Дух любви
Шрифт:
– Грешно говорить о смерти и будущей жизни, Джени. Все в руке Божией, и нам не пристало задаваться такими вопросами. Я хочу думать не о детях наших детей, а о нас самих и о том, что сегодня мы поженимся. Я очень люблю тебя, Джени.
Она прижалась к Томасу, и ее взгляд устремился вдаль.
– Через сто лет, Томас, здесь будут стоять двое других, как сейчас стоим мы, и будут они кровь от нашей крови и плоть от нашей плоти.
Джанет дрожала в объятиях Томаса.
– Ты говоришь странные и сумасбродные вещи, Джени. Перестань думать о том времени, когда
– Я боюсь вовсе не за себя, – прошептала она, – а за тех, кто придет после нас. Может быть, там, далеко-далеко впереди, есть много живых существ, которые будут зависеть от нас. Те, кто будет стоять на вершине Плинского холма под утренним солнцем.
– Если тебе страшно, Джени, отыщи священника и попроси его успокоить твою душу. Он лучше знает, оттого что по ночам читает Библию.
– Томас, нас спасет ни Библия, ни слова священника, ни мои постоянные молитвы Богу; ни знание повадок птиц и зверей, ни часы, что мы проведем, стоя на залитом солнцем холме и слушая тихий плеск воды, ни дивный вид окутанного туманом Плина, хотя все это мне очень дорого.
– Тогда что же нас спасет, Джени?
– Люди знают много слов и произносят их, но я сердцем чувствую, что только одно имеет значение – это наша любовь друг к другу и к тем, кто придет после нас.
Они стали молча спускаться с холма.
В дверях дома, поджидая их, стояла мать Джанет.
– Где вы были? – спросила она. – Так не принято, Томас, неприлично разговаривать с той, кто идет с тобой под венец, до того, как ты встретишь ее в церкви. А ты, Джанет? Мне стыдно, что в утро перед свадьбой ты бегаешь по холму в старом платье. В твоей комнате сестры давно дожидаются, чтобы одеть тебя; скоро придут люди, а ты еще не готова. Уходи, Томас, и ты, Джанет, тоже.
Джанет поднялась в маленькую комнату, в которой жила вместе с двумя сестрами.
– Поторопись, Джанет, – воскликнули они в один голос. – Где это видано, чтобы в такой день девушка попусту теряла время.
Дрожащими от волнения пальцами они разглаживали белое платье, которое лежало на кровати.
– Подумать только, что через два часа тебя обвенчают, и ты станешь женщиной, Джени. На твоем месте я бы просто лишилась голоса. Сегодня ночью ты будешь рядом с кузеном Томасом, а не здесь с нами. Тебе не страшно?
Джанет подумала и отрицательно покачала головой.
– Если любишь, то бояться нечего. Сестры надели на нее подвенечное платье и прикололи к волосам вуаль.
– Ах, Джени, ты настоящая королева. – И они поднесли к ее лицу маленькое треснутое зеркальце.
Из зеркала на нее смотрело совершенно незнакомое лицо. Не прежняя сумасбродная Джанет, готовая целыми днями бродить по морскому берегу, но бледная, спокойная девушка с серьезными темными глазами.
С лестницы послышался голос матери.
– Ты упадешь в обморок, если не поешь. Скорее спускайся.
– Я не хочу есть, – сказала Джанет. – А вы обе ступайте и дайте мне немного побыть одной.
Она подошла к окну, опустилась перед ним на колени и стала смотреть на далекий горизонт за гаванью. Странные чувства переполняли ее сердце, но она не могла ни назвать их, ни определить. Она горячо любила Томаса, но знала, что в глубине ее души живет ожидание чего-то большего, чем любовь к нему. Нечто могучее и первозданное, осиянное непреходящей красотой.
Настанет день, и оно придет, но не сегодня, не завтра.
Над холмом поплыл тихий звон колоколов Лэнокской церкви, пронизывая морской воздух, он становился все громче.
– Джени, где ты запропастилась?
Она поднялась на ноги, отошла от окна и стала спускаться к ожидающим внизу свадебным гостям.
Глава вторая
Могло показаться, что с замужеством Джанет Кумбе очень изменилась. Она стала спокойнее, задумчивей, отказалась от былой своевольной привычки бегать по холмам. Мать и соседки сразу это заметили и, обсуждая перемены в ее характере, улыбались и пересыпали свои речи поучительными замечаниями.
– Что значит быть мужней женой! Конечно, она изменилась, разве это не естественно? Теперь она женщина и хочет лишь того, о чем просит муж. Только так и можно совладать с девушкой вроде Джанет, чтобы она и думать забыла обо всяких там морях, холмах и прочем вздоре. Это молодой Томас нашел способ остудить ей голову.
В чем-то эти слова были не лишены смысла, поскольку замужество и Томас принесли Джанет блаженный мир и довольство, прежде ей неведомые и непонятные. Словно Томас обладал властью смягчить своей любовью и заботой все тревожные мысли и беспокойные чувства.
Но то было всего лишь следствие их близости, которая изменила Джанет только внешне, но никак не повлияла на ее мятущийся дух.
Он заснул и успокоился на время, пока она всем своим существом переживала впервые познанные ею гордость и радость. Она забыла про холмы и гавань, перестала любоваться кораблями в далеком море и целыми днями занималась своим домом. Для их жилища Томас выбрал славное место – тот увитый плющом дом, что стоял особняком вдали от любопытных глаз соседей. Был там и сад, где Томас по вечерам любил отдыхать вместе с Джанет, сидевшей рядом с рукодельем в руках. Ушло в прошлое то время, когда она вечно рвала и пачкала платья о просмоленные, грубо оструганные лодки, теперь она заботилась об одежде Томаса, чинила ее, а порой и занавески для их уютной гостиной.
Про себя она не переставала удивляться тому, что так любит их дом и так им гордится. А ведь сколько раз она дразнила и поднимала на смех сестер: «Ах нет, я не из тех, кто выходит замуж и тратит все свое время на дом Мне надо было родиться парнем и водить корабли»
Но теперь в Плине вряд ли нашелся бы дом такой же чистенький и ухоженный, как у Джанет, и на недоуменные вопросы сестер она вскидывала голову и язвительно отвечала:
– Да, смейтесь, смейтесь, но у меня есть и собственный дом, и муж, который работает ради меня, тогда как у вас нет ничего, кроме льстивых парней, которые по воскресеньям выгуливают вас по тропинке между скалами.