Друзья и враги

Афанасьев Александр

Отдельно следует назвать боевые группы племенного типа. Эти группы не отличаются изначальной враждебностью к русской армии и силам безопасности, однако вступают в боевые действия при наличии людей с оружием на территории их племен. По сути, это сепаратисты достаточно низкого уровня, желающие и жить в государстве, и государству не подчиняться. Однако есть племена, которые целиком и полностью поддерживают агрессивный ислам. Есть также и племена, сильно пострадавшие от боевых действий, а потому объявившие кровную месть русским.

Таким образом, господа, сопротивление в Персидском крае, хоть и неоднородно, и даже можно сказать, что оно расколото – пользуется значительной поддержкой населения. Исламисты-фанатики за свое недолгое правление уничтожили как раз тех, кто мог бы поддержать нас – лиц, имеющих высшее или среднее техническое образование, в основном жителей городов, выполняющих сложную работу и получающих значительную заработную плату, не особо верующих. Этих людей изгнали или физически уничтожили, при наличии возможности оставшиеся в живых уезжают в более безопасные места, и мы не можем этому помешать. Идеал исламского экстремизма – темный, забитый человек из небольшого города или сельской местности, претерпевший угнетения и унижения

от власти, от владельцев земельных участков, сдаваемых в аренду, прошедший обучение в медресе и желающий отомстить. Нами ведется разъяснительная работа относительно того, что муллы владеют сами или через подставных лиц значительными земельными наделами, занимаются торговлей, в том числе торговлей поливной водой, – однако пока эта пропаганда не дает ярко выраженного результата. Для снижения уровня террористической активности мы вынуждены были взять на себя обязательство отремонтировать все оросительные системы в первоочередном порядке и подавать воду для орошения бесплатно, по крайней мере до тех пор, пока ситуация не стабилизируется. Однако на это также потребуется время, кроме того, это затрагивает интересы крупных землевладельцев, ранее почти единолично распоряжавшихся водой…

Доклад был подготовлен в большой спешке, потому что хватало дел и без подготовки доклада. Поэтому он был несколько сумбурным. Но он был интересным. Более чем. Пожалуй, впервые за всю свою жизнь я начал кое-что понимать…

Вопрос замирения заключается не в том, чтобы физически уничтожать террористов: нас слишком мало, у нас слишком мало времени, а у них времени более чем достаточно. Терроризм может воспроизводить сам себя до бесконечности, если мы не подрубим его под корень. Не устраним причину. А сделать это не так-то просто.

Когда Николай назначал меня сюда, я опрометчиво полагал, что корень всего беспредела, что творится здесь, – в разнузданном произволе и насилии, которые творились здесь и властями предержащими. От этого я дал моему другу весьма самонадеянные обещания по срокам замирения края: мне виделось, что стоило только ликвидировать террористических лидеров, навести порядок в системе власти, расставить на местах честных людей, показать простому народу, что мы заботимся о нем, дать ему какую-никакую работу – и все прекратится. Теперь, к стыду своему, я видел, что обещания мои практически невыполнимы. Проблема глубже. И серьезнее.

Проблема эта началась в то время, когда во всей Персии построили водоопреснительные станции в таком количестве, что это позволяло получать не только питьевую, но и поливную воду. Для этого проекта русскими инженерами были построены атомные станции и заводы по производству бетона. Энергия для опреснения воды и бетонные, построенные навечно водоводы. Казалось бы – все, что нужно для нормального развития сельского хозяйства в этой очень теплой стране. Ан нет…

