Дублинцы (сборник)
Шрифт:
Чай начинался в шесть и она значит освободилась бы еще раньше семи. От Боллсбриджа до Колонны двадцать минут – от Колонны в Драмкондру еще двадцать – и двадцать минут на покупки. На месте значит будет к восьми. Она взяла свой кошелечек с серебряными защелками и перечитала надпись «Подарок из Белфаста». Она этот кошелечек очень любила, потому что Джо ей привез его еще пять лет назад, когда они с Олфи ездили в Белфаст на Духов день. В кошелечке были две полукроны и еще кое-какая медь. Значит после трамвая у нее чистых останется пять шиллингов. И какой у них будет славный вечерок, детишки все будут петь! Только вот она надеялась, что Джо не придет подвыпивши. Как выпьет, он становился просто совсем другой.
Он часто ей говорил, чтобы она жила с ними, но она как-то чувствовала что будет лишней (хотя жена Джо всегда с ней очень хорошо обращалась) и потом она уж привыкла к этой жизни в
– Мама это мама, конечно, но настоящая мне мать Мария.
После того как дом развалился, мальчики ей нашли это место в прачечной «Стирка Вечернего Дублина», и ей тут нравилось. Прежде она очень плохо думала о протестантах, но теперь считала, они хорошие люди, немного чересчур тихие и серьезные, но все-таки хорошие люди, и жить с ними хорошо. Потом, там у нее в теплице были растения, и она за ними любила ухаживать. У нее там были чудные папоротники, бегонии, и кто бы ни приходил в гости к ней, она всем давала парочку ростков из своей теплицы. Одно вот она все-таки не любила, это назидания, что всюду там висели по стенкам, но зато заведующая была такая приятная, такая любезная.
Когда кухарка ей сказала, что все готово, она пошла в рабочую комнату и стала звонить в большой колокольчик. Вскоре женщины начали подходить, по две и по три, опуская рукава блуз на красные распаренные руки и вытирая о фартуки распаренные кисти рук. Они рассаживались перед большими кружками, и в эти кружки кухарка вместе с глухонемой наливали из больших оловянных чайников горячий чай, уже сладкий и с молоком. Мария командовала распределением пирога, следя, чтобы каждой из женщин досталось бы по четыре ломтя. Все очень много шутили и смеялись. Лиззи Флеминг сказала, что Марии достанется обязательно кольцо, и хотя эта Флеминг так говорила уже незнамо сколько раз на Всех Святых, Марии пришлось тоже засмеяться и сказать, что она вовсе не хочет ни кольца, ни мужа; и когда она засмеялась, в ее серо-зеленых глазах мелькнули смущение и горечь и кончик носа почти уткнулся в кончик подбородка. А потом Муни-Огонек подняла свою кружку с чаем и предложила выпить за здоровье Марии, и другие все женщины постучали кружками по столу, а она добавила, жаль только, нету ни капли портеру, чтобы был тост настоящий. И Мария опять засмеялась, так что кончик носа почти достал кончик подбородка, а маленькое тело почти все затряслось, потому что она знала, эта Муни ей и вправду хочет добра, хотя, конечно, у ней все понятия простой женщины.
Но уж это ли не была радость, когда все закончили чай и кухарка с глухонемой начали убирать со стола! Мария пошла в свою каморку и, вспомнив, что на следующее утро надо к мессе, переставила будильник с семи на шесть. Она сняла с себя рабочую юбку, сняла туфли для дома, разложила на кровати лучшую выходную юбку и рядом с кроватью поставила крохотные выходные башмачки. Кофточку она тоже сменила и, став перед зеркалом, вспомнила, как, бывало, молодой девушкой одевалась к мессе поутру в воскресенье; и со странным теплом она посмотрела на миниатюрное тело, которое она обряжала и украшала столько раз. Несмотря на годы, она считала, что это симпатичное чистенькое маленькое тело.
Когда она вышла на улицу, мостовые блестели от дождя, и она была благодарна своему старенькому коричневому плащу. В трамвае было полно, и ей досталось сиденье в конце вагона, лицом ко всем остальным; ноги у ней едва доставали до пола. Она перебрала в голове все, что надо было ей сделать, и подумала, насколько лучше, когда ни от кого не зависишь и у тебя твои собственные деньги в кармане. Она надеялась, у них будет чудный вечер. Она в этом была уверена, но все-таки не могла не подумать, какая это жалость, что Джо и Олфи не разговаривают друг с другом. Они теперь постоянно вздорили, а ведь мальчишками были лучшие друзья. Но так устроена жизнь.
У Колонны она сошла с трамвая и торопливо начала пробираться сквозь толпу. В кондитерской Даунса, куда она направлялась, было столько народа, что ей пришлось порядочно ждать своей очереди. Купив дюжину разных пирожных по пенни, она выбралась наконец оттуда, нагруженная большим пакетом. Она стала думать, что бы еще купить, ей хотелось что-нибудь действительно симпатичное. Яблоки, орехи – всего этого у них и так хватит. Трудно было придумать, кроме кекса, ей ничего не пришло в голову. Она решила взять кекс с коринкой, но у Даунса такой кекс был слишком жиденько посыпан миндалем сверху, и она пошла в магазин на Генри-стрит. Тут она очень долго выбирала, и модная молодая барышня за прилавком, которая прямо уже начинала раздражаться, спросила ее, наверно, она покупает свадебный пирог. Мария от этого покраснела и улыбнулась барышне, но та оставалась совершенно серьезной и наконец отрезала ей большую порцию кекса с коринкой, завернула и сказала:
– Два шиллинга четыре пенса, пожалуйста.
