Дунай. Река империй
Шрифт:
Достоверные сведения о том, откуда берется Дунай, как считается, получили римляне в эпоху императора Тиберия (I век нашей эры) от плененных в боях германцев. Геродот первым из античных ученых упомянул и другую главную европейскую реку – Волгу (названную им Оар), однако считал, что она впадает не в Гирканское (Каспийское) море, а в Меотийское озеро (Азовское море). За двести с лишним лет до Геродота его старший соотечественник Гесиод назвал Дунай “братом Нила”.
С той поры Дунай исследовали, изучили, охарактеризовали всеми возможными способами сотни или даже тысячи раз, вдоль и поперек, от истока до устья, от первой до последней капли. Самое фундаментальное описание реки составил в первые десятилетия XVII века итальянский натуралист Луиджи Фердинандо Марсильи, положивший на карту почти тысячекилометровую речную границу империи Габсбургов и османских владений. Марсильи логически доработал речную шкалу возрастных сравнений: в его воображении Дунай предстал в облике самого почтенного античного бога, мощного старца Сатурна, которому еще не угрожали гидроэлектростанции. Возможно, Марсильи прав: только такому гиганту под силу ежегодно выносить в Черное море больше двухсот кубических километров (попробуйте представить такой объем!) пресной воды. И все это только для того, чтобы тремя тысячами километров выше по течению, на опушке черного немецкого леса, мраморная девочка с ракушкой в руке снова стряхнула с кончиков пальцев несколько прозрачных капель в незамутненный родник. Так и происходит круговорот воды в природе.
Другой образец скрупулезного исследования реки – трехтомник общим объемом 2164 страницы и весом шесть килограммов под названием “Навигация и спуск по Верхнему Дунаю”. Это исследование произвел австрийский инженер Эрнст Невекловский, полвека, с начала XX столетия, при всех политических режимах служивший в разных речных должностях. С немецкой педантичностью тщательный Невекловский в мельчайших подробностях пронаблюдал, подсчитал, пронумеровал, переписал, инвентаризовал все водное хозяйство в зоне своей профессиональной ответственности, от впадения в Дунай Иллера (чуть выше города Ульм) до Вены. Это 660, нет, простите, герр инженер, 659 километров. Пожалуй, плотнее Невекловского смог изучить Дунай только один человек – словенский пловец на сверхдальние дистанции Мартин Стрел. В 2000 году он за 58 дней проплыл реку почти от истока до самого устья. Стрел, учитель фламенко по профессии, известен преодолениями Янцзы, Миссисипи и Амазонки. Вот это действительно взгляд на реку изнутри. Big River Man как мог капитализировал свой успех: он выпускает красное вино “речных” марок.
ЛЮДИ ДУНАЯ
ЛУИДЖИ ФЕРДИНАНДО МАРСИЛЬИ
граф и землемер
Итальянский ученый, военный, инженер и авантюрист граф Марсильи (1658–1730) оставил после себя шеститомное описание Дунайского бассейна – отлично проиллюстрированный свод сведений по географии, гидрологии, минералогии, фауне, флоре речной зоны. Выходец из богатой родовитой семьи из Болоньи, Марсильи в юности отправился в странствия по Османской империи, в 1681 году написал свою первую книгу путешествий “Босфор”, а затем поступил на службу к императору Леопольду I Габсбургу. В бою с османской армией получил ранение и попал в рабство: молодого офицера продали великому визирю Кара Мустафа-паше, в обозе которого Марсильи вскоре стал свидетелем неуспешной для султана Мехмеда IV осады Вены. В 1684 году граф смог вернуться в австрийскую армию в качестве военного инженера, в 1686 году принял участие во взятии Буды, получил в командование пехотный полк. В 1699 году возглавлял комиссию по демаркации границы между государством Габсбургов, Венецианской республикой и Османской империей. В течение полутора десятилетий Марсильи составлял различные описания Дуная, проводил измерения его глубины и скорости течения, анализировал вкус, запах, химические свойства воды и льда, рисовал схемы речного русла и прилегавших к нему топей и болот. Марсильи первым верно зафиксировал на картах главные дунайские изгибы: поворот реки резко на юг выше Буды и резко на восток южнее Илока. Офицерская карьера Марсильи оказалась не столь успешной, как его научные изыскания. В начале Войны за испанское наследство полк Марсильи перевели в Баден-Вюртемберг, в начале 1703 года генерала направили в крепость Брайзах-на-Рейне. Летом город окружил французский неприятель. Оценив обстановку, командование гарнизона приняло решение о капитуляции. Вскоре графа отстранили от службы, обвинив в измене и трусости. Трибунал осудил 27 офицеров гарнизона Брайзаха, коменданта крепости казнили, а Марсильи лишили воинского звания и наград, преломили над его головой шпагу и с позором изгнали из габсбургской армии. Считая суд неправедным, граф пытался обжаловать вердикт, но император Леопольд не проявил ни милосердия, ни понимания. Марсильи покинул венский двор, продолжая бороться за свое честное имя. В Швейцарии он опубликовал апологию капитуляции Брайзаха на четырех языках под девизом “Сломана шпага, но не дух”. Обида на императора побудила Марсильи принять участие в антигабсбургской коалиции в качестве доверенного лица папы римского, но и это предприятие не принесло графу славы и почестей. В 1706 году он возобновил природоведческие исследования – на юге Франции, а затем вернулся в родную Болонью, где принял участие в основании существующих и сейчас Академии искусств и Института наук. Речной опус Марсильи Danubius Pannonico-Mysicus, Observationibus Geographicis, Astronomicis, Hydrographicis, Physicis полностью опубликован в Голландии только в 1726 году. Содержавшееся в рукописи посвящение императору Леопольду автор вымарал. Обширный дунайский атлас, приложение к труду Марсильи, вышел в свет еще через четверть века. Марсильи был талантливым ученым-энциклопедистом эпохи раннего Просвещения: он классифицировал грибы и минералы, открыл в Болонье обсерваторию, описывал римские развалины, заложил основы океанографии и морской биологии. Увлекательно написанная историком Джоном Стойе биография этого дунайского энтузиаста не случайно получила знаковое название “Европа Марсильи”.
