Дух, который разбил свой кувшин
Шрифт:
Все племя над ней смеялось: какой большой кувшин для молока!
— Тебе, Кауха, коз нужно собирать точно ягоды. Иначе этот кувшин никак не наполнить!
— А еще лучше — всех коз к себе в гости позови! — Посоветовал кто-то. — Все равно они тебя каждый день видят!
Позвать коз в гости? Кауха призадумалась. Даже привела к себе в шатер одну. Но шаман запретил — не по правилам это!
— Слушай, кувшинник! — вдруг догадался Вереск. — Ты ведь моего отца знал?
— А как же! Знал! — гордо ответил дух.
— Какой он был? Расскажи!
— Мальчишка он и есть мальчишка. Что тут рассказывать?
— Мой отец — мальчишка?! — рассвирепел Вереск. — Да как ты смеешь говорить такое? Вот я сейчас достану тебя из твоего кувшина и поколочу!
— Так мальчишка и есть! То из дерева страшилищ выстругает. Детям на потеху. То зверушек каких-то из глины вылепит. Шаману все это очень не нравилось. Но детские игрушки запретить не мог. Взрослые по правилам живут, а дети как умеют. На то они и дети.
Брачный танец Пестрошейки
Вереск хотел спросить еще что-то, но его отвлекли. Брачные танцы начались.
Кто же там в центре круга теперь? Какая из красавиц Ветвистого Оленя? Пестрошейка?! В центре круга Вереск увидел Пестрошейку. А вокруг нее вился и приплясывал… Оборут?
Пестрошейка пыталась бежать, вырваться из круга. Но соплеменники ее не пускали. Кто же с Оборутом по доброй воле танцевать будет? Оборута все знали. Горбун с длинными руками. Идет Оборут, а руки так свисают, что за землю цепляются.
Да ладно бы только это! Животных он мучить любил. Не убивал белок, как другие охотники, а голыми руками ловил. Долго белки в его руках извивались. Смотреть было тошно. Охотники однажды это увидели, Оборута побили. Он только обозлился и глубже в лес уходить стал. Туда, где людей поменьше, да белок побольше.
И вот он теперь вокруг Пестрошейки танцует. Тянет к ней эти руки свои. Хохочет. Пестрошейка ревет и воет, как ей противно.
— А ну отойди от нее! — Вереск разорвал брачный круг, встал между Пестрошейкой и Оборутом.
— Наш новый шаман пришел! — Оскалился в улыбке Оборут.
— Почему ты так его назвал? — Строго спросил настоящий шаман. — Отвечай!
— Да как же?! — Оборут развел руками, точно дерево ветками замахало. — У нас ведь только шаману положено с духами разговаривать. А этот так с духом болтает. Точно родному отцу ему кланяется.
Повисла тишина. Все замерли. Разговор с духами — серьезное обвинение.
— Вереск, это правда? То, что Оборут говорит? — строго спросил шаман.
— Да кому вы верите? — Вступилась за сына Кауха. — Живоглоту этому?
— Правда или нет? — Шаман так своим посохом о землю ударил, что она затряслась. А еще он Вереску в глаза заглянул. Да так, что душа у юноши в клубок свернулась от холода и страха.
— Правда, — не смог солгать Вереск. Сказал, и холод сразу отпустил его.
Толпа ахнула и расступилась. Точно Вереск был болен какой-то плохой болезнью.
— Знаешь ли ты, что запрещено это? — Продолжил свой допрос шаман. — Что только я в нашем племени могу с духами разговаривать?
— Знаю! — со вздохом ответил Вереск.
— Завтра совет созывать будем! — Объявил шаман. — Решим, что с тобой делать.
Побег
Вереск вернулся в свой шатер мрачнее тучи. Кауха за ним по пятам следовала. Еще и Пестрошейка с ними увязалась. Не звал ее никто в гости, без спросу в шатер вошла.
Сели, помолчали.
— Уходить тебе надо, Вереск! — Наконец сказала Кауха. — Нельзя больше здесь оставаться.
— А как же ты, мама? — Встрепенулся юноша. — Я тебя не брошу!
— За меня не бойся, — слабо улыбнулась Кауха. — Племя меня не обидит. Я ведь старуха. Тридцать вторая зима на носу. Стариков никто обидеть не смеет. Они скоро сами духами станут. Какой дурак против духов пойдет?
Посмотрел не нее Вереск. Какая же она старуха?! Ну, волосы седые, ну морщины вокруг глаз. Но глаза-то! Глаза какие! Огонь жизни в них так и плещется!
— Я с тобой пойду! — вдруг вступила в разговор Пестрошейка.
— Ты?! — Удивился Вереск. — Я даже не знаю, куда пойду. Может, погибну я.
— Лучше с тобой погибнуть! — Возразила Пестрошейка. — Чем с этим вашим Оборутом жить.
— Уходи! — Накинулась на Пестрошейку Кауха. — Двух парней погубила! Мало тебе? Теперь за моего сына взяться решила?!
— Не губила я никого! — Гордо ответила Пестрошейка. — Судьба губит, а не люди. Может, и погублю Вереска, а может и спасу. Путь ему длинный предстоит. Одному точно не пройти.
— Ладно, — отступила Кауха. — Будь по-вашему. Только тогда и духа кувшина с собой заберите. Не то шаман его уничтожит.
Вереск достал маленькую глиняную крынку. Когда Кауха коз доила, молоком крынку доверху наполняла. И сейчас оно в ней плескалось
Юноша подошел к огромному молочному кувшину с глиняной крынкой в руках.
— Эй, дух! — позвал он. — Я тебе молока принес! Свежего! Только что из-под козы! Полезай в эту крынку! Какая тебе разница, где жить? Главное, чтоб молоко было!
Из кувшина вырвался ветер, пролетел над крынкой, молоко в ней заволновалось.
— Не хочу я в крынку! — Обиженно ответил дух. — Маленькая больно! Тесно в ней будет.