В трамвае на Драмкондру она было уже решила, что ей придется стоять, потому что все молодые парни словно не замечали ее, но тут ей, подвинувшись, уступил местечко один джентльмен в летах. Он был плотный джентльмен в коричневой жесткой шляпе, лицо широкое, красное и усы с проседью. Мария подумала, он похож на полковника, и начала размышлять, насколько он вежливей, чем те молодые, что преспокойно сидят и смотрят перед собой. Джентльмен завел с ней разговор про День Всех Святых и про дождливую погоду. Он сказал, что в пакете у нее наверняка много вкусного для малышей и что он считает, молодым не грех, конечно, взять от жизни, пока они молодые. Мария не перечила и с ним во всем соглашалась, вежливо поддакивая и кивая. Он был с ней очень любезным, и когда она выходила на Кэнел-бридж, она его поблагодарила и раскланялась, и он тоже раскланялся, приподнял шляпу и очень приветливо улыбнулся, и пока она поднималась по улице, пряча от дождя в плечи маленькую головку, она думала, как сразу узнается джентльмен, если он даже выпил немножко.
Все закричали хором: «А вот и Мария!», когда она вошла в дом к Джо. Сам Джо тоже был, он вернулся уже домой из конторы, и все дети были одеты по-праздничному. Пришли еще две соседские девочки постарше, и как раз были детские игры. Мария дала пакет с пирожными Олфи, старшему мальчику, чтобы он раздал всем, а миссис Доннелли сказала, что это она уже прямо слишком, такой огромный пакет пирожных, и велела, чтобы все дети сказали хором:
– Спасибо, Мария.
Но Мария сказала, что она принесла еще кое-что для папы и мамы, что-то, что им понравится, и стала смотреть, где ее кекс с коринкой. Она посмотрела в сумке от Даунса, в карманах своего плаща, потом на вешалке, и нигде не могла его найти. Потом она спросила у всех детей, не съел ли его кто-нибудь из них, конечно нечаянно, – но все дети сказали нет, и с таким видом, будто они вообще не хотят есть свои пирожные, если на них думают, что они утащили кекс. Все предлагали всякие разгадки тайны, а миссис Доннелли сказала, ясное дело, Мария его забыла в трамвае. Мария вспомнила, как ее этот краснолицый джентльмен совсем сбил с толку, и вся сама покраснела от стыда, от досады и огорчения. При мысли о том, как провалился ее маленький сюрприз и как пропали никуда два шиллинга и четыре пенса, она еле удерживалась, чтобы не заплакать навзрыд.
Но тут Джо сказал, что все это пустяки, и усадил ее у камина. Он был к ней очень внимателен. Он рассказал ей все, что у него делается на службе, и повторил ей свой ответ, как он ловко ответил управляющему. Мария не поняла, почему это Джо так хохочет над этим своим ответом, но сказала, что этот управляющий, видно, уж очень командует и с ним трудно. Джо отвечал, что он не так грозен, если знать подход к нему, и что он малый порядочный, пока ты ему не наступил на мозоль. Миссис Доннелли играла для детишек на пианино, они пели и танцевали. Потом две соседские девочки всем раздали орехи, но только щипцы для орехов нигде не могли найти. Джо был готов уже вспылить, он спросил, как это они думают Мария будет колоть орехи без щипцов. Но Мария сказала, она не любит орехи и пусть они не беспокоятся насчет нее. Тогда Джо предложил, не выпьет ли она бутылочку портера, а миссис Доннелли сказала, в доме есть и портвейн, если она предпочитает. Мария ответила, что самое лучшее, если они ничего ей не будут предлагать выпить, но Джо все равно настаивал.
Мария тогда согласилась, как он хотел, и они сидели так у огня, разговаривая про старые времена. Мария подумала, что это хороший случай замолвить за Олфи словечко. Но Джо стал кричать убей его Бог на месте если он хоть слово еще когда-нибудь скажет со своим братом, и ей пришлось извиняться, что она завела на такую тему. Миссис Доннелли сказала супругу, что это великий стыд, когда он так говорит про собственную свою кровную родню, а Джо на это ответил, что Олфи ему не брат, и вокруг этого уж почти начиналась ссора, но только Джо вовремя сказал, что в такой вечер он не хочет сердиться, и попросил жену принести еще портера. Две соседские девочки устроили игры, какие бывают на Всех Святых, и скоро всем опять стало весело. Мария просто была в восторге, что дети так веселятся, а Джо и жена его в таком добром настроении. Соседские девочки поставили на стол несколько блюдечек и стали детей подводить к столу, с завязанными глазами. Одному достался молитвенник, трем другим – вода, а когда одной из соседских девочек досталось кольцо, миссис Доннелли погрозила ей пальцем, как будто хотела сказать: «Я знаю-знаю!» – и та вся покраснела. Потом они захотели, чтобы Марии тоже завязали глаза и подвели бы к столу, они хотели посмотреть, что ей достанется, и пока ей повязывали повязку, Мария все время смеялась, так что кончик носа у нее почти что уткнулся в кончик подбородка.