Совсем по-другому задолго до Невекловского и Стрела увидел Данубий поэт и ритор эпохи упадка Рима Децим Магн Авсоний, учитель будущего императора Грациана. В 368 году он сопровождал римское войско в походе за Рейн. В раскинутом неподалеку от места слияния Бригаха и Брега лагере этот Авсоний, в общем довольно скучный автор, сочинил несколько изощренных стихотворений, в награду за которые получил из добычи императора прекрасную пленницу Биссулу. Заунывными гекзаметром и пентаметром шестидесятилетний Авсоний воспел прелести голубоглазой алеманки, которой, вернувшись в Рим, подарил свободу и которую сделал равной себе подданной империи. Поэтически говоря, благодаря Авсонию у истоков Данубия варварка Биссула стала гражданкой Лацио. По дунайским художественным тропам войны и любви за Децимом Магном Авсонием последовали многие литераторы – и идут речной долиной до сих пор.
Настольной книгой любого исследователя Центральной и Юго-Восточной Европы стала вышедшая в 1986 году (так полностью и не переведенная на русский язык) работа итальянского историка и филолога Клаудио Магриса “Дунай”. За последние десятилетия никто не исследовал дунайский миф так всесторонне, никто не написал о главной староевропейской реке так толково и страстно, как этот почтенный профессор германистики из Триеста. В фокусе размышлений Магриса – вопрос о цивилизационной миссии Дуная. Какова же она? Нести священные немецкие воды на восток? В буквальном и философском смысле орошать Центральную Европу, эту “сухопутную землю в платье из тяжелого зеленого сукна”? Служить сосудом мадьярской и славянской мистики; быть, как и в древней истории, проводником дикой энергии восточных варваров? Или прав другой искушенный путешественник, автор книги “Темза. Священная река” британец Питер Акройд, заметивший: “Вода – это зеркало. У нее нет своей формы и собственного смысла. Река – это отражение обстоятельств: геологических или экономических, вода вмещает все и потому прозрачна”?
Последнее из ставших международно знаменитыми описаний Дуная составили в 2004 году два молодых в ту пору австралийца, философ Дэниел Росс и кинорежиссер Дэвид Барисон. Они проделали путь от низовий к верховьям реки, произведя при этом около пятидесяти часов видеозаписей. Отмонтированные речные репортажи R’n’B перемежают фрагментами бесед с мощными европейскими умами: философами Филиппом Лаку-Лабартом, Жан-Люком Нанси и Бернаром Стиглером [3] , а также кинорежиссером Гансом-Юргеном Зибербергом, автором семичасовой киноленты “Гитлер. Фильм из Германии”. Помимо общих вопросов бытия, все эти дунайские разговоры крутятся вокруг курса лекций другого выдающегося философа, Мартина Хайдеггера, – о природе стихотворчества на примере гимна “Истр”, сочиненного в начале XIX века светочем немецкой поэзии Фридрихом Гёльдерлином. Гёльдерлин, творчество которого считается значимой тенденцией не только немецкой, но и мировой поэзии, два столетия назад воспел сущность Дуная и, рассуждая о немецком гении и немецкой культуре, противопоставлял свой Истр своему же Рейну, о котором, естественно, также сочинил гимн.
3
Филипп Лаку-Лабарт (1940–2007) – французский философ, переводчик и литературный критик, президент Международного философского колледжа. Жан-Люк Нанси (р. 1940) – французский философ, автор теории сообщества как бытия-вместе, профессор Страсбургского университета. Соавтор нескольких работ Лаку-Лабарта. Бернар Стиглер (р. 1952) – франко-немецкий философ, профессор и преподаватель нескольких европейских университетов, директор Института исследований и инноваций, основатель политико-культурной группы Ars Industriales. Философией увлекся во время тюремного заключения (1978–1983), к которому был приговорен за участие в вооруженном нападении.
