Шрифт:
Туча
Эта история начинается высоко в горах. Хотя нет, начинается она, конечно, гораздо раньше. Но туча об этом не знает. Она лежит животом в удобной ложбинке. Трава приятно щекочет натруженные бока. Туча отдыхает после долгого перелёта. Набирается сил, дышит, потягивает туман из маленького озера.
Это её любимое место в горах – небольшая плоская полянка, поросшая вереском и мхом. Вокруг высятся скалы, похожие на стариков-великанов, окруживших колыбель новорождённого эльфа.
Всю ночь туча ворочается, слушая сквозь сон, как плещутся в темноте невидимые озёрные жители. Но вот её спину начинает припекать встающее солнце. Туча потягивается – и тут видит его. Человека. Того, что побольше. Он всегда встаёт первым. Выгоняет из пещеры овец, зачёрпывает воды из озера.
Туча почти ничего не знает про людей. Сверху их не особо разглядишь. Единственное, что ей доподлинно известно: люди – это беспокойство. И держаться от них надо подальше. Об этом знают все на свете.
Конечно, сначала туча расстроилась (и даже поплакала), когда в её любимой ложбинке завелись эти двое. Однако потом выяснилось, что особого беспокойства от них нет. Они вели себя так тихо и незаметно, что туча, всякий раз прилетая сюда отдыхать, забывала об их существовании. И страшно удивлялась, когда поутру они вдруг начинали шевелиться у неё под брюхом.
Со временем туча стала догадываться, что это, должно быть, какие-то необычные люди. Они не издавали человеческих звуков. Нет, разумеется, вокруг них роилась тьма мелких шумов, свойственных всему живому: дыхание, биение сердца, хруст ветки под ступнёй. Но не было самых главных. Тех, что выходят у людей изо рта и, сплетаясь в сложные узоры, соединяют их друг с другом. Кажется, они называются "слова". Живя в одной пещере на вершине горы, эти двое не сказали друг другу ни слова.
"Что-то здесь не то", – думала туча и поневоле начинала беспокоиться.
Всё-таки правду говорят, что люди – это беспокойство. Даже самые тихие.
2. Мальчик
Мальчик (кажется, это был мальчик, хотя туча не особо разбиралась в людях) иногда поднимал голову и смотрел прямо на неё. Как будто знал, что она его слышит. И как будто (туче нравилось так думать) играл свои печальные мелодии именно для неё.
Иногда тот, что побольше, оставлял свои бесконечные дела и замирал, опустив на землю полное ведро или охапку хвороста. Вслушивался. Туча видела, что порой он плакал. Кожа у него была твёрдая, изрезанная морщинами, словно окрестные скалы. Слёзы терялись на его щеках, как крошечные ручейки в каменных трещинах. Но туча слегка отодвигалась, пропуская солнечный луч, и тогда ручейки вспыхивали золотом. Да, ей не показалось. Старик плакал, слушая дудочку мальчика…
"Какая-то печальная сказка", – скажешь ты.
"Погоди, дальше будет ещё печальнее".
3. Что-то ужасное
Он знал, что рано или поздно они придут за ним. И они пришли. Но им не удалось застать его врасплох. Он специально поселился так высоко, чтобы вовремя заметить их приближение.
Старик успел спрятать самое дорогое. Когда на тропинке внизу появились фигуры в плащах, он схватил ребёнка – дудочка выпала у того из рук – накрыл овечьей шкурой и посадил в самую середину отары овец. Он уже выпрямился, чтобы идти навстречу неизбежному, но вдруг остановился, нагнулся и хрипло произнёс:
«Когда всё кончится – иди к людям».
Это были первые слова, прозвучавшие между ними. Ребёнок, никогда не слышавший человеческой речи, конечно же, их не понял. Но запомнил – как запоминал приходившие в дудочку мелодии.
Они со стариком понимали друг друга без слов. Вот и сейчас дитя знало, что надо затаиться и сидеть, не высовываясь. Знало, что пришла беда. Оттуда, снизу, откуда ей и надлежало явиться.
4. Сокровище
– Где оно? – десятый раз прокричал главарь.
Голос его от бешенства уже клокотал, как кипящий суп, а шрам, тянувшийся через всё лицо, побагровел.
Старик молчал, печально глядя на бесновавшихся оборванцев. Он не знал почти никого из шайки, кроме однорукого Сэма – разбойники редко доживают до старости. Сэм уцелел лишь потому, что из-за увечья его почти никогда не брали на дело, и он довольствовался тем, что готовил ужин и штопал лохмотья. Занятия, достойные деревенской кумушки, а не бандита с большой дороги. Поэтому Сэм пользовался любой возможностью, чтобы показать свою смелость. Вот и сейчас он вопил громче всех. Его поросячий визг перекрывал даже бас молодого главаря.
– Предатель! – надрывался Сэм. – Выкормили, вырастили, спасли от голодной смерти, а он… Громила Йозеф от злости сжевал свой кожаный кошель! Хромой Луис расколошматил в щепки свой костыль! Признавайся, гад, куда дел наше добро!
– Да промотал давно, зуб даю, – незнакомый старику молодой разбойник яростно плюнул на землю. – Сто лет прошло!
– Да ты хоть знаешь, сколько там было! – однорукий Сэм закашлялся от возмущения. – Мешок золота! Как в сказке! Ты когда-нибудь видел мешок золота, молокосос? Нам всем хватило бы, чтобы жить припеваючи до самой…
– Виселицы! – загоготали вокруг.
– Цыц! – прикрикнул главарь и снова приступил к старику. – Показывай, где ты его прячешь! Люди болтали, будто в каком-то озере?
– Тут есть одно поблизости! – крикнул кто-то.
Разбойники схватили старика и поволокли к маленькому озеру, на берегу которого мальчик любил играть свои печальные песни без слов. Маленькая дудочка, лежавшая на прибрежной гальке, хрустнула и переломилась под тяжёлым сапогом.
– Где золото?! Показывай! А не то отправишься молчать к рыбам! – вопили разбойники.
Старик кивнул.
– Пустите его, – приказал обрадованный главарь.
Почувствовав, что его больше не держат, старик стал медленно входить в ледяную воду. Шаг, другой. Вот уже рваный плащ заколыхался на воде. Ещё шаг. И вот – озеро проглотило человека. Тихо, почти беззвучно, с еле слышным всхлипом.
– Эй, куда! Стой! Вернись! – загомонили разбойники.
Но было поздно.
– Опять ушёл! – топнул ногой главарь.
А потом произнёс такое страшное ругательство, которому не место в этой книжке. И вообще ни в одной книжке мира.