Шрифт:
Annotation
Глубина, смерть и безумие. Два взгляда двух авторов. Чей рассказ лучше? Определяют читатели.
Вальс расколотых - Bademus Arcarius
Вальс расколотых - Артур Зеев
Дуэль. Вальс расколотых
Вальс расколотых - Bademus Arcarius
В качестве полемики с @furherring
Применять
Ф. К. Дик, «Убик»
— Это бесполезные разговоры. У нас есть приказ. У нас есть инструкции. Чего тут ждать? Что решать?
Ка-пе-ранг. Уставное звание, родом с отдраенных палуб и залитых искусственным солнцем залов.
Но формальности плохо работают там, где от непереносимой глубины сходят с ума кальмары, разноцветным хохотом выдавая безумие. Даже уставное обращение «товарищ каперанг» здесь — грубейшее нарушение, это рычащее нарушение главного закона подводного мира — тишины. Слова здесь не чеканятся, как сапоги на плацу, а мягко и тихо выговариваются, как шёлковые тапочки на резиновом покрытии.
Мой свистящий шёпот, кажется, готов сорваться на визг:
— Маг, чтоб тебя черти драли. Мы друг друга знаем уже сколько времени? Ты так и будешь мяться? Вот почему Мешок яйца чешет, я понимаю. А ты?
Здесь нет никакого «товарища капитана первого ранга Магомедова». Есть Маг. Тот, кто стоит между миром живых и гробницей мёртвых, и держит ключ от врат.
И Маг пытается понять, пришло ли время.
Потому что в нужный час трёхсотвосьмидесятиметровое ухо подводного ракетного крейсера не услышало сигнала о всплытии.
В голову врывается другой голос, расслабленный, как будто не из стальной могилы, а с ялтинского пляжа:
— Коля, успокойся. Либо да, как я считаю, либо нет, как Мешок говорит. Спешить-то куда? Будешь так кричать, демаскируешь.
По меркам тех, кто на суше я — кавторанг Зосимов Николай Иванович, и я не существую. Но в подлодках проекта «Зенон» мы можем слегка игнорировать такие вещи, как реальность. Как в старом анекдоте, значение «пи» в военное время может достигать восемнадцати, только теперь — всерьёз. Что ещё ожидать от корпуса, который не вытесняет воду по законам ветхого Архимеда, и двигателя, поглощающего шум?
Впрочем, некоторые условности надо соблюдать, и поэтому я нахожусь в ростовом манекене, вальяжно развалившемся в кресле старпома. В похожем положении — майор из разведки, которого не называют по имени, только Мешок, и физик-ракетчик Гоша в звании подполковника. Единственный, кто сейчас в привычном «суше» облике из плоти и крови — Маг.
Смешно, что из всех нас он говорит меньше всего.
И вот, его первые слова за два часа:
— Я приму решение. От этого решения зависит всё. Потому оно будет взвешенным.
Мда. Гениально. Блестяще. Неожиданно, главное. Мне нельзя вздохнуть или пожать плечами, но этого и не требуется.
— Взвешенным решением тут будет одно — всплывать и уходить, — подаёт голос Мешок. Назначенный ему манекен слегка дёргается. Сопливое ничтожество, как его вообще в разведку взяли.
Куклы несуществующих людей на борту — необходимая условность. Дополненное сознание в проекте «Зенон» слегка похоже на шизофрению, без принятия мер по фиксации мы можем проявиться где угодно, в том числе в приборах со стратегически важными показаниями. Манекены нужны, чтобы избежать неприятной ситуации, когда сонар говорит не о вражеских торпедах, а о своём отпуске на Сахалине. С точки зрения «суши» мы — галлюцинации, но те, кто слышали глубину, знают лучше. Мы — дополненное сознание, средство поиска решения там, где решений не существует.
Шёпот Гоши вдруг становится ласковым до масляности:
— Мешок, дорогой, давай попробуем подумать логически. Давай представим, что мы не понимаем, что же такое тобой движет. Давай, разверни свои аргументы. Связи со штабом нет, мы в радиомолчании и не можем всплыть без сигнала. Сигнала нет три часа и восемь минут, так?
Он прав, и Мешок не отвечает — неписаный устав. Прошло уже тридцать три часа с тех пор, как Маг вызвал своё сознание из небытия глубокого криосна и оживил три выцветших от времени манекена с погонами. Три последних часа подряд мы спорим так яростно, что Гоша периодически бросает взгляд Мага на приборы, проверяя целостность завесы молчания. Смешно, конечно. Беззвучный спор в голове пока нельзя подслушать, в этом смысл проекта «Зенон»... впрочем, физику виднее. Когда технологии меняют саму природу материи, это больше похоже на колдовство, чем на то, чему нас учат в школах.
А я не колдун. Такие вещи — по части Мага.
И с каждым таким пробуждением меня всё больше мучают воспоминания о семье.
Чужие воспоминания. В чужой голове. Почему же тогда так болит чужое сердце, когда в памяти всплывают серые глаза Ленки? Ленка — драная коленка. Что это должно значить?
Маг молчит, Мешок молчит, Гоша продолжает капать ядовитым маслом:
— Возражений нет, как я вижу. Что значит «нет сигнала»? Два варианта: либо передатчик сломан, либо уже давно идёт война и мы три часа как должны были осуществить пуск. Теперь давай представим, какова вероятность того, что это технические неполадки. Допустим, один передатчик сломан. Сколько их, Мешок? Ты знаешь?
Тот, кто не был на борту «Зенонов», никогда бы не подумал, что полное отсутствие звука может так страшно звенеть в голове. Я бы сказал, что мы привыкли, но к такому нельзя привыкнуть. Это, конечно, не депривационная камера, но очень близко.
Я встреваю:
— Даже если знает, не скажет, разведка же, субординация, — беззвучный смешок, как будто общий для всех четверых. — Но я могу уверенно сказать, что как минимум у каждого областного центра стоят антенные поля. Уже порядка сотни. Плюс неизвестное количество по разным спец-вэ-че. Плюс антенны воздушного базирования в каждой бомбардировочной части. Всё одновременно может сломаться только в одном случае.
Подсвеченная жёлтым стрелка мягко качается, слушая бредовые сказки геошума. Сигнала нет.
— Война.
Маг на удивление немногословен. О чём он думает? Почему до сих пор не действует? Что за странные мысли бродят в седой не по годам голове? Ну, кроме нас троих, конечно.
— Не обязательно, — подаёт голос Мешок. — Вспомните, какой бардак на коротких частотах был в эфире до погружения. Про нас могли просто забыть.
Началось. Я закипаю:
— Гениально. Великолепно. Просто забыли про крейсер проекта «Зенон»? Что ещё расскажешь?