Думаешь бьётся?

Заозерная Марта

Яснее мне не стало.

— А что вы увидели?

Леонид откладывает приборы, скрещивает выпрямленные пальцы.

— Скажем так — в ближайшее время статус твоего семейного положения изменится, хочешь ты этого или нет. И нам, с Кириллом Сикорским, не светит, увы, ничего, — если раньше были сомнения в том, пробивал или нет, то сейчас они разом отпали. — Удивительно, конечно, что такая девушка как ты до сих пор не замужем, — проходится взглядом по моему лицу и плечам.

— Такая как я, это от природы белобрысая,

светлобровая дылда?

— Мне привычнее называть — естественная блондинка с милыми чертами лица и ногами от ушей.

— И кого же я выберу? — не могу удержаться.

Не хочу возвращаться в реальность, где мой мозг закипает, продлеваю момент развлечения как могу. Леонид молчит и я по — детски уголки губ вниз опускаю.

— А сама — то не знаешь? — посмеивается надо мной. Обиженно хмурюсь и отрицательно головой покачиваю. — Давай тогда так. Сейчас попрошу лист бумаги и ручку. Напишу имя в двух экземплярах. Заклеим. Один тебе, один мне. После твоей свадьбы проверим догадку мою.

Поспешно достаю из сумочки блокнот, ручку и клей карандаш.

Тайровский низко смеется.

— Что в ней ещё есть? — якобы пытается заглянуть внутрь. — Я думал там так, штучки женские. С виду маленькая.

Тут же нахожу в ней флакончик духов, спички, помаду и две пачки салфеток — сухие и влажные. Показываю ему.

— С тобой не пропадешь, — качает головой, мол, вот это да.

Пока он на своем пишет, я не подглядываю. Складываю второй листочек в конвертик. Он сам их заклеивает. Куражом движимая я, беру их поочередно и к губам подношу, ставя штампы в виде отпечатков губной помады, скрепляя.

— Буду у сердца хранить, — забирает свой экземпляр и кладет его во внутренний карман пиджака.

— А Вам он вообще зачем? — интересуюсь.

— Ну как же, девочка — старость. Могу и забыть, — пожимает плечами. — Да и на память. Сомневаюсь, что ты часто будешь изъявлять покорно желание проводить со мною хотя бы обеды.

Остаток обеда проходит спокойно и весело. Так сказать, в дружеской обстановке.

Перед тем, как выйти из машины около Центра спрашиваю:

— Как там с пеной монтажной дела?

Смотрит на меня, затем отворачивается.

— Случай тяжелый, — вздыхает. — Придется с утра мне опять тебя на работу отвозить. К вечеру завтрашнему справятся, быть может, — по его виду понятно, что стоит моя крошка где — то, как новенькая.

Вечером на работе задерживаюсь. Тайровский пишет, что готов внеочередно поработать таксистом, на безвозмездной основе. Отказываю, решив прогуляться пешком. Путь не далекий, а физических нагрузок мне явно не хватает.

Около двери в квартиру меня ждет огромная корзина с различными цветами, от гортензий и маттиолол до пионов и диантусов. Мне кажется, в двери она не пройдет.

Подхожу и достаю приложенную записку:

«Благодарю за прекрасно проведенное время.

P.S. Сама не поднимай. Позвони Виталию, он ждет внизу»

Ниже номер телефона указан. С ума сойти можно. Смотрю на тот букет, что в руках держу. Дневной, так сказать, затем на корзину. Мою месячную зарплату спустил на цветы.

Глава 56

Спустя несколько дней мне удается вернуться к душевному равновесию и привычному ритму жизни: работа — дом. Общение с внешним миром свожу к минимуму. Даже к Наташе «на чай» ехать отказалась. Стараюсь разобраться в своих желаниях. Дабы исключить последующие метания да страдания.

Отпустить чувство собственной неполноценности не удается, поэтому нужно что — то решать, долго я так не выдержу. Даже моих навыков абстрагирования не хватает, чтоб держать свою боль под контролем.

Психосоматическая боль, или «сама себя накрутила», имеет вполне реальную форму, вызывает недюжие страдания.

Сижу на полу в гостиной, занимаюсь валянием милейшего ежа, с большими, черными глазами и коричневым носиком. Если не попустит в ближайшие дни, ещё и шапку с шарфом ему свяжу, даже шерстяную серую пряжу заехала сегодня купить.

Оглядываю комнату и слезы по глазам катиться начинают. Пздц. В моем — то возрасте, с моими — то желаниями. Руки сами собой опускаются.

Жалеть себя это последнее дело. Искать причину в окружающих — удел неудачников. А я собственно кто?

Низко голову опускаю и до боли губу нижнюю изнутри закусываю. Не люблю слабость в себе, любую не переношу.

В ухе, о своей любви к Диме, начинает распинаться Лариса Черникова.

Кокосики — пиздосики, дожила ты, Алёна… Зато красивая.

Представляли, какую я ценность придаю «красоте»? Отож. Нахербысдалась.

Мой акт самобичевания прерывает стук в дверь. Первая мысль — Наташа. Не буду открывать. Пофиг, что свет в окнах палевно горит. Телефон — отключен. Может, я топлюсь в свое удовольствие.

Когда спустя минут десять стук не стихает, но продолжает быть настойчиво — спокойным, я понимаю — не она. Эта умница бы уже ногами долбила. Приходится отложить своего мягкого питомца и идти проверять, кому это не сидится дома в дождливую погоду.

Не успеваю в глазок заглянуть, как из — за двери доносится голосом Кости:

— Открывай, я знаю, что ты к двери подошла.

Какие мы, однако, ушастые.

Открываю замок, толкаю дверь и руки на груди скрещиваю.

— Чё надо?

— И тебе, Алёнка, привет. Я тоже рад тебя видеть, — произносит бодро. Без приглашения шагает в квартиру, на ходу начиная снимать верхнюю одежду. — Я ждал — ждал и устал ждать твоего прощения. По ходу с этим решим. Держи, — крафт — пакет мне протягивает. Я как стояла, так и стою. — Не будь букой, бери. Это наш ужин. Ты, судя по твоим передвижениям, решила от материальной пищи отказаться. Придется спасать.