Друзья встречаются
Шрифт:
Теперь внимание: противники сближаются и… никаких дураков - либо драться, либо сдаваться. Докладываю экспозицию. Имеем город на правом берегу Двины и впереди; имеем вокзал железной дороги Архангельск - Вологда на левом берегу и позади города. Где войсковые части, верные большевикам и способные к обороне? Где штаб обороны? Части отведены назад, штаб выдвинут вперед; части за рекой на вокзале, штаб в городе. Штаб обороны - перед линией обороны. Экспозиция, доложу вам, беспримерная. Город остается голенький, как новорожденный. Впрочем, тысячи мильпардонов - в городе есть боевая часть. Это, с вашего разрешения, ингуши из Дикой дивизии под начальством ротмистра Берса, каковой ночью выводит
Боровский звонко ударил себя по коленке, и «наш» прозвучало как выстрел. Качалка заскрипела и накренилась. Боровский поднялся и, взвинченный, возбужденный, заметался по комнате из угла в угол. Потом подошел к столу и налил себе рому. Руки его дрожали. Кто-то громко и отчетливо постучал снаружи в закрытый ставень. Алексей Алексеевич вздрогнул и повернул голову к окну. Прозрачная струйка упала с края рюмки на стол, и по скатерти расплылось желтое пятно. В комнате наступила мертвая тишина. Она была минутной, но Боровский успел протрезветь, отбросить рюмку в угол комнаты и подумать, что теперь этого старичка с козлиной бородкой придется убить, что делать это противно и неловко… Впрочем, если будет удача, тогда болтовня о прошлом не имеет никакого значения, а если будет неудача, тогда вообще все безразлично, но уничтожить старичка всё же безопасней…
Боровский огляделся. Алексей Алексеевич поднял на него глаза, увидел белое, сведенное судорогой лицо, темный блеск нагана и сказал тихо и пьяно:
– Господь с вами, Юрий Михайлович…
Часы пробили двенадцать, половину первого, потом час. Он сидел нахохлившись, подперев маленькой ручкой сухую розовую щеку и глядя перед собой пустыми, незрячими глазами.
Он не видел, как ушел Боровский, не слышал, как хлопал ветер незамкнутой дверью на крыльце. Не расслышал он час спустя и легких торопливых шагов по дворовым скрипучим мосткам, не разглядел и вошедшей в комнату Марьи Андреевны.
Зато она тотчас все разглядела: и бутылку на столе, и разбитую рюмку на полу, и опрокинутый стул.
– Варвар, - сказала она, поднимая стул и подбирая осколки рюмки.
– Варвар! Дверь на улицу во всяком случае ты мог закрыть!
Алексей Алексеевич поднял голову и тихонько вздохнул. Теперь он видел, хотя всё ещё не узнавал жену. Оскорбленная его равнодушием, Марья Андреевна надменно выпрямилась. В ней закипел гнев. Она приготовилась язвительно отчитывать мужа и вдруг сказала торопливо и радостно:
– Ты знаешь, Митя должен на днях приехать!…
Алексей Алексеевич молчал.
– Я была сейчас у Левиных. Они получили письмо…
– Нет, - сказал Алексей Алексеевич неожиданно громко, - нет, Машенька! Митя не приедет!
– Он вытянул перед собой руку, словно отстраняясь от невидимых угроз. Потом безвольно опустил её на стол и тихонько всхлипнул:
– Не приедет!
…Митя делал всё для того, чтобы возможно скорее прибыть в Архангельск, но обстоятельства складывались не совсем благоприятно. В ночь на второе августа была получена из Архангельска телеграмма
Так оно и оказалось. Когда наутро второго августа дорвались наконец до разговора по прямому проводу с архангельским губвоенкомом Зеньковичем, то узнали, что сдерживать части под городом становится уже невозможно. Распространился слух, что интервенты, занявшие с моря Онегу, идут с запада по тракту к станции Обозерской; что, выйдя в тылу на линию железной дороги Архангельск - Вологда, они перережут её надвое, что, таким образом, все застигнутые под Архангельском части окажутся в мышеловке. Сбитые с толку необстрелянные части, боясь застрять в предполагаемой ловушке, откатились на сорок верст, до станции Тундра, и требовали отправки эшелона на Обозерскую и дальше, на Вологду. Командиры-коммунисты как могли противились отправке и торопили по телеграфу поезд № 1000. Он спешил от Обозерской к Тундре.
Отряды сближались, и трудно было предугадать - московский ли отряд повернет отступающие эшелоны к Архангельску или захлестнут беглецы и повернут вспять, к Вологде.
Во время последней перед Тундрой остановки, на станции Холмогорская, Видякин, переходя от теплушки к теплушке, спросил у Мити:
– Ну, как у тебя? Чем хвастаешь? Как с отрядом?
Митя озабоченно насупился и привычным жестом почесал переносицу:
– Хвастать, пожалуй, нечем. Публика довольно разношерстная.
– Постой, - оборвал Видякин.
– Ты это о балтийцах?
– Нет. Балтийцы ребята прекрасные и хорошо организованы. Я о седьмой теплушке. Там какой-то сводный отряд, верней не отряд, отряда пока, собственно, нет…
– Ага, - кивнул Видякин.
– Отряда, значит, нет? А что есть?
– По существу, есть толпа вооруженных людей, если хочешь.
– Толпа вооруженных людей! Гладко! Мудрец! Сократ Иваныч? Из гимназистов, наверно?
Видякин прищурил хитроватые глаза. Митя сжал челюсти и, глядя ему в лицо, ответил раздельно и холодно:
– Из большевиков!
Видякин погладил широкой ладонью коротко стриженную голову и внимательно оглядел Митю немигающими глазами. Ответ Мити ему понравился. Он взял его за плечи и, сильно тряхнув, сказал:
– Так вот, парень, маленькое поручение тебе от партии, коли так - сделать из толпы отряд. Да чтоб боевой был, ходовой, чтобы дрался как полагается. Так с тебя и спросим. Понял?
– Понял.
– Ну и ладно.
– Видякин сунул руку в карман и вытащил холщовый кисет.
– Коли понял, так можно и закурить. Или ты всё ещё некурящий?
– Уже курящий, - сказал Митя, и оба засмеялись.
Паровоз протяжно свистнул, густо задышал, двинулся. Они разбежались в разные стороны. Поезд бестолково застучал буферами, потом деловито зататакал колесами и к полуночи добежал до станции Тундра. Архангельские эшелоны стояли в хвост друг другу и буйно шумели. Поезд № 1000 стал им в лоб и замкнул дорогу, а спустя час все эшелоны свели в один и повернули на Архангельск.