпался и лупил по облезлому заду корабля пустыни алычовой палкой. Звук был глухой и жирный. Верблюд крутил коротким хвостом, мотал слюнявой головой и наконец шагал прямо на собаку. Джек притворялся испуганным, взвизгивал, отскакивал и опять ложился посреди дороги, вывеся язык и поводя боками.
Язык обозначал его стремление к миру. Ведь никакая собака не станет лежать вывесив язык, если в её сердце есть злоба.
Погонщик замечал пса, который показывал ему длинный, ярко-красный язык, и начинал сердиться ещё больше. Верблюд опять шагал на Джека. И тут начиналось… Джек рыжим огненным клубком метался вокруг верблюда и кусал его. Правда, не всерьёз, не до крови, а только так — чтобы сбить с корабля пустыни спесь.
В такие моменты Петька удирал подальше…
Ещё они стали частенько ходить на речку. Она называлась очень интересно и коротко — Чу. Это был стремительный поток ледяной воды.
Джек сразу лез в воду и грудью сдерживал её напор, хватая зубами пену. С металлическим лязгом сталкивались его клыки, а бешеные водяные струи мотали и рвали пушистый хвост пса. Наверное, Джек пришёл в городок откуда-нибудь с гор. Он совсем не боялся ни грохота, ни пены горного потока, ни камней, которые несла река. А другие псы боялись.
После купания он тряс своим тяжёлым, плотным телом, ложился на горячую гальку и смотрел туда, откуда неслась река, — на горы. Около него галька делалась радужной и блестящей. И Джек изредка опускал голову и лизал мокрую гальку.
А Петька тем временем бродил под берегом речки и собирал ежевику — чёрную, с жёсткими маленькими косточками ягоду. Он ел её и давал есть Джеку. Пёс морщился, тряс головой, тёр себе морду лапами, но всё-таки ел. И язык у него делался фиолетовый, как чернила.
Мальчишки при встречах перестали обращать на Петьку внимание. Они презирали его молча, на расстоянии.
Так прошёл месяц.
Мать видела, что сын стал оживать. Теперь он не сидел один в углу комнаты, уперев лоб в стенку. Привычка так сидеть появилась у Петьки в Ленинграде, когда многие часы длились воздушные тревоги, в убежище тяжело дышали люди, с потолка при каждом, даже дальнем взрыве сыпались белые чешуйки штукатурки. В те времена Петька и привык сидеть, уперев голову в стенку и закрыв глаза. Он и здесь, в тылу, сперва всё сидел так. И боялся выйти на улицу. А Джек вытащил его к свету, к солнцу, к реке. И Петька стал оживать.