Система была скопирована с поливного земледелия на нашем Юге и на замиренном Востоке – но была одна большая разница. Когда свою систему делали мы, Его Величество настоял на том, что эта система должна предназначаться для всех, а не для избранных. И если даже не для всех – то, по крайней мере, для большинства. Призраки крестьянской Вандеи двадцатых, когда в предел нищую деревню Центральной России замиряли пулями и нагайками, потом чуть ли не насильно переселяли людей на Восток и в Сибирь, чрезвычайными займами, как могли, ликвидировали общину и чересполосицу, все еще помнились в России, витали над ней. Никто не забывал самого главного – тогда русские убивали других русских, и никто не хотел повторения. Поэтому при постройке системы орошения каждому крестьянину дали возможность самостоятельно, даже своим трудом, без найма, построить водоотвод к себе на поле, и даже дали кредиты через Земельный банк, чтобы можно было перейти на нормальное поливное земледелие, дающее по три-четыре урожая в год. Это позволило за счет технических инноваций быстро сформировать довольного многочисленный класс крепко стоящих на земле собственников, которые с одного гектара получали прибыли раза в три больше, чем в Центральной России – и вот им-то никакая революция, никакой исламский террор не был нужен, это были самые верные сторонники монархии и лично Его Величества. При любых беспорядках, при любом мятеже они теряли все, что у них было – в том числе и самостоятельно построенное. Самостоятельная стройка в этом раскладе тоже была очень важна – для русского, да и для араба не меньше – особое значение играет труд. Построенное собственными силами ценится намного больше, чем купленное или построенное наемным трудом. Конечно, были и проигравшие в этой игре – примерно половина от общего количества, но оставшейся половины было достаточно для стабилизации ситуации, а промышленность в городах сумела принять и как-то переварить вторую половину. Может быть, эта политэкономия покажется нудной, но знать это необходимо для правильного понимания персидских событий и корней упорного сопротивления, с которым мы столкнулись.

А вот шахиншах сделал все по-другому. Вряд ли он сделал это по своему злому умыслу, скорее просто не понимал. Или – находился под давлением, так будет вернее. Чем дольше я «правил» в Тегеране – тем больше понимал, насколько сложной была система управления этой страной при шахиншахе и насколько сложные взаимоотношения и взаимозависимости пронизывали верхушку. Сам шахиншах, несмотря на то что имел право убить кого угодно, не мог идти против системы, он был как в паутине.

Итак, Персия. В ней были равные стартовые условия с нами. Мы помогли построить систему орошения, технически не менее совершенную, чем наша, мы даже сумели подвинуть пустыню и окультурить соляные земли до такого уровня, что на них можно было выращивать виноград. Были у шахиншаха и средства, позволяющие ему оплатить проект, – средства от добычи нефти и газа, все-таки мы закупали богатства Персии по нормальной цене и взамен делали для Персии более чем достаточно. Одно количество промышленных объектов, поданное мне отдельным списком в самом начале как требующее восстановления, чего стоит.

Но шахиншах по-другому разложил бремя оплаты за новую систему. Он даже не попытался создать хоть какой-то обширный класс собственников, поддерживающих его. Землей владели муллы и феодалы, в последнее время феодалами становились многие армейские генералы и полковники, новые земли раздавались им –

шахиншах таким образом приобретал поддержку в армии. Вода из новых оросительных систем была платной, что противоречило канонам ислама, но проблема была не в этом, проблема была в том, что нечем было заплатить. Все системы орошения строились строительными компаниями, принадлежащими казне и лично Его Светлости, самостоятельно строить ничего было нельзя, а плата за воду была такой, что бедняк-испольщик не мог себе ее позволить. Крупные землевладельцы оплачивали водоводы и богатели буквально на глазах, ведь они могли теперь, как и мы, снимать по три-четыре урожая в год. Были у них и удобрения. Мелкие собственники разорялись, не в силах выдержать конкуренции, ведь они работали по чудовищно трудозатратной технологии, без воды для орошения, а урожай был таким, что его не хватало и им самим, не то что на продажу. Постепенно они разорялись, не в силах платить подати, и их земли тоже переходили в состав земель землевладельцев. Начались проблемы краж воды – за это могли запороть кнутом до смерти прямо на месте. Новые технологии требовали куда меньших трудозатрат – и связь землевладельцев с испольщиками, в которой обе стороны зависели друг от друга, оказалась разорванной. Если раньше землевладелец был вынужден платить испольщикам, чтобы они не умерли от голода с семьями (иначе он просто лишится рабочих рук и дохода), то теперь ему было наплевать. Теперь вместо пяти человек землевладелец мог нанять одного – и куда деваться оставшимся четверым? Получается – в город. В городе нельзя сказать, что не было работы, в том числе и для человека с низкой квалификацией – страна интенсивно строилась, рабочие руки были нужны. Но жалованье для низкоквалифицированных рабочих было низким, а ведь рожали здесь «сколько Аллах пошлет», это не Россия и даже не Восточные территории, где в последнее время рождаемость тоже снизилась. В городах концентрировалась огромная масса полунищих, озлобленных людей, не видевших перспективы в жизни – они видели сверкающие небоскребы, построенные их руками, но знали, что им никогда не позволят войти туда. Нельзя сказать, что шахиншах не решал эту проблему – решал, во всех крупных городах были огромные районы многоэтажных домов-скворечников, где квартиру мог позволить себе даже низкоквалифицированный рабочий. Но это ведь были люди, живущие в городе в первом поколении, им ничего не стоило выбросить мусор из окна или в шахту лифта, некоторые даже держали в этих квартирках живность. Дома превращались в трущобы, населенные в том числе и криминальным элементом. И эти люди помнили о том, что произошло с ними и с их родителями, о том, как они лишились земли – пусть они пролили на нее море пота с весьма скудным результатом, пусть они и жили в городе в чем-то лучше, но они это помнили. Вот почему слова проповедников из исламских комитетов о том, что Аллах не велит брать плату за воду, нашли опасный отклик именно в городах, хотя вода там текла из крана.

