Друзья из Сары-Тепе

Фингарет Самуэлла Иосифовна

– Не такой уж он злой, твой Садулла, – сказал Дмитрий Фёдорович.

– Это он к тебе подлизывается, – возразила отцу Катька.

Потом пришёл Карим, и они вместе придумали назвать щенка Карлсоном. Во-первых, потому, что «Катя» на букву «К» и «Карим» на букву «К» и «Карлсон» тоже на букву «К»; во-вторых, потому, что в этот день по телевизору показывали мультфильм «Карлсон, который живёт на крыше»; а в-третьих, потому, что Дмитрий Фёдорович, взяв в руки щенка, сказал: «Ну и откормили вы его. Живот прямо как у Карлсона». Так и стал Карлсон Карлсоном.

С той поры они

втроём – Катя, Карлсон и Карим – дружат на всю жизнь. Они всё делают вместе, уроки тоже. Конечно, Карлсону уроков делать не надо, но зато он всегда провожает их в школу, а после уроков встречает и они вместе идут домой. Ни разу не случилось, чтобы Карлсон опоздал и не встретил их вовремя. Такой умный пёс.

– Молодцы, – сказал Севка, выслушав их историю. – Очень правильно вы поступили. И собака теперь у вас есть. А у меня никогда собаки не было. Прошу, прошу родителей…

На другое утро, едва Севка выскочил за ворота, он увидел, что его ждут Катя, Карлсон и Карим.

– Мы живём рядом: Катя – на Самаркандской, я – за углом. Будем заходить за тобой, – сказал Карим.

– Тем более что нам совершенно всё равно, какой дорогой идти в школу, – добавила Катя. Карим укоризненно взглянул на неё и уступил Севке место рядом с собакой.

Глава III

В экспедиции было шесть человек: Борис Яковлевич, его помощница Нина Георгиевна, которую прозвали «археолог на все руки», художница Татьяна Васильевна, студенты Ленинградского университета – «археологи без пяти минут» – Лида и Лёня и Севкин папа, Андрей Петрович. Ещё был шофёр Саша. Ещё был Севка.

Рано утром Саша всех увозил на раскоп – и археологов, и рабочих. Севка шёл в школу. Ему теперь там не было скучно – у него появились друзья. Да ещё какие!

На другой день после знакомства Катя повела Севку на третий этаж. Там на длинной светло-серой стене висели яркие разноцветные рисунки.

– Специально против окон повесили и стенку в нейтральный фон выкрасили, – сказала Катя.

– Как настоящая выставка.

– Она и есть настоящая. Видишь, написано: «Выставка работ акварелей ученика четвёртого «Б» класса Карима Юлдашева». Акварели – это рисунки, выполненные акварельными красками.

– Знаю. – Севка принялся смотреть.

Сначала шли сплошные овцы. «Отара» – белые овцы сбились вокруг чабана в чёрной бурке, в чёрной лохматой шапке. «На пастбище» – белые овцы щипали зелёную траву. «У горного озера» – белые овцы пили синюю воду, на синем небе плыли белые облака.

– Овцы похожи на облака, – сказал Севка.

– Иначе и быть не может, – сказала Катька. – При правильном уходе овца похожа на пушистое облако. А эта акварель называется «Заблудился».

– Вижу. Маленький ягнёнок заблудился, а старый чабан его нашёл и несёт на своих плечах, потому что ягнёнок устал.

– Это каждый видит. Но ты, конечно, не знаешь, что чабан – это дедушка Карима, и акварель ещё можно назвать «Добрый пастырь» [7] . Художники всего мира изображали пастуха с ягнёнком, чтобы показать доброту человека.

– Здорово ты, Катерина, важничаешь.

– Ни капельки не важничаю. Умурзак Алимович на рисовании всё про это объяснил и картинки показывал. А вот и я.

– Точь-в-точь ты – лохматая и глаза как угли.

– Неправда. Глаза как звёзды, а кудри – ночь.

7

Восходит к новозаветному сюжету, символическому именованию и изображению Иисуса Христа.

На всех рисунках Катька была рядом с Карлсоном или Карлсон рядом с Катькой. При этом Катька оставалась одинаковой, а Карлсон рос прямо на глазах и из маленького щенка, едва научившегося держать ушки, превращался во взрослого пса с острой мордой и толстыми лапами.

– Когда Карим успел нарисовать столько? – спросил Севка, разглядывая последний рисунок, на котором Катька и Карлсон смотрели через окно на сыпавший с неба снег. Внизу было написано: «Редкое явление в наших краях».

– Про овец – летом, остальное – осенью и зимой. Выставку сделали к Новому году и не снимают, потому что красиво. Наша школа гордится этой выставкой. Работы на выставку рекомендовал сам Умурзак Алимович.

Конечно, Катька важничала и нарочно произносила «взрослые» слова.

В классе Севка сказал Кариму:

– Замечательные у тебя рисунки. Каждый рисунок замечательный. Карлсон очень красивый, и Катьку и овец узнать можно. Вырастешь, художником будешь?

– Ты затронул больное место, – сказала Катя.

– Катя так говорит, потому что я ещё не решил, кем быть – художником или чабаном, – сказал Карим. – Я очень люблю рисовать и очень люблю овец и то, как чабаны с отарами живут в горах. Вот и не знаю, как быть.

– Действительно, трудное положение, – согласился Севка.

Поскольку было с кем поговорить на переменках, Севке легче стало молчать во время уроков. Правда, он попытался ещё три или четыре раза втянуть Тоню-Соню в разговор, но из этого совсем ничего не вышло. «Занимается воспоминаниями», – ехидно думал Севка. Даже подсказывать Тоне-Соне было бесполезно, даже учителей она не всегда слышала. Ариф Арифович, «дважды Ариф», как называли его ребята, на каждом уроке говорил:

– Шарипова, старайся быть внимательной.

– Я стараюсь, – отвечала Шарипова. А иногда молчала и смотрела куда-то вбок. Училась она неважно. Поэтому Севка очень удивился, когда на уроке русского языка учительница сказала: «Как же так, Шарипова, лучшая моя ученица, а запуталась в разборе простого предложения?». Значит, был хоть один предмет, по которому Тоня-Соня не только успевала, но и считалась лучшей.

После урока Севка спросил: