Духовные упражнения и античная философия

Адо Пьер

Заключается ли философская жизнь только в применении к каждому мгновению теорем, которыми мы хорошо владеем для разрешения проблем жизни? На самом деле, когда мы думаем о том, что подразумевает философская жизнь, мы замечаем, что имеется пропасть между философской теорией и философствованием как живым действием. Художник тоже внешне довольствуется тем, что применяет некоторые правила. Но существует несоизмеримая дистанция между абстрактной теорией искусства и художественным творчеством. Однако ведь и в философии речь идет не только о создании произведения искусства, но и о самопреоб- разовании философа. Реальная жизнь в качестве философа соответствует порядку реальности, совершенно отличному от порядка философской речи.

В стоицизме, как и в эпикуреизме, философствование есть непрерывный, постоянный акт, отождествляемый с жизнью, акт, который нужно возобновлять в каждое мгновение. В обоих случаях можно определить этот акт как ориентацию внимания. В стоицизме внимание направляется на чистоту намерения, то есть сообразность воли человека с Разумом, то есть волей универсальной Природы. В эпикуреизме

внимание направляется на удовольствие, которое в конечном итоге есть удовольствие бытия. Но чтобы осуществить это внимание, необходимы всякого рода упражнения, в частности, интенсивная медитация о фундаментальных догматах, все время возобновляемое осознание конечности жизни, нравственная самопроверка, и, особенно, определенная установка по отношению ко времени. И в самом деле, стоики и эпикурейцы рекомендуют жить в настоящем, не позволяя себе волноваться о прошлом, не беспокоясь о неопределенном будущем. Для них настоящее довлеет для счастья, потому что оно есть единственная реальность, принадлежащая нам и зависящая от нас. Стоики и эпикурейцы согласны друг с другом в том, что они признают бесконечную ценность каждого мгновения: для них мудрость так же полна и совершенна в одно мгновение, как и в течение всей вечности, потому что само мгновение равноценно целой вечности, и, что особенно важно для мудреца- стоика, в каждом мгновении содержится, имплицируется целокупность космоса. Кстати, мы не только можем, но должны быть счастливы сейчас же. Срочность именно в том, что будущее не определено, и угрожает смертью. «В то время как мы ждем, чтобы жить, жизнь проходит» (Сенека. Письма к Луцилию, I, ). Такую установку можно понять, только если мы предположим в античной философии острое осознание несоизмеримой, бесконечной ценности существования, существования в космосе, в единой реальности космического события.

Таким образом, философия в эллинистическую и римскую эпоху предстает как образ жизни, как искусство жить, как способ бытия. Действительно, начиная по меньшей мере с Сократа, античная философия имела этот признак. Был стиль сократической жизни (которому будут подражать киники), и сократический диалог был упражнением, приводящим собеседника Сократа к вопросу о себе самом, к потребности взять заботу о себе самом, сделать свою душу, насколько возможно, самой красивой и самой мудрой (Платон. Апология Сократа. 29e, 1). Платон определяет философию как упражнение в смерти, а философа — как человека, который не боится смерти, потому что он созерцает целокупность времени и бытия (Государство. 474с! и 476а). Иногда мы думаем, что Аристотель является чистым теоретиком, но для него тоже философия не сводится к философской речи или к своду знаний; она есть качество ума, результат внутреннего преобразования: форма жизни, которую он проповедует, это жить согласно уму (Никомахова этика. 1178а sq.).

Поэтому не нужно, как слишком часто делается, представлять себе, что философия радикально преобразовалась в эллинистическую эпоху, то есть после македонского доминирования над греческими городами или в императорскую эпоху. Во-первых, после 33° г. до P. X. не было смерти греческого города и политической жизни, вопреки общепринятому мнению под влиянием живучих клише. И что особенно важно, концепция философии как искусства жить, как формы жизни не связана с политическими обстоятельствами, с потребностью самоуединения, внутренней свободы, которая компенсировала бы утраченную политическую свободу. Еще у Сократа и у его учеников философия есть способ жизни, техника внутренней жизни. И она не поменяла свою сущность в течение своей истории в Античности.

Историки философии в общем уделяют достаточно мало внимания тому факту, что античная философия является прежде всего образом жизни. Они в основном рассматривают философию как философскую речь. Как объяснить происхождение этого предрассудка? Я думаю, что он связан с эволюцией самой философии в Средние века и в Новое время. Христианство сыграло значительную роль в этом феномене. Вначале, со II века после P. X., христианство представало как философия, то есть, как христианский образ жизни. Именно это наглядно подтверждает тот факт, что философия воспринималась в античности как образ жизни. Если философствовать значит жить в соответствии с законом разума, христианин есть философ, потому что он живет в соответствии с законом Логоса, божественного Разума (Юстин. Apol., I, 46, 1–4). Чтобы предстать в качестве философии, христианство, впрочем, должно было интегрировать в себя элементы, заимствованные у античной философии, сделать так, чтобы Логос из Евангелия по Иоанну совпал со стоическим космическим разумом, потом с аристотелевым или платоническим интеллектом. Оно должно было также интегрировать философские духовные упражнения в христианскую жизнь. Этот феномен интеграции очень четко предстает у Климента Александрийского и интенсивно развивается в монашеском движении, где мы можем найти стоические или платонические упражнения по вниманию к самому себе {prosoche), медитации, испытанию совести, упражнение в смерти, где мы также видим, какая ценность придается спокойствию души и бесстрастности.

Средние века унаследуют концепцию монашеской жизни в качестве христианской философии, то есть в качестве христианского образа жизни. Как говорит Жан Леклерк (Pour l’histoire de expression «philosophie chr'etienne» Il M'elanges de science religieuse. T. IX. 1952. P. 221): «В монашеском Средневековье так же, как в античности, philosophia обозначает не теорию или способ познания, но пережитую мудрость, образ жизни согласно разуму».