Стабилизировалась эта система, как вы уже догадались, страхом и насилием. Насилием почти непрекращающимся. Шахиншах был символом власти, солнцем на небе, потому-то он и носил титул Светлейший. Кровь, которую проливали его паладины часто и бессудно, держала народ в покорности. Убивали и тех, кто злоумышлял, и тех, кто только мог злоумышлять, достаточно было одного неосторожно сказанного слова или неуместной шутки. Насилие это, насилие за слова, которое казалось мне диким, – на самом деле с точки зрения поддержания государственности было оправданным, даже мимолетное отсутствие покорности и поддержки режима жестоко каралось, пока оно не переросло во что-то большее. Шахиншах наносил удары и по армии, и по жандармерии, и по службе безопасности – никто не мог чувствовать себя в безопасности в этой стране. Но как только шахиншаха публично убили на площади – власть рухнула, как карточный домик, власть уже не могла творить насилие по причине ее дезорганизации и деморализации, и поднявшаяся волна народного гнева смела власть подчистую.

А разбираться со всем этим придется нам, русским.

Варианты решения проблемы были самыми разными. Мы пришли сюда с мыслью восстановить закон и порядок, но это означало восстановление старой системы. Огромное количество людей сидело в лагерях на бесплатном супе и бесплатной каше и ненавидело нас – я не врал сам себе, ненавидело нас. Мы работали как черти, восстанавливали промышленность, но в ней и в мирное время было не так-то много рабочих мест, современная промышленность не требует большого количества рабочих рук. Сельское хозяйство? Рано или поздно мы восстановим и его, но возникает небольшая проблема. Я не мог отдать землю всем этим людям, потому что на всех не хватит, это раз, и потому что эта земля им не принадлежала – два. Я должен был отдать ее владельцам, которые владели землей до войны или их наследникам, и только в случае, если и владельцы, и их наследники погибли – забрать в казну. Если я начну раздавать землю, я либо приобрету себе врагов среди монархистов, которые и так открыли террор, либо на меня просто подадут в суд, и наш же, русский, по русским законам суд – меня осудит. Потому что нельзя просто так раздавать чужую землю, даже если ты наместник Его Императорского Величества. Но если я что-то не сделаю для этих людей, для всех этих людей – дальше будет только хуже.

Ну и что делать?

Надо сказать, что уже после окончания активных боевых действий я понял, убедился в том, что воевали мы именно с народом. Все то, что происходило, – все это шло именно от народа, с перегибами, конечно, и со страшными перегибами, но шло именно от народа. Народ уничтожал чуждую ему власть, причем уничтожал ее под корень, с максимальной жестокостью, и не только власть, но и вообще всех, кто каким-либо образом вписывался в систему власти, отстроенную шахиншахом. Если рассматривать события в этой парадигме, то объяснение получает всё: и ожесточенное сопротивление с чудовищными жертвами во время операции «Уран», и серьезный просчет с количеством поддержавших нас во время операции, и то, что творится сейчас, и проблемы с некоторыми племенами. И даже то, как детям из нормальных семей, ходившим в элитную гимназию, палач – из народа, кстати, нам его удалось потом идентифицировать, схватить и повесить – отрубал руки на крыльце новенького здания гимназии, а народ на все это смотрел – это тоже находило свое объяснение. Люди смотрели на этих детей не как на детей, а как на маленьких предателей, на нечто чужеродное и заслуживающее жестокого наказания за то, что они и их родители посмели оторваться от народа. Это можно было понять – но не простить и не перестать ненавидеть.