Друзья встречаются
Шрифт:
– Спасибо, товарищ, - сказал на прощанье Власов.
Товарищ… Илюша прислушивался к звуку этого слова с удивлением и внезапным волнением. Больше года не слышал он и не произносил этого слова. За это крамольное слово можно было попасть и в английскую контрразведку, и в белогвардейский застенок, и в тюрьму, и на Мхи.
– Пожалуйста, - сказал он торопливо.
– Если вам нужно, можете всегда рассчитывать. Квартира к вашим услугам… товарищ.
– Хорошо, - кивнул Власов и, переглянувшись с вышедшим из каморки Марком Осиповичем, ушел.
Илюша
– На прогулку?
– спросил Марк Осипович, сморкаясь в большой платок с широкой синей каемкой.
– Да… Вы меня простите. Мне надо уйти…
– Ну-ну, надо так надо…
Илюша подошел к висевшему за выступом печи пальто и, сняв его с гвоздя, накинул на себя.
– Застегнись как следует, - сказала Софья Моисеевна, появляясь на пороге кухни.
– Такой мороз, а Даня как раз взял шарф.
– Ничего… - бросил Илюша на ходу.
– Мне недалеко.
– И вышел из комнаты.
Софья Моисеевна озабоченно покачала головой и пошла за ним в холодные сени, предлагая свой теплый платок. Вскоре она вернулась к Марку Осиповичу. Он сидел, положив на стол округлые локти, и тяжелые плечи его почти скрывали низко склоненную голову. Он не заметил, как вошла Софья Моисеевна. Мысли его были далеки от комнаты, в которой он сидел, и, видимо, не очень веселы, хотя приезд Власова не мог его не радовать… Да, конечно, удача Власова, благополучно вернувшегося из опасной поездки за линию фронта и привезшего помощь, была событием радостным и для подпольной организации, и для Марка Осиповича. Но, радуясь удаче Власова, он с внезапной остротой припомнил грустные события, сопутствовавшие его отъезду…
Они касались матроса Вельможного - одного из самых решительных и энергичных большевиков архангельского подполья. Он бежал с мудьюгской каторги в Архангельск и жил нелегально на Поморской, дом номер двадцать четыре, всего через три дома от того, в котором сидел сейчас Марк Осипович. Вельможный был смел, силен и предприимчив. Комитет наметил его в попутчики Власову для перехода через фронт и организации связи с Советской Россией. Контрразведка захватила его почти накануне отъезда. По дороге в тюрьму он пытался бежать. Ему нечего было терять - через несколько дней его всё равно расстреляли бы. И он рискнул. Он был бойцом и дрался до последнего мгновения своей жизни. Конвоиры застрелили его. Власов ушел один и вернулся. Но Вельможный и многие другие не вернутся. Рано или поздно то же может случиться и с Власовым. Сейчас он переодет и обеспечен безопасной ночевкой, но завтра ночевка в том же месте может оказаться небезопасной. Город полон шпионов иностранных и белогвардейской контрразведок, и работа с каждым днём становится всё опасней и трудней.
На первых порах в деле организаций помогла столярная мастерская союза строителей на Троицком. Место довольно бойкое, в мастерской много столяров, заказчиков, тут легко и прийти и уйти, не обратив на себя ничьего внимания, и столковаться о чём надо. Двое товарищей устроились здесь на работу, это тоже было хорошо. И Марк Осипович устроился конторщиком.
Но этого было мало. Нужно было поскорей устраивать нелегальных товарищей, нужно было достать паспорта, квартиры, деньги, продовольственные карточки. В конце концов достали и то, и другое, и третье. Нашли несколько квартир в городе, в Соломбале, Маймаксе и на Исакогорке.
Квартиры были, правда, не совсем удобными, так как сняты были теми же товарищами. Нужны были квартиры посторонние, нейтральные. Он нашел одну такую здесь, у Левиных. У них можно было прятать безопасно документы, шрифты. Но надо было найти ещё две-три квартиры в каких-нибудь купеческих богатых домах, которые были бы вне подозрений.
Найти такие квартиры не сразу удавалось, но работа от того не остановилась. Стали собираться то у одного, то у другого. На одном из собраний в Третьей деревне, за Соломбалой, выбрали комитет. Кроме тех, кто скрывался в подполье, в комитет входил и Теснанов - председатель союза транспортников, бывший на легальном положении. Через него в союзе можно было доставать деньги.
Работа организации понемногу налаживалась. Стали вести пропаганду против белогвардейщины и интервентов. Выпустили первые прокламации, отпечатанные на гектографе. Потом завели маленькую подпольную типографию подле полицейской части, на Петроградском, у Закемовского. Прокламации разбрасывали везде, где только можно: на дорогах, на улицах, на вокзале, в кинематографах, воинских частях. Комитет насчитывал в городе уже сорок коммунистов-подпольщиков; кроме того, организовались ячейки коммунистов в нескольких полках. Много было и сочувствующих… Нет, черт возьми, они-таки порядочно успели сделать и ещё сделают немало.
Марк Осипович поднял голову, возле него стояла Софья Моисеевна. Она коснулась его легким движением руки и сказала озабоченно:
– Слушайте, Марк Осипович, что я вам скажу. Вы возьмете эту шинель от нас?
– Да, да, конечно, - сказал поспешно Марк Осипович.
– Вы не беспокойтесь.
– Нет, - вздохнула Софья Моисеевна, поправляя серебряную прядь волос у виска, - я беспокоюсь. Вам не надо брать её сейчас. Это большой узел, поздно вечером вас может задержать квартальная охрана.
– Чепуха!
– проворчал Марк Осипович.
– Никто меня не задержит.
Софья Моисеевна покачала головой.
– Как хотите, но я не отдам её вам.
Марк Осипович грузно повернулся на стуле. Он хотел сказать что-то сердитое, но взгляд его встретился с ласково мерцающими глазами Софьи Моисеевны, и он сказал:
– Знаете, я вам её оставлю. Вы замечательная женщина.
– Я вам друг, - сказала Софья Моисеевна.
– И я вам скажу: вы мне вполне можете доверять, мне и моему сыну.
Глава вторая. ОЛЕНЬКА ВЕДЕТ РАССЕЯННЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ
Он опоздал почти на час и, зная строптивый нрав Вари, пустился в объяснения. Но Варя не дала ему долго говорить.
– Ах, пожалуйста, - сказала она, покусывая в досаде губы, - пожалуйста, не надо объяснений!
Илюша умолк, не докончив начатой фразы, и уныло огляделся. Комната показалась Илюше огромной и пустой, хотя она была невелика и всё необходимое из мебели было налицо. У двери в углу стояла перегруженная книгами этажерка, рядом с ней, вдоль стены, два стула; вдоль другой стены - узкая кровать и небольшой шкаф для платья; у окна, полузакрытого одноцветным занавесом, большой стол, заваленный рисунками, свертками бумаги, альбомами и книгами. В комнате не было ни кисеек, ни вышитых подушек, ни одной из распространённейших примет девичьего жилья.