Дрянь (сборник)
Шрифт:
Не успели мы закончить, как в дверь позвонили. Приехал эксперт НТО Леня Гужонкин. Он тут же сориентировался в обстановке, попросил освободить прихожую, положил на пол свой объемистый саквояжик и откинул крышку. Понятые и Лангуева с любопытством наблюдали за ним. В чемоданчике помещалась лаборатория: пузырьки, пробирки, щипчики, пилочки, пинцеты и захваты. Леня выхватил склянку, ловким движением нацепил ей на горло пульверизатор, вроде тех, которыми пользуются парикмахеры, и подошел к двери в комнату Троепольской.
— Посторонние тут не лапали? —
— Пальчики, — произнес он негромко. — А вот, гляди, еще. И вот. Достань-ка мне пленку.
Я наклонился к его чемодану и достал рулон дактопленки. В сущности, это обычный скотч, но очень качественный. Леня отрезал куски один за другим. Он прижимал их к двери, и на них вдруг четко пропечатывался рисунок капиллярных узоров. Потом Гужонкин передавал их мне, и мы с Севериным наклеивали скотч на белую глянцевую бумагу. Священнодействовали мы при полном молчании окружающих, только один раз Лангуева поинтересовалась:
— Наверное, мы с мужем должны будем сдать свои отпечатки, да?
— Всенепременно, — пробормотал Гужонкин, не отрываясь от дела.
Наконец он отодвинулся от двери, последний раз окинув ее взглядом, как художник, оценивающий свою работу. Я заметил, что он даже кончик языка от напряжения высунул.
— Все, — взмахнул он кисточкой, которой очищал наслоения металлической пыли, — можете открывать. Только замочек постарайтесь не. трогать.
— Это ж придется с петель сымать, — почесал в затылке плотник.
— Сымайте, — царственно разрешил Гужонкин. Через десять минут, ободрав притолоку, мы сняли дверь и отодвинули ее в сторону. Я заглянул в комнату Ольги Троепольской. Первое, что бросилось мне в глаза, был большой фотопортрет женщины, висящий на противоположной стене. Я понял, что это и есть Ольга. Там, в морге, у нее были холодные, заостренные черты, но лицо то же, я сразу узнал его: угловатое, немного асимметричное, в узкой рамке коротких, слегка растрепанных темных волос. Но здесь было еще кое-что: взгляд чуть прищуренных, разглядывающих тебя в упор глаз с твердым выражением. Я успел отвлеченно подумать, что она, наверное, была ничего, когда за моей спиной сдавленно ахнула Лангуева.
— Да, знатно тут поработано, — протянул Северин, и я оторвался от портрета. Вся комната была перевернута вверх дном. Шкаф раскрыт, вещи из него вывалены на пол, ящики серванта выдвинуты, сиденье дивана поднято, и он смотрит на нас, удивленно открыв свой беззубый рот.
7
— Давайте мысли, у кого какие есть, — сказал Комаров, давя в пепельнице одну папиросу и закуривая новую.
— Добровольная выдача смягчит нашу вину, — устало заметил Северин.
Мы сидели за длинным столом в балакинском кабинете — тут по территориальному признаку будет до самого конца помещаться штаб розыска. За решетками окон сгустилась ночь, мы устали, день начался давным-давно и все никак не кончается.
— Значит, мысли, — Северин встряхнулся, как собака, и заговорил бодрым голосом. — Мы тут с товарищами посоветовались и решили: вряд ли тот человек, который приходил в квартиру, и убийца — одно лицо. Как мы рассуждали? Если бы Троепольская была убита каким-нибудь более грубым, так сказать, способом: ножом, кастетом, да хоть кирпичом, тогда — можно было бы в это поверить. Но пистолет… Пистолет, как вы понимаете, в нашем обиходе штука крайне редкая, и у таких оборванцев, каким его описала Лангуева, обычно в карманах, слава Богу, не валяется.
— К тому же, — подключился я, — имеется вопрос: зачем вообще Троепольская полезла в этот пустой дом? Судя по рассказам, девушка была отчаянная, но все-таки сомневаюсь, чтобы даже она пошла неизвестно куда за таким типом…
— Вот! — поднял палец Комаров. — Очень верный вопрос: зачем она туда полезла?
— Два варианта, — решительно заявил Северин. — Первый: журналисточка за кем-то следила, тот заметил это, протащил ее за собой в пустой дом и пристрелил.
— Чем, ты говоришь, она занималась в последнее время? — неожиданно спросил Комаров.
— Судя по блокноту, — букинистической торговлей и, насколько я понял, спекулянтами, которые вокруг этого дела вертятся.
— Заметил, значит, слежку, протащил за собой и пристрелил… — покрутил головой Комаров. — Ну-ну. Поменьше надо на кинофестиваль ходить.
— Константин Петрович, — обиженно стал оправдываться Стас, — это ж вариант. Мы ведь не знаем, может, эта сумасшедшая решила очерк из жизни американских шпионов написать.
— Валяй дальше.
— Вариант второй: ей назначили там свидание, а во время разговора что-то не сложилось…
— Погоди, — нетерпеливо остановил его Комаров. — Меня интересует: почему свидание назначили в таком странном месте? Между прочим, с точки зрения убийцы оно не такое уж странное. Я бы даже сказал — отличное место! В центре города, а кругом никого, и главное — великолепный путь отступления, черный ход, который выходит на заброшенную сейчас помойку, а потом сразу — людная улица, Это для тех, кто знает, разумеется… Не думали?
— Думали, Константин Петрович. — Северин повернулся к Балакину. — Митенька, изложи.
— Я сегодня дал задание выяснить, кто проживал в этой квартире и в этой комнате особенно. Дом на капремонте уже года полтора и с тех пор стоит выселенный. Пока ничего особенного — люди как люди. Мои ребята завтра поедут с ними беседовать, на всякий случай. В комнате, где обнаружили труп, проживала раньше семья Попова Валерия Юрьевича. Он — водитель троллейбуса, она — штукатур, двое детей, шесть и восемь. Два года назад получили квартиру в Строгино. Мы их уже разыскали через троллейбусный парк: Попов дней десять, как в отпуске, уехали куда-то всей семьей.