Но в то же самое время в Средние века в университетах положен конец смешению, первоначально существовавшему в христианстве, между теологией, основанной на правиле веры, и традиционной философией, основанной на разуме. Философия больше не является высшей наукой, она считается «служанкой теологии»; она поставляет ей концептуальный, логический, физический или метафизический материал, в котором нуждается теология. Факультет искусств лишь подготовка к факультету теологии. В Средние века, если оставить в стороне монашеское употребление слова philosophia, философия становится чисто теоретической и абстрактной деятельностью, она больше не образ жизни. Античные духовные упражнения не являются больше частью философии, но интегрированы в христианскую духовность: мы обнаруживаем их в Духовных упражнениях святого Игнатия, а неоплатоническая мистика находит свое продолжение в христианской мистике, в частности, в мистике рейнских доминиканцев, таких как Мейстер Экхарт. То есть мы наблюдаем радикальное изменение содержания философии относительно античности. С другой стороны, уже с того времени теология и философия преподаются в университетах, учрежденных церковью в Средние века. Несмотря на то, что слово «университет» иногда хотели употреблять по поводу античных учебных заведений, кажется, что понятие и реальность университета так никогда и не существовали в ту эпоху, кроме, может быть, на востоке в конце античности. Одной из характеристик университета является то, что он сформирован из преподавателей, формирующих преподавателей, профессионалов, формирующих профессионалов. То есть, обучение больше адресуется не людям, которых хотят сформировать, чтобы они были людьми, но специалистам, чтобы они учились формировать других специалистов. В этом и заключается опасность «схоластики», которая начала вырисовываться в конце античности, развивается в Средние века и присутствие которой мы еще можем установить в сегодняшней философии.

Схоластический университет, где доминирует теология, продолжит функционировать до конца XVIII века, но с XVI по XVIII век начнет развиваться действительно творческая, философская деятельность за рамками университета, с Декартом, Спинозой, Мальбраншем, Лейбницем. Философия будет завоевывать свою автономию по отношению к теологии, но это движение, зародившееся в качестве реакции на средневековую схоластику, будет располагаться на том же самом поле, что и схоластика. Теоретической философской речи будет противопоставлена другая теоретическая речь.

Начиная с конца XVIII века в университет входит новая философия с Вольфом, Кантом, Фихте, Шеллингом и Гегелем, и уже с того времени философия, за редкими исключениями, такими, как Шопенгауэр или Ницше, неразрывно связана с университетом, как мы это видим на примере Бергсона, Гуссерля или Хайдеггера. Этот факт имеет свое значение. Философия, низведенная, как мы видели, до философской речи, окончательно развивается в другой окружающей среде, в другой атмосфере, по сравнению с античной философией. В современной университетской философии философия, разумеется, больше не является образом жизни, родом жизни, если только она не является родом жизни преподавателя философии. Ее стихией, ее жизненным местом является школьное государственное учреждение, что, впрочем, всегда было и может оставаться угрозой для независимости философии. Как говорит Шопенгауэр (Мир как воля и представление. T. II): «Философия университетов — это фехтование перед зеркалом. По сути, ее настоящая цель состоит в том, чтобы давать студентам мнения, согласно пожеланию министра, распределяющего кафедры <…>. Мы не можем считать ее серьезной. Это философия для смеха. Однако, если и есть что-то, что можно пожелать в мире, это чтобы луч света упал на таинственную загадку нашей жизни…» Что бы там ни было, современная философия является прежде всего речью, развиваемой на учебных курсах и записываемой в книгах, текстом, предлагаемым для экзегезы.

Это не означает, что современная философия не обрела различными путями некоторые экзистенциальные аспекты античной философии. Нужно, кстати, сказать, что эти аспекты полностью никогда не исчезали. Например, не случайно Декарт озаглавливает одну из своих работ Медитации. Это действительно медитации (meditalio в смысле упражнение), согласно духу христианской философии святого Августина, и Декарт рекомендует практиковать их в течение некоторого времени. Этика Спинозы в своей систематической и геометрической форме довольно четко соответствует тому, чем может быть систематическая философская речь в стоицизме. Можно сказать, что эта речь, вскормленная античной философией, обучает радикальному и конкретному преобразованию бытия человека, тому, как он должен прийти к блаженству. Впрочем, фигура мудреца появляется в последних строках работы. «Мудрец, — говорит Спиноза, — едва знает о волнении в своей душе, но осознавая самого себя,

Бога и вещи при помощи определенной вечной необходимости, он никогда не перестает быть, но всегда обладает настоящим довольством души».

Философия Шопенгауэра и философия Ницше также представляют собой приглашение к радикальному преобразованию образа жизни. Кстати, как мыслители, Ницше и Шопенгауэр «купаются» в античной традиции. С другой стороны, под влиянием гегелевского метода, то есть идеи чисто исторического характера человеческого сознания, согласно которой единственная долговременная вещь — это действие самого человеческого ума, беспрестанно порождающее новые формы, у младогегельянцев и у Маркса сформировалась идея, что теория не может отделяться от практики, что именно воздействие человека на мир и порождает представления. В XX веке философия Бергсона и феноменология Гуссерля предстают не столько в качестве систем, сколько в качестве методов для преобразования нашего восприятия мира. И движение мысли, начатое Хайдеггером и продолженное экзистенциализмом, хочет теоретически, в принципе, вовлечь свободу и действие человека в философский процесс, хотя на самом деле процесс этот в конце концов является прежде всего философской речью.