Дуэль с судьбой
Шрифт:
— Такой чудесной… такой совершенной. Когда вы поцеловали меня… мы словно были… одни на небе, где существует только… музыка.
— Этого я и хочу, — сказал маркиз. — Чтобы мы были вдвоем — только ты и я, Ровена. И чтобы я мог учить тебя, моя драгоценная, учить искусству любви.
— Наверное, — промолвила Ровена, — я не сразу поняла, что мое чувство к вам — любовь, потому что никого не любила раньше.
— И никого больше не будешь любить, — твердо заявил маркиз. — Ты принадлежишь мне, Ровена, и я сойду с ума от ревности, если другой мужчина хотя бы заговорит с тобой.
Не сводя пылающих глаз с лица девушки, маркиз продолжал:
— Я чувствую себя исследователем, открывающим неведомое. Неизвестный цветок или горную вершину. Исследователем, который знает, что открыл сокровище, какого еще не было на этом свете. — Он улыбнулся. — Ты делаешь меня поэтом, Ровена. Раньше за мной не водилось ничего подобного.
Девушка задержала дыхание и несмело спросила:
— Это правда… вы действительно… любите меня?
Вопрос прозвучал наивно, почти по-детски.
— Это правда! — заверил ее маркиз. — Я люблю тебя уже давно. Когда ты уходила из моей комнаты, ты словно бы забирала с собой свет, а я лежал без сна, мечтая о том, чтобы снова оказаться больным и беспомощным, а ты была бы рядом, и я мог бы слышать твой милый голос, чувствовать прикосновение твоих нежных рук.
— Когда вы были больны, — сказала Ровена, — вы были для меня как ребенок, который нуждался во мне, как Лотти или Марк. Но сегодня…
Ровена замялась.
— Так что же сегодня? — спросил маркиз.
— Сегодня вы… мужчина. И я… немного боюсь.
— Боишься?
— Вы стали другим, и я знаю, что вы… уезжаете.
— А ты хотела меня!
В слове «хотела» заключалось такое множество разных значений, что Ровена смущенно потупилась, вспомнив о некоторых из них. Она ничего не ответила на вопрос маркиза, и тогда он сказал:
— Я научу тебя хотеть меня так же сильно, как хочу тебя я. И мы не будем, любовь моя, лежать по ночам в одиночестве.
Он снова поцеловал Ровену, и на этот раз губы его пылали огнем, который пробудил ответное пламя где-то глубоко внутри Ровены.
Девушка не пыталась понять, что с ней происходит, но все это было так странно и так чудесно. Ровена по-прежнему немного страшилась этого неизведанного чувства, но она понимала, что испытывает сейчас именно то, чего добивался от нее маркиз.
Он стал целовать уголки рта Ровены, ямочки на щеках, потом нежную кожу ее шеи. Ровена никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Охватившие ее ощущения были еще чудеснее, чем несколько минут назад.
— Я люблю тебя, — снова прошептал маркиз. — Мне тяжело думать о чем-то другом, потому что я люблю тебя и хочу, чтобы ты была со мной днем и ночью. Просто невозможно, любовь моя, думать о чем-то другом.
— Но… ведь завтра вы… уезжаете.
Маркиз поднял голову и выпрямился, не разжимая объятий.
— Я должен вернуться домой, — сказал он. — Но мне хотелось бы обсудить наши планы, придумать, как нам быть вместе, не расстраивая при этом твоего отца.
— Он действительно расстроится, когда я покину его, — согласилась Ровена. — Но ведь это все равно должно было когда-нибудь случиться. — Она смущенно улыбнулась. — Я думала об этом… не потому что представляла себе, что могу… полюбить вас, а просто потому, что не могу оставить детей одних, без присмотра.
— Я и не жду от тебя этого, — согласился маркиз.
— Уверена… хотя никогда не говорила с ней об этом… что мисс Грэм, которая учит Гермиону, с радостью согласилась бы переехать в наш дом. Ее коттедж — очень маленький и слишком сырой, и от этого зимой несчастная женщина страдает ревматизмом.
— Тогда все очень просто, — сказал маркиз.
— А вы уверены, что… любите меня?
— Тебе действительно нужно, чтобы я ответил на этот глупый вопрос?
Но слова были сейчас лишними, маркиз снова поцеловал Ровену, и оба они снова оказались в огне пожара, который разгорался все сильнее. Девушке показалось, что пламя охватило ее целиком, сжигая ту, прежнюю Ровену, какой она была раньше. Но тут губы маркиза стали не такими требовательными, а скорее ласковыми и нежными.
— Ты такая юная, — тихо произнес он. — Я не хочу испугать тебя.
— Я… не боюсь, — сказала Ровена. — Это так… прекрасно… так сказочно. Вы уверены, что мы не спим и не видим все это во сне?
— Если спишь ты, значит, сплю и я. — Прижавшись щекой к щеке Ровены, маркиз продолжал: — Никогда не думал, что можно быть такой мягкой и нежной и в то же время так возбуждать меня, доводя почти до безумия. О, моя дорогая, сколько мне придется ждать, прежде чем мы сможем быть вместе?
— Вы не должны делать ничего такого, что могло бы вам повредить, — быстро произнесла Ровена, вспомнив о его недавнем состоянии. — Помните — вы будете еще какое-то время очень слабы. Берегите себя.
— Твоя любовь — самое чудодейственное лекарство, — рассмеялся маркиз.
— Это все… чудесно! Но любовь может утомить вас.
— Конечно же, утомит! — воскликнул маркиз. — Но это будет совсем другая усталость, которую, надеюсь, моя дорогая, ты найдешь весьма приятной.
Ровена не очень понимала, что он имеет в виду, но она была сейчас слишком счастлива, чтобы задавать вопросы.
Руки маркиза, сжимающие ее плечи, его губы рядом с ее губами — это было настоящим чудом, и Ровена не могла сейчас рассуждать здраво. Ей хотелось только, чтобы маркиз снова целовал ее, пробуждая в ней все эти чудесные чувства, которых она никогда не ожидала от себя, о существовании которых даже не подозревала.
Ровена со вздохом положила голову на плечо маркиза.
— Я хочу заботиться о вас, — призналась она. — Хотя вы окружены вниманием и заботой, мне кажется, что я нужна вам.
— Ты нужна мне, и на то есть тысяча разных причин, — сказал маркиз. — Больше всего я хочу сделать тебя своей, хочу, чтобы ты принадлежала лишь мне одному. Ты — часть меня, и невозможно думать о будущем, в котором тебя нет.
— Именно этого я хочу тоже… — призналась Ровена. — Но вы знали много красивых женщин. Уверена, что они были просто восхитительны. Предположим, через какое-то время я… надоем вам? Что будет тогда?