Дуэль в Кабуле
Шрифт:
Бернс засмеялся:
— Симпатичный господин, нечего сказать! Братоубийца, развратник, деспот — самый подходящий друг для Англии…
Вольф с удивлением посмотрел на Бернса: шутит ли он или говорит серьезно. На лице Бернса он увидел гадливость и возмущение. «Молод еще, — подумал Вольф, — и потому очень чистоплотен», а вслух произнес:
— Восточная политика, дорогой Бернс, — это вам не Венский Конгресс! Скажу еще два слова о первом министре; Бухары. Кушбеги Хаким-беши — мудрый и благожелательный человек. Он хочет привлечь в Бухару людей ученых, просвещенных, врачей и говорил мне, что Бухара приняла бы их охотно вместе с британским послом… Словом, вас ждет в Бухаре хороший прием.
5
Дост Мухаммед пожелал еще раз встретиться с Бернсом. Свидание продолжалось далеко за полночь. Дост Мухаммед рассказывал о политических делах Афганистана, о несчастной вражде между ним и его братьями в Кандагаре и Пешаваре.
Он питал надежду восстановить единую Афганскую монархию и выражал непримиримую ненависть к Ранджит Сингу.
Примут ли англичане его, Дост Мухаммеда, в союзники для уничтожения пенджабского магараджи, вот что он хотел узнать от Бернса.
— Ранджит Синг — наш друг, — отвечал Бернс.
— Ранджит Синг помогает моему врагу Шудже и ждёт удобного момента, чтобы овладеть Пешаваром.
Бернс промолчал. Дост Мухаммед с низенького столика, стоявшего перед ним, взял какую-то бумагу.
— Вот письмо капитана Уэйда; я спросил его, правда ли, что англичане помогают проклятой собаке Шудже, и Уэйд ответил, что Англия и не помышляет об этом и считает меня и моих братьев своими друзьями. А почему же Уэйд послал Шудже британского офицера Кемпбелла обучать армию? И почему Уэйд писал эмирам Синда, что «британское правительство желает успеха шаху Шудже»? Где же правда?
Бернс смутился, однако постарался не показать вида.
— Ваша светлость, я всего только офицер армии его величества, а не дипломат, и я не могу толковать о столь важных делах. Но скажу: если капитан Уэйд заверил вас, что Англия не помогает шаху Шудже, вы можете ему верить.
Дост Мухаммед пристально взглянул на Бернса и после небольшой паузы сказал:
— Я не боюсь ни Шуджи, ни нечестивого сикха Ранд-жита! Моя армия справится с ними. Но у Шуджи — британские офицеры на службе.
Дост Мухаммед придвинулся к Бернсу, положил руку ему на плечо:
— Будь же ты моим другом, почтенный инглиз, прими начальство над моим войском, и двенадцать тысяч конницы с двадцатью орудиями будут тебе подвластны.
— Я не в силах выразить чувство гордости, которое обуревает меня, когда я слышу столь высокое предложение, ваша светлость. Но ваш нижайший слуга не достоин занимать столь высокое место при вашей особе, государь!
Дост Мухаммед усмехнулся и, пожелав счастливого пути, вручил Бернсу личное письмо к эмиру Бухарскому.
Накануне отъезда Бернс имел встречу с младшими детьми Тимур-шаха, жившими в Кабуле в полной нищете. Они пришли за помощью. Бернс посоветовал просить об этом Дост Мухаммеда. Они ответили, что дом Баракзаев жаждет их крови… Это свидание еще более укрепило убеждение Бернса, что с Саддозаями в Афганистане все покончено…
После более чем месячного пребывания в Кабуле Бернс в первых числах июня выехал в Бухару.
Известие о том, что Шуджа начал осаду Кандагара, а Ранджит Синг захватил Пешавар, было получено в Кабуле, когда Бернса уже там не было…
6
Приказчика Абдуллу Низамата вызвали в Пограничную комиссию якобы по делу торговому. А расспрашивать его Генс поручил Виткевичу.
Ян начал издалека: каких караванбашей Абдулла знает, сколько берут верблюжьи погонщики с вьюка, сколько дней каравану нужно добираться от Оренбурга до Мугоджар.
Абдулла отвечал обстоятельно, разговор шел на татарском языке, хотя приказчик по-русски изъяснялся бегло.
Вдруг Виткевич встал из-за стола, подошел к двери, выглянул в коридор, затем плотно притворил дверь, щелкнул замком.
Абдулла с беспокойством оглянулся. Виткевич подошел к нему вплотную и спросил:
— А теперь скажи: кто таков туркмен, что должен был взять от тебя бумаги?
Абдулла испуганно замотал головой:
— Не знаю, господин офицер, не знаю, какой такой туркмен.
Виткевич вынул из стола захваченные у казаха письма.
— А это знаешь?
Абдулла в страхе вскочил со стула, попятился к стене, Виткевич спокойно сказал:
— Вижу, знаешь! Так говори: кто таков туркмен? Абдулла промычал что-то нечленораздельное. Виткевич произнес:
— Ну, будешь говорить или нет?
Абдулла упал на колени, слезы потекли у него по щекам.
— Не губи меня, господин! Я скажу, но не губи меня! если хозяин узнает, я пропал!
— Говори, не бойся: твой хозяин ничего не узнает.
Абдулла рассказал, что Деев однажды вечером позвал его в кабинет; на столе горела одна свеча, в углу сидел человек, и в полутьме трудно было его разглядеть. Деев что-то сказал, обращаясь к этому человеку на незнакомом приказчику языке, а потом по-татарски приказал Абдулле отправиться в степь, там найти казаха Мух-тара, отдать ему пакет и передать, что за пакетом явится туркмен по имени Джаффар. «И если ты хочешь жить, Абдулла, — вдруг произнес незнакомец в углу, — так чтобы ни один человек не узнал ни одного слова, сказанного здесь!» После этого Деев отпустил Абдуллу.
Виткевич строго приказал Абдулле никому ни словом не обмолвиться об этом расспросе.
— Абдулла — пешка, — докладывал Виткевич Генсу. — В Дееве вся загвоздка!
А Деев тем временем ждал важного гостя из Москвы, Павел Владимирович Голубов, первостатейный московский купец-миллионщик, откупщик, владелец золотых приисков в Саянах, возглавлял сообщество учредителей торговой Русско-Азиатской Компании. Устав ее он собственноручно представил министру финансов Канкрину и собрался в Оренбург, чтобы посовещаться с Пичугиным, Деевым, Измайловым и прочими учредителями.