Друзья до смерти
Шрифт:
Пия задумчиво наклонила голову набок.
— А теперь его нашли мертвым не далее чем в пятидесяти метрах от зоопарка.
— Он помереть был готов, только чтобы нарушить мой запрет… — Зандер горько усмехнулся. — Ну, хотя бы отчасти.
— Директор зоопарка мог быть как-то связан со смертью Паули? — спросил Боденштайн свою коллегу, после того как пересказала ему разговор и перепалку Зандера с Лукасом ван ден Бергом.
— Нет, думаю, что нет, — затрясла головой Пия.
— Мальчишка пришел на место, где нашли тело, и хотел увидеть Паули, — сообщил Боденштайн. —
Пия согласилась с шефом:
— Он работает в бистро, которое принадлежит Паули и его подруге. Там ван ден Берг и видел Паули последний раз во вторник вечером.
Боденштайн нажал на кнопку ключа дистанционного управления, и «БМВ» отозвался, дважды мигнув.
— Ваш муж уже уехал в институт во Франкфурте. Вам придется воспользоваться моими услугами как шофера.
— Придется, — хмыкнула Пия. — Но скажите мне, Лукас… то есть, вы показали Лукасу тело?..
Боденштайн вскинул брови.
— О чем вы?
Он галантно распахнул для Пии переднюю дверцу.
— Я вызвал в бюро Остермана и фрау Фахингер. Только Бенке не удалось достать.
— Он же добыл билет на матч вчера вечером в Дортмунде, — напомнила Пия шефу.
Ее коллеге посчастливилось купить билет на матч чемпионата мира, и только смерть могла удержать его от поездки в Дортмунд.
Дом Ганса Ульриха Паули был последним в конце Т-образного перекрестка Рорвизенвег в районе Мюнстер-Келькхайм. За ним простирались только луга и поля до самого леса, там находилась усадьба Хоф-Хаузен-фор-дер-Зонне с площадкой для гольфа. Боденштайн и Кирххоф вышли из машины перед увитым плющом домом с причудливыми окошками, стоящим среди трех могучих сосен и раскидистой орешни. Пия нажала на звонок, приделанный к ветхому деревянному забору. За домом раздался многоголосый собачий лай. Заросшие сорняками бетонные плитки дорожки, ведущей к двери дома, говорили, что главным входом пользовались редко.
— Никого нет, — заключил Боденштайн. — Обойдем?
Он подошел к калитке и толкнул ее. Не заперто. Они вошли во двор. Повсюду в огромных кадках буйствовала пышная зелень растений, из вазонов всех форм и размеров выплескивалась пестрая пена цветущих ампельных гераней и петуний. На рабочем столе у стены дома стояли бесчисленные цветочные горшки с растениями в самых разных фазах развития, рядом лежали садовые инструменты и мешки с цветочной землей. Далее простирался большой одичавший сад с прудом и многочисленными теплицами. Оливер напрягся, когда из-за угла выбежала целая свора собак, возглавляемая голубоглазой дворнягой, в которой явно смешалась кровь волкодава, хаски и овчарки. За вожаком неслись родезийский риджбек и две безобразные собачонки породы «кабысдох». Все четверо яростно виляли хвостами и, казалось, безумно радовались нежданным гостям.
— Да вы явно не сторожевые псы, — улыбнулась Пия, давая им себя обнюхать. — Вы совсем одни дома, да?
— Поосторожнее с ними, — предостерег Боденштайн коллегу. — Серый выглядит страшновато.
— Да ладно! — Пия потрепала большую собаку за ушами. — Ты ведь добрый, да? Я бы тебя с собой забрала.
— Только не в моей машине!
Боденштайн заметил распахнутую дверь, поднялся на две ступеньки и заглянул в большую кухню. Видимо, это и был главный вход. На ступеньках стояло много пар обуви, громоздились пустые цветочные горшки и всякий хлам.
— Эй! — крикнул Боденштайн в глубину дома.
Пия протиснулась перед шефом и огляделась в кухне. Кафельный пол был заляпан следами собачьих лап, на подсобном столе стояли грязные тарелки и кастрюли, на другом столе два неразобранных пакета из магазина. Пия открыла дверь. В комнате царил полный разгром. Книги со стеллажей у стен сброшены на пол, кресла перевернуты, картины сорваны со стен, застекленная дверь, что вела на террасу и в сад, распахнута настежь.
— Я вызову криминалистов, пусть осмотрят. — Боденштайн достал из кармана мобильник.
Пия надела латексные перчатки и прошла дальше. Помещение рядом с жилой комнатой, кажется, было рабочим кабинетом Паули. Здесь тоже все выглядело как после бомбежки. Содержимое всех полок и шкафов вывернуто на пол, ящики массивного письменного стола вынуты и тоже опустошены. Плакаты на стенах позволяли сделать выводы о политических взглядах хозяев дома. Выцветшие призывы старых демонстраций против атомных электростанций, постройки взлетных полос во франкфуртском аэропорту, перевозки ядерных отходов, постеры «Гринпис» и всякое такое. В углу валялся разбитый плоский монитор, рядом со струйным принтером и зверски покалеченным ноутбуком.
— Шеф! — Пия осторожно, чтобы ничего не задеть, двинулась к двери. — Это не ограбление, здесь…
Она вздрогнула, когда Боденштайн появился прямо перед ней.
— Не кричите так, — проворчал он, — я еще пока хорошо слышу.
— Как вы могли меня так напугать?.. — Пия умолкла, потому что где-то в глубине дома зазвонил телефон.
Они поднялись по лестнице на второй этаж. Громилы пощадили помещения наверху. В ванной горели все лампочки, перед душем на полу валялось полотенце для рук, а рядом — пара джинсов, рубашка и несвежее белье. Пия всегда чувствовала себя неловко, когда вторгалась в интимное пространство незнакомого человека, даже если это было связано с необходимостью выяснить обстоятельства его смерти. Куда же подевалась подруга Паули? Платяной шкаф был открыт, что-то из одежды лежало на кровати. Телефон умолк.
— Выглядит так, будто Паули принял душ и хотел переодеться, — сказала Пия. — Об этом говорит и то, что он был одет чуть ли не в нижнее белье.
Боденштайн кивнул.
— А вот и телефон! — Он взял переносную трубку, которая лежала под свежей рубашкой и джинсами на кровати, и нажал кнопку прослушивания автоответчика.
— Получено тридцать четыре новых сообщения, — сообщил механический голос. — Сообщение первое, вторник, 13 июня, 15 часов 32 минуты.
«Улли, я точно знаю, что ты там, — произнес женский голос. — Я по горло сыта твоими проволочками. Я на самом деле все перепробовала, чтобы по-хорошему с тобой помириться, но ты такой упертый! Так знай: теперь мне все равно, побежишь ли ты с этой записью к своему адвокату, я все равно все отвоюю. Даю тебе последний шанс: в полдевятого я к тебе приеду. Если тебя не будет или ты опять начнешь тешить свою гордыню, то мало тебе не покажется, обещаю».