Друзья поневоле
Шрифт:
Пахом вздохнул, потоптался малость и отошел.
Когда прибежал Петька, Гардан спросил:
– Ты отцу рассказал про то, что задумал Кузька?
– Рассказывал, да он не внял тому. Отмахнулся.
– Слышь, Петька. Дай мне пистоль твой или мой старый. На худой конец нож какой раздобудь, а то я вовсе безоружный, а мне такое ой как не нравится. Мы с детства при оружии живем. Воин я.
– Зачем тебе? Или чего злое задумал?
– На всякий случай. Место-то чужое. Уважь, ведь сам говорил не раз, что в долгу у меня, вот и помоги. Век буду помнить.
– Так ты что же, зла на меня уже не держишь, да?
– Коли хотя бы нож дашь, то и вовсе все забуду.
– Не врешь? Поклянись Аллахом своим.
– Клянусь, Петька! Пусть свидетелем будет всемилостивейший Аллах и Мухаммед, наместник Бога на земле. Аллах акбар!
– Что ж, пусть по-твоему будет, Гарданка. Принесу я тебе нож.
– А пистоль, а саблю? Саблю мне мой дядька Азиз подарил. Она не меньше коня стоит и дорога мне не просто как подарок. Это честь моя. Стащи у Кузьки и спрячь. Я бы и сам это сделал, да боюсь, не получится из-за ноги. Ведь можем и упустить случай. Кузька в любую ночь убежать может.
– Да будет тебе, Гарданка. А красть я ничего не буду.
Гардан с тоской поглядел на Петьку, вздохнул и отвернулся недовольно. Голова его работала в одном направлении.
– Слушай, Петька, скажи отцу, пусть ко мне придет или допустит до себя. Хочу с ним поговорить. Про Кузьку ведь он знать должен, это ведь его человек!
– Вот пристал! Ладно уж, скажу, да толку-то что?
– Ты скажи, да пострашнее разукрась, авось и допустит.
Под вечер к конюшне неожиданно прибежал Пахом и позвал:
– Гарданка, слышь? Вылазь, хозяин кличет. Поспешай, а то вечерять сядет, тогда не до тебя ему будет.
Приковыляв в горницу, Гардан остановился в дверях, стащил, как принято у русских, с головы шапку, молвил с надеждой:
– Звал, хозяин? Пришел я.
– Вижу. Ну, будь здрав, татарин. Садись, в ногах правды нет.
– Салям, хозяин, – ответил Гардан, прижимая руку к сердцу.
– Ишь ты, по-своему ответствуешь, ну да ладно, это не беда. С чем пришел, выкладывай. Да не тяни, недосуг мне лясы с тобой точить.
– Кузька, хозяин… – заторопился Гардан. И вдруг запнулся, поглядывая на присутствующего здесь же Спиридона.
– Чего Кузька? Это друг мой. Не таи от него ничего, все говори.
– Он хочет сбежать от тебя с добром моим. Тому свидетель Пахомка. А я не могу с таким мириться. Конь и сабля, да узорочье мое в сумах, да пистоль, да кинжал, да и еще многое чего. Он все забрать хотел и грозился тебе чем-то. Пахомка пусть доскажет, может, он лучше об этом дознался.
– Ишь ты, как заговорил! Ну ладно, пусть Пахомка придет, его спросим.
В горнице повисла тяжелая настороженная тишина. Пришел Пахомка, затоптался у порога. Сафрон помолчал малость, потом спросил твердым голосом:
– Врет Гарданка про Кузьму или как, Пахом? Ответствуй.
– Да как-то, хозяин… – и Пахом замолчал, сминая в руке шапку.
– Чего тянешь кота за хвост? Отвечай, как на духу, если я тебя спрашиваю.
– Да я ж не слыхал, о чем Гарданка сказывал, хозяин.
– Чего там Кузя затевает? Вот про какие дела спрашиваю.
– Да то и затевает… Сам хозяином решил заделаться. У меня, говорит, теперь добра хватит, а то и прихватить что можно.
– Какого такого добра и что прихватить?
– Да Гарданкиного добра, которое с конем взял, а что прихватить, то мне незнаемо. Об этом у него самого спроси, хозяин. Это мне неведомо.
– Что за добро твое с конем? – это Сафрон спросил уже у Гардана.
– Я же, хозяин, сказывал. Клинок, узорочье…
– А, ясно. Так сам-то награбил небось, а? Однако это и мне не нравится. Ладно, Пахом, иди отсель. Сами разберемся. – И когда за Пахомом затворилась дверь, Сафрон помолчал и молвил:
– А что ты, Гарданка, думаешь про свое добро, а?
– А то и думаю, хозяин. Без коня и сабли мне жизни нет. А остальное добро можно и поделить, я не против того. Однако все отдать Кузьке – я на такое не согласный. Пусть лучше всем, поровну.
– Смотри-ка, Спиридон, как парень-то рассудил, а?
– А что, он дело сказывает. И я замечал в Кузьке неладное. Не нравится он мне, наглости набрался больно много.
– Это верно. И я то же самое замечаю. Однако что ж нам порешить? Ты, Гарданка, человек настоящий, спасибо тебе. Хорошо, что тогда на дороге тебя не ухлопали. Иди пока. Мы тут теперь обо всем сами покумекаем.
Дня через два Петька забежал в конюшню и, заговорщицки оглядываясь, забрался на сено к Гардану.
– Глянь, что я приволок тебе, – сказал он и вытащил из-под полы кинжал.
– Мой! Вот хорошо, якши! Молодец, Петька! – и Гардан вопросительно глянул на него.
– С другим не вышло пока, – пожал плечами Петька. Он замолчал, не желая обнадеживать Гардана. Тот тяжко вздохнул, но просить больше не стал. Видно, гордость не позволяла.
– Однако, Петька, пригляди хорошенько за Кузькой. Недоброе он дело задумал, а я не могу так просто смотреть на это. Ведь что ни говори, а вы мне жизнь спасли. Хоть все в руках Аллаха, однако и ты мне много помог.
– Так и мы все под Богом ходим, Гарданка, – горячо заметил Петька. – А как же иначе? Добро ведь Христос нас учил творить и без всяких наград за это. Христос за нас, грешников, и жизни лишился на кресте, знаешь об этом?
– Слыхал. И все ж, Петька, не спускай глаз с Кузьмы.
Гардан лишился сна. Лишь на некоторое время его мозг отключался, но тут же он вздрагивал и просыпался. Его постоянно что-то тревожило и держало в напряжении. Он много ходил по двору на костылях, ласкал коня, и тот, как бы понимая его состояние, тоже с доверием и любовью прикасался к его лицу мягкими теплыми губами.