Друзья встречаются
Шрифт:
Он перешел с группой военнопленных фронт, долго мыкался в прифронтовой полосе белых, передаваемый с рук на руки из одной части в другую, но в конце концов попал в Архангельск. Здесь наравне с остальными он был прощупан контрразведкой и остался нераскрытым. До поры до времени их посадили в отдельную казарму на полутюремный-полусолдатский режим. Мало-помалу то одного, то другого стали выпускать - на пробу, на несколько часов в город. Власов как-то отпросился погулять и в казарму уже не вернулся.
В середине дня он зашел в столярную мастерскую союза строителей. В мастерской было довольно людно. Власов подошел к конторщику и спросил
– Стол готов?
Марк Осипович поднял голову от бумаг, увидел Власова, снова ткнулся носом в бумаги и, роняя очки, проворчал сердито:
– Почему я всё должен знать? Справлюсь. Зайдите вечером.
Власов понял, что разговор сейчас состояться не может и что поэтому Марк Осипович откладывает его на вечер.
– Ладно, - сказал он, лениво оправляя папаху.
– Вечером так вечером.
Марк Осипович, не поднимая головы, свирепо накинулся на папки с заказами и накладными. В течение последующих двадцати минут он их так перепутал, что потом два дня не мог разобраться. Вечером он имел с Власовым разговор, а часов около девяти зашел к Левиным, неся под мышкой довольно объёмистый сверток.
Илюша собирался уходить и уже держал в руках шапку, когда в комнату вошел Марк Осипович.
– Дани нет?
– спросил он, кинув сверток на стул и кладя поверх него неизменный свой картуз, который он носил и зимой и летом.
– Нет, - ответил Илюша.
– Очень хорошо, - сказал Марк Осипович, потирая озябшие руки.
– Очень хорошо.
Илюша удивленно поглядел на гостя. Ему были непонятны ни это восклицание, ни особая заинтересованность Марка Осиповича отсутствующим Данькой.
– Он вам нужен?
– Нет, - ответил Марк Осипович.
– Он как раз мне не нужен. Но вы очень нужны.
– Пожалуйста! Я всегда к вашим услугам.
– Всегда, - сказал Марк Осипович, усаживаясь за стол, и глаза его сердито уставились на Илюшу поверх очков.
– Всегда - это большое слово. Довольно и иногда.
– Вы сегодня какой-то странный, - сказал Илюша, скользнув рассеянным взглядом по неуклюжей фигуре Марка Осиповича.
– Странный… - хмыкнул Марк Осипович, выглядевший нынче действительно неуравновешенным и растрепанным.
– А вы думаете - вы не странный?
– Я? Не знаю, право.
– Ну, так я знаю. Вы действительно странный. Конечно, это нетрудное дело - стоять в сторонке с чистенькими ручками. Но разве это честное дело?
– Нет, - сказал Илюша тихо.
– Это нечестно.
– А-а!
– воскликнул Марк Осипович.
– В добрый час! Кажется, у нас с вами сегодня спора не получится.
Он сдернул с носа очки, потом снова надел их, потом сдвинул их на лоб и вдруг, будто забыв, о чём он собирался говорить, беспокойно оглянулся по сторонам.
– Слушайте, - сказал Илюша, внезапно касаясь плеча Марка Осиповича, - вы что-то хотите мне сказать. Да?
– Ну-ну… - воскликнул Марк Осипович, приметно смущаясь и оттого сердясь.
– Вы прямо хиромант. Вы такой проницательный, что, наверно, влюблены? А?
Илюша уронил шапку, которую держал в руках, и наклонился за ней.
– Хиромант!
– повторил Марк Осипович, проводя пухлой ладонью по склоненной голове Илюши.
– Очень хорошо, когда человек начинает прислушиваться к тому, что болит у другого. Так вот, слушайте, какая у меня просьба. Я сказал одному человеку: я зайду в этот дом и в эту квартиру, а ты иди себе по Поморской, по Среднему, и Пинежской, и Костромскому, и опять сверни на Поморскую. Иди не торопясь, иди полчаса, и если не встретишь меня, то это значит, что я всё еще сижу в этом доме и всё устроено. У вас безопасная квартира. За вами никто не следит, и к вам ходят на литературные вечера офицеры. Здесь можно переодеться. У него русская шинель, и она очень заметна, тут все ходят в английских шинелях и шубах. Ну? Как вы думаете? Может он здесь переодеться?
– Конечно, - сказал Илюша, едва дослушав Марка Осиповича.
– Как вам не стыдно об этом говорить.
– Стыдно, - сказал кряхтя Марк Осипович.
– Я хотел, чтобы всё было ясно. Вы всё-таки рискуете.
– Глупости, - сказал Илюша с внезапной запальчивостью.
– Может, надо пойти встретить его?
– Нет, как раз не надо, - сказал Марк Осипович.
– Он должен прийти один. Он уже, кажется, пришел.
В кухне хлопнула дверь. Марк Осипович поднялся с быстротой, которой трудно было ожидать от такого неповоротливого толстяка, и заспешил в кухню. Через минуту в комнату вошел высокий человек в старой солдатской шинели, в бараньей папахе и покрытых снегом русских сапогах. Илюша уловил исходящий от шинели застарелый запах казармы, и ему вдруг вспомнился маленький Ситников. И сразу этот незнакомый солдат стал ему особенно близок.
– Проходите!
– сказал он приветливо и с непонятной для гостя задумчивостью.
Гость снял папаху и прошел к столу. Марк Осипович шептался о чём-то на кухне с Софьей Моисеевной. Переговоры на кухне длились, впрочем, недолго. Марк Осипович вошел в комнату почти тотчас же вслед за незнакомцем и увлек его, подхватив на ходу свой пакет, в заднюю каморку, в которой стояла кровать Софьи Моисеевны. Через десять минут незнакомец вышел оттуда в ватной коричневой куртке, в чебаке и заправленных в сапоги черных штанах. Он молча протянул руку, и Илюша молча пожал её. Лицо его было всё еще задумчиво и смутно. Ситников не выходил из головы, и не только Ситников. Вспомнились и сцена на берегу Двины, и гимназические собрания, и сидящий за столом Митя Рыбаков, и идущий в тюрьму Никишин. Старые друзья обступили его молчаливой толпой, и вызвать их из небытия было тем легче, что он часто и много думал о них, вёл с ними незаконченные жизненные споры. Он всё ждал чего-то от них и был уверен, что они войдут в его жизнь.
Молчаливый незнакомец, сам того не ведая, перекинул невидимый мостик между ними и Илюшей. Илюша не знал, что тот же незнакомец мог бы этот шаткий мостик укрепить рассказами о комиссаре Рыбакове. Две недели назад Митя Рыбаков пожимал руку, которую сейчас держал в своей Илюша.
В свою очередь и Власов не знал, что стоящий перед ним черноволосый юноша мог бы многое рассказать ему о комиссаре Рыбакове. Они не обнаружили существующей уже между ними жизненной связи. Она осталась незримой для обоих, и они разошлись, так и не узнав о ней.