Дунайский лоцман
Шрифт:
— Вы позволите мне, господин Бруш, узнать причину? — спокойно спросил он.
— Мне нечего объяснять. Я отказываю, и все тут. Я думаю, это мое право, — отвечал Илиа Бруш, начиная проявлять нетерпение.
— Конечно, это ваше право, — продолжал его собеседник, не трогаясь с места. — Но и я в своем праве, когда прошу вас объяснить мотивы вашего решения. Мое предложение отнюдь не является нелюбезным, и, естественно, со мной надо обращаться вежливо.
Эти слова были сказаны без всякой угрозы, но таким твердым, даже авторитетным тоном, что
— Вы правы, сударь, — молвил он. — Я вам прежде всего скажу, что мне просто совестно вовлекать вас в такую невыгодную операцию.
— Это мое дело.
— Но также и мое, потому что я намерен удить не более часа ежедневно.
— А остальное время?
— Я буду грести, чтобы ускорить ход моего судна.
— Значит, вы спешите?
Илиа Бруш кусал себе губы.
— Спешу или нет, — сухо ответил он, — но это так. Вы должны понять, что принимать при таких условиях пятьсот флоринов — настоящее воровство.
— Ничуть, раз я предупрежден, — настаивал покупатель, не теряя своего непоколебимого спокойствия.
— Все-таки, — возразил Илиа Бруш, — я не хочу быть вынужденным ловить рыбу каждый день, хотя бы и в течение часа. Нет, я не могу принять на себя такое обязательство. Я намерен действовать по своей фантазии. Я хочу быть свободным.
— Вы и будете, — объявил незнакомец. — Вы станете удить, когда вам захочется, и только тогда. Это даже увеличит прелесть игры. Впрочем, я знаю, вы достаточно искусны, чтобы двумя или тремя счастливыми забросами принести мне выгоду, и я все же рассматриваю эту сделку, как превосходную. Я настаиваю на своем предложении: пятьсот флоринов за рыбу и тысяча флоринов, включая проезд.
— А я настаиваю на своем отказе.
— Ну, тогда я вновь повторяю свой вопрос: почему? В такой настойчивости было что-то неуместное.
Илиа Бруш, по природе очень спокойный, начал терять терпение.
— Почему? — более живо ответил он. — Я, кажется, вам уже сказал. И я добавляю, раз вы требуете, что я не хочу никого на борту. Я думаю, никому не запрещено любить одиночество.
— Конечно, — согласился его собеседник, не показывая ни малейших признаков того, что намерен оставить скамейку, к которой точно прирос. — Но со мной вы и будете один. Я не тронусь с места и даже не скажу ни слова, если вы поставите мне такие условия.
— А ночью? — возразил Илиа Бруш, которого стал разбирать гнев. — Уж не думаете ли вы, что двоим будет удобно в моей каюте?
— Она достаточно велика для двоих, — сказал незнакомец. — Впрочем, тысяча флоринов может несколько вознаградить за тесноту.
— Я не знаю, может она или нет, — отпарировал Илиа Бруш, все более и более раздражаясь. — Нет, сто раз нет, тысячу раз нет. Это ясно, по-моему.
— Очень ясно, — согласился незнакомец.
— Итак? — спросил Илиа Бруш, указывая рукой на набережную.
Но его собеседник, казалось, не понял столь
— Вы хотите, чтобы я вас высадил на землю? — вне себя вскричал он.
Незнакомец кончил раскуривать трубку.
— Вы будете не правы, — молвил он, и в голосе его не было ни малейшей боязни. — И вот вам три довода. Первый: драка не замедлит вызвать вмешательство полиции. Нас обоих заставят отправиться к полицейскому комиссару, чтобы мы объявили наши имена и фамилии и отвечали на нескончаемые вопросы. Это совсем не забавно, признаюсь, и, кроме того, такое приключение совсем не ускорит ваше путешествие, как вы того хотите.
Рассчитывал ли упрямый любитель рыбной ловли на этот аргумент? Если у него был такой расчет, он оправдался. Внезапно укрощенный Илиа Бруш, казалось, решил выслушать защитительную речь до конца. Впрочем, речистый оратор, очень занятый разжиганием трубки, не заметил эффекта своих слов. Он собирался продолжать свои доказательства, но в этот самый момент на баржу спрыгнул второй посетитель, приближения которого Илиа Бруш, поглощенный спором, не заметил. Вновь пришедший носил форму немецкого жандарма.
— Господин Илиа Бруш? — спросил этот представитель публичной власти.
— Это я, — ответил спрошенный.
— Ваши документы, пожалуйста.
Вопрос упал как камень в середину спокойного болота. Илиа Бруш был, видимо, уничтожен.
— Мои документы? — забормотал он. — Но у меня нет документов, если не считать конвертов от адресованных мне писем и квитанций в уплату за квартиру, где я жил в Сальке. Этого достаточно?
— Это не документы, — строго возразил жандарм. — Свидетельство о крещении, проездной служебный билет, рабочая книжка, паспорт — вот документы! Есть у вас что-нибудь в этом роде?
— Абсолютно ничего, — в отчаянии признался Илиа Бруш.
— Это печально для вас, — пробормотал жандарм, который, казалось, был искренне раздосадован необходимостью прибегнуть к суровым мерам.
— Для меня! — протестовал рыболов. — Но прошу вас поверить, что я честный человек.
— Я в этом убежден, — заявил жандарм.
— И я ничего и никого не боюсь. Меня, наконец, хорошо знают. Ведь я лауреат последнего рыболовного конкурса «Дунайской лиги» в Зигмарингене, о котором говорила вся печать, и даже здесь я, конечно, найду поручителей.
— Будьте спокойны, они найдутся, — заверил жандарм. — А пока я вынужден попросить вас последовать к комиссару, который удостоверится в вашей личности.
— К комиссару! — вскричал Илиа Бруш. — Но в чем меня обвиняют?
— Совершенно ни в чем, — объяснил жандарм. — Но только я имею приказ. Мне предписано наблюдать за рекой и приводить к комиссару всех, у кого бумаги окажутся не в порядке. Вы на реке? Да. Имеете бумаги? Нет. Ну что ж, я вас увожу. Остальное меня не касается.
— Но это оскорбление! — в отчаянии протестовал Илиа Бруш.