В 1942 году ректор университета во Фрайбурге Мартин Хайдеггер, комментируя скрытый смысл произведений гимнического стихотворца, осмыслил связи германской и античной культур, а также хаоса, в который погрузила Европу и весь мир Вторая мировая война. Хайдеггер открыто симпатизировал национал-социалистам, все время их пребывания у власти пусть формально, но состоял в гитлеровской партии и за это после окончания войны на несколько лет был отстранен от преподавания. Одни критики считают его убеждения трагической ошибкой, отстаивая при этом мнение, что политическая позиция не имеет отношения к научным взглядам; другие уверены: поддержка национал-социализма бросает тень на всю деятельность философа. Авторитет Гёльдерлина, талант Хайдеггера и его темный общественный опыт сделали лекции о гимне “Истр” (целиком опубликованные только в 1984 году) предметом сложного диспута – о добре и зле, мимолетности жизни и вечности смерти, о переплетениях коммунизма и нацизма, о реке жизни и жизни реки. Барисон и Росс, иллюстрируя дунайскими пейзажами комментарии своих ученых собеседников по поводу комментариев Хайдеггера к произведениям Гёльдерлина, выцелили точно: их трехчасовая малобюджетная лента получила призы международных кинофестивалей и на пару лет стала европейским интеллектуальным шлягером. Вот как Росс и Барисон обосновали свой непростой замысел: “Пересекая разрушенную недавней войной Югославию, занятую восстановлением национальной мифологии Венгрию, Германию, которая является одновременно сердцем новой Европы и призраком старой, Дунай как таковой остается главным вопросом познания. Дискуссия разворачивается вокруг самых провокационных вопросов нашего времени: о доме и месте, культуре и памяти, технологии и экологии, политике и войне, – волнующих нас так же, как в 1942 году они волновали Хайдеггера”.
Это документальное кино подкупает, помимо творческой самоотверженности его создателей (они пустились в рискованное предприятие без всякой гарантии того, что доберутся от низовий до истока), еще и жгучим, пусть и несколько наивным любопытством выросших на другом конце света Росса и Барисона к ключевым событиям европейского XX века. Дунай в “Истре” – всего лишь фигура речи, кулиса, на фоне которой разворачивались драмы мировых войн и апофеоз гигантских строек тоталитаризма. Дунай – водный горизонт новой Европы, кривое западно-восточное копье, на которое история нанизала сотни событий. Этим-то Дунай и интересен, как никакая иная река Старого Света. Нет в Европе другого столь искушенного свидетеля того, с какими болями и мучениями этот старый свет трансформируется в новый. Именно тут много столетий назад переплелись силовые линии германского, романского, славянского, угорского, восточного миров; здесь возникала современная Европа; на этих берегах царили и рухнули по крайней мере семь империй – Римская, Византийская, Габсбургская, Османская, Германская, нацистская, советская; самые разные народы воздвигали на этих берегах пантеоны бессмертным богам и павшим героям, творя трагические и возвышенные дунайские мифы. От бывшего нацистского концлагеря Маутхаузен до бывшего города социалистического будущего – строившегося в чистом поле от фундаментов до фабричных труб бетонного Сталинвароша – всего-то неполный день неспешного речного пути.
Ну что же, пора браться за весла. Пора ставить парус. “Пора перейти эту реку вброд” [4] . Мне почти удалось совершить такой подвиг на первых же дунайских метрах, у моста за околицей Донауэшингена, ведущего от местного спортивного аэродрома к деревушке Хюфинген. Торпедирующий Бригах справа, Брег создает здесь отмель с подушкой из мелкой гальки, сужая едва родившийся Дунай до ничтожных 17 метров. Ради победы знания над природой я был готов не пожалеть если не самого себя, то закатанных выше колен новых джинсов, однако ринуться в бой со стихией мне помешала осмотрительность спутницы. Старшая сестра воспользовалась запретительным правом первородства. “Был бы ты на коне – другое дело!” – сказала она, и я не нашел контраргументов. Мы довольствовались форсированием первого из всех существующих притоков Дуная. Судя по карте, это 15-километровая река местного значения под названием Стилле-Мюзель, но на деле она является сущим, пусть и бодряще прохладным ручьем. На нашу неуклюжую переправу на тот берег с ироническими ухмылками поглядывали пролетавшие с запада на восток лихие велотуристы. Они только что побывали у фальшивки в Донауэшингене и наверняка поверили в наглую ложь Фюрстенбергов. Скорость мешала им увидеть и понять, что чистые шварцвальдские воды образуют священный Дунай не где-нибудь еще, а именно здесь.
4
Борис Гребенщиков. Брод.
Два столетия назад Фридрих Гёльдерлин так написал о Дунае в гимне “Истр”: “Он непокорен, нет ему покоя; / На что еще способен он, / Никто не знает”. На трехтысячекилометровом пути от Шварцвальда, Черного леса, до Черного моря Дунай протекает по территории десяти государств. Донау, Дэньюб, Дуна, Дунэря, Дунав, Данубий, Туна, Истр – все это названия одной и той же великой реки. Кстати, самой мутной среди крупных рек Европы. И вовсе не голубой.
2
Danubius. Римский рубеж