Друзья встречаются
Шрифт:
Он хотел ещё что-то сказать, но дверь внезапно раскрылась, и он поспешно протянул руку:
– Всего хорошего, товарищ Боровский.
В комнату вошли разом несколько человек:
– Доброго здоровья, товарищ Малахов!
Боровский повернулся и быстро вышел в коридор, а затем на улицу. У подъезда он некоторое время постоял в раздумье, потом нерешительно пересек улицу и направился к восточной окраине города. Через четверть часа он был уже на Костромском проспекте (так называлась подковообразная линия шатких, по преимуществу одноэтажных домишек)
Вид этого скромного жилья, видимо, не слишком привлекал к себе Боровского. Он постоял минут пять у калитки, поглядывая по сторонам, но, не найдя в окрестностях ничего примечательного, лениво взошел на крыльцо и постучал в желтую облупившуюся дверь.
Глава пятая. ПРОГУЛКА ПО НАБЕРЕЖНОЙ
Марк Осипович вышел из мастерской засветло. Глаза его из-за толстых стекол очков рассеянно оглядывали прохожих. Он шел, заложив за спину руки и волоча за собой толстую суковатую палку. Выйдя к реке, Марк Осипович повернул направо и, ворча себе под нос, поплелся вдоль набережной.
Река тяжело ворочалась в широком русле, влажный ветер подымал свинцовую рябь. Прохожих было немного. Пройдя два квартала, Марк Осипович не встретил и десяти человек. Возле низкой, изъеденной ветрами таможни он вошел в подъезд с картонной табличкой: «Редакция газеты «Архангельская правда». Пройдя короткий коридор, он открыл темную дверь и заглянул в полупустую комнату с топящейся печью. Перед нею стоял на коленях худощавый юноша и бросал связки бумаг в жарко гудящее пламя.
– Что за погром?
– спросил Марк Осипович, проходя в комнату и тяжело опускаясь на стул.
– В чём дело?
– отозвался юноша.
– Какой погром? Что ты разносишь панику?
Марк Осипович ткнул своей суковатой тростью в пачку газет на полу. Пачка рассыпалась.
– Это мне нравится! Я разношу панику! Он собирается удирать, а я разношу панику!
– Я никуда не собираюсь. Горком партии и редакция поручили мне ликвидировать кое-какие дела и архив, я и ликвидирую. Вот и все мои сборы!
Марк Осипович наклонился вместе со стулом вперёд и спросил с равнодушным видом:
– Нет, в самом деле, Закемовский, ты остаешься?
Закемовский метнул в печь ворох бумаг, потом обернулся, взял со стола газету и кинул её на колени гостю:
– На, почитай.
Марк Осипович прислонил трость к животу и раскрыл газету. Это была «Архангельская правда» - первая и единственная большевистская газета в Северном крае. Всего три недели назад вышел первый её номер, а нынче она сообщала читателям: «Товарищи, наша газета выходит в последний раз. Международные враги нападают на Архангельск с целью задавить пролетарскую революцию. Коммунистическая партия уходит в подполье…»
Здесь же было напечатано и обращение горкома партии большевиков, призывавшее членов своей организации с уходом партии в подполье «быть стойкими на своих постах и продолжать революционное дело».
Марк
– Продолжать… - сказал он, снимая синий суконный картуз и поглаживая лысину.
– Продолжать и быть стойкими…
Он замолчал и тяжело вздохнул, потом присел на корточки и спросил, заглядывая Закемовскому в глаза:
– Слушай, а ты не думаешь, что это опасно? А?
– Что опасно?
– нахмурился Закемовский.
– Ну, вот это. Остаться в городе.
– Думаю.
– Ну и что?
Закемовский мельком глянул в покрасневшее от натуги лицо Марка Осиповича и сказал со сдержанным бешенством:
– Ну и пойди ко всем чертям!
Марк Осипович удовлетворенно кивнул головой.
– Хорошо, - сказал он и, кряхтя, поднялся на ноги.
– Кстати, зайду к Андрею.
Он вскинул картуз на голову и пошел к двери. На пороге он обернулся:
– Слушай ты не знаешь, кто такой Ситников?
– Знаю. Отвяжись!
– Уже! Отвязался!
Марк Осипович ударил тростью в дверь и исчез.
Глава шестая. РАЗГОВОР ЗА ЧАЙНЫМ СТОЛОМ
Боровский томился. Его мучили одиночество, скука, нетерпение. На столе громко тикал будильник. За окном лежал болотистый пустырь. Заняться было решительно нечем. Пытка временем продолжалась уже часа четыре и должна была продолжаться примерно еще столько же.
Чтобы как-нибудь убить время, он решил переодеться, хотя было ещё рано. Вытаскивая из-под кровати чемодан, он услыхал за дверью тихое покашливание. Кто-то шаркал в прихожей туфлями и шуршал рукой по обоям. Боровский сунул чемодан обратно под кровать, быстро подошел к двери и распахнул её настежь. Перед ним, смущенно улыбаясь, стоял его квартирный хозяин, и не трудно было с одного взгляда заметить, что он страдает одной с постояльцем болезнью.
Подобно Боровскому, Алексей Алексеевич томился одиночеством. Жена с утра уехала к сестре в пригородную Соломбалу, и по позднему времени похоже было, что там задержится на ночь. В её отсутствие Алексей Алексеевич всегда чувствовал себя бездомным и заброшенным. Нынче одиночество было Алексею Алексеевичу особенно тягостным, и тому были особые причины. Дело в том, что Алексей Алексеевич был не только человеком общительным, но и чрезвычайно любознательным, жадным до новых знакомств. Он страстно любил новых людей и тотчас насторожился, когда два дня назад в его квартире появился новый жилец - человек ещё молодой, в городе неизвестный, обладающий объемистым чемоданом и ордером жилотдела на занятие комнаты в порядке уплотнения.
Старики Рыбаковы, занимавшие квартиру из трех комнат, знали, что их жилищная автономия долго продолжаться не может. Город разрастался, государственная и общественная жизнь усложнялась, открывались новые учреждения и организации, приезжали новые люди, квартиры уплотнялись, настал черёд и тихого домика на Костромском. Рыбаковы нимало не огорчились этим. Боровский нашел комнату чисто прибранной и хозяев вполне благожелательными, даже приветливыми. Что касается Алексея Алексеевича, то он тотчас запылал своей извечной страстью и искал встречи с жильцом.