Дуновение смерти
Шрифт:
В дверь стучали уже в третий раз, а он не слышал. Когда наконец он крикнул: «Войдите», никто не появился, лишь задергалась дверная ручка.
Брейд поднялся отпереть. Ему казалось, что вместо него движется кто-то другой. У него даже не хватило сил удивиться, кто бы это мог прийти в лабораторию в воскресенье. Не удивился он и увидев на пороге сыщика Джека Доэни в том же самом темно-синем с узкой белой полоской костюме, который был на нем вечером в четверг, когда они впервые встретились над телом убитого Ральфа Нейфилда.
Доэни посмотрел по сторонам и сказал:
— Я хотел бы потолковать с вами,
— Как вам угодно, — ответил Брейд, все еще ничего не ощущая после недавнего потрясения.
— Я звонил вам домой, но ваша жена сказала, что вы здесь. Вот я и пришел. — Он снова огляделся. — Ничего, если я закурю?
— Курите.
Доэни медленно зажег сигарету и по молчаливому приглашению Брейда опустился в кресло. Он подвинул к себе пепельницу.
— Видно, нам обоим нет отдыха даже в воскресенье.
— Вы пришли расспросить меня о Ральфе Нейфилде или вас интересует еще что-нибудь? — спросил Брейд.
— О нем, о нем, профессор. Он у меня из головы не идет. Занятно! Я ведь сразу почуял, что здесь что-то неладно.
— Что вы имеете в виду — сразу? — осторожно спросил Брейд.
— Видите ли, проф, химия для меня темный лес. Я в ней ничего не смыслю. Поэтому у вас здесь в первый раз мне было трудновато. Только я уже так давно занимаюсь этими делами, что с первого взгляда замечаю неладное, хоть и уговариваю сам себя: «Поосторожней, Джек, тут ты не на своей территории».
— Я вас не понимаю.
— Да, это нелегко объяснить. Ну вот, возьмем хотя бы вас, профессор. Скажем, у вас в пробирке новый препарат и вы думаете: что из него получится? Ручаюсь, вы еще до опытов можете прикинуть, что от него ждать. Ну, к примеру, вы себе говорите: «Похоже, что он взорвется», или «Осторожней, это штука опасная, это яд», или «Если я добавлю к ней этот порошок, она почернеет». Ведь так?
— Разумеется, — сказал Брейд, — если мне известна структурная формула нового вещества, я могу сделать определенные выводы о его свойствах.
— И вообще-то, вы каждый раз попадаете в точку, верно?
— Да, пожалуй. Чаще всего я оказываюсь прав.
— Точно. Это дается опытом — иной раз и объяснить не можешь, только чувствуешь.
— Возможно, — с сомнением сказал Брейд.
— Так вот, профессор. Вы работаете со своими препаратами, а я уже двадцать пять лет работаю с людьми. Я изучил их так, как ни в одном университете не изучишь. И я сразу чую, чего ждать от человека, в точности как вы со своими препаратами. Бывает иногда, что я ошибаюсь — с кем не бывает? Но по большей части я оказываюсь прав.
Брейд почувствовал тревогу, но у него хватило самообладания сообразить, что этот разговор, вероятно, не имеет под собой никакой почвы и рассчитан именно на то, чтобы встревожить его. Ровным голосом он спросил:
— К чему вы клоните?
— Я хочу сказать, что когда вы разговаривали со мной в четверг, с вами что-то творилось.
— Еще бы! Я в первый раз в жизни увидел мертвого, да еще своего аспиранта. Мне было не по себе.
— Допустим. Я вас понимаю, проф, честно, понимаю. Но послушайте! — Доэни методичными затяжками раскуривал сигару, поворачивая ее, чтобы она горела ровно. — У химии много общего со стряпней, верно? Перед вами составные части, вы их смешиваете, разогреваете,
— Какая разница, где она стояла? (Брейд отлично понимал, какая, но важно было выяснить, что думает этот круглолицый, недалекий с виду человек, внезапно ставший грозным предвестником беды.)
— Может, никакой разницы нет, — рассудительно сказал Доэни, — а может, вы, например, обнаружив мертвого Ральфа, увидели на столе банку и машинально переставили ее на полку. Знаете, так, безотчетно. Не переставляли?
Брейд почуял ловушку. Лгать он не решался.
— Нет, — сказал он.
— А может, парень был из этаких чудиков. Может, он каждый раз отсыпал что ему надо и топал пятнадцать шагов обратно к полке, чтобы поставить банку на место, а уж потом принимался за дело. Но только почему тогда рядом со всеми его склянками стоял какой-то пустой пузырек, а в нем на дне чуть-чуть порошка? Выходит, он работал нормально, взад-вперед не бегал. Вот что показалось мне странным.
Тонкие губы Брейда были крепко сжаты. Он молчал.
Доэни продолжал:
— Тут я и призадумался. Я снял банку с цианидом с полки, отнес ее на стол Ральфа, покопался там и спросил вас: «Слушайте, профессор, вы не замечаете здесь ничего странного?» Думал проверить, бросилось ли вам в глаза то же, что и мне. Я был уверен, что вы скажете: «Постойте! Верно! Как же банка оказалась на полке, а не на столе, рядом с ним?» Только вы так не сказали. Вы посмотрели на стол без всякого выражения. Тогда я подумал: «Слушай, Джек, что-то профессор мудрит — не так он глуп, чтобы ничего не заметить». Улавливаете мою мысль? Вы разбираетесь в своих пробирках, я — в людях.
Брейд рассердился:
— Господи! Я был взволнован, плохо соображал.
— Я бы этого не сказал, проф. Уж больно вы мне показались странным, поэтому я решил не уходить сразу, а сперва порасспросить здесь кое-кого. И знаете, что мне сказали? Что этот ацетат сразу можно отличить от цианида, как только всунешь в него шпатель. Так это, проф?
Брейд опять поколебался и опять счел ложь небезопасной.
Он сказал:
— В общем-то, да.
— Ну вот, а еще мне сказали, будто этот парень был такой дотошный, что никогда бы не мог так ошибиться. Говорят, он все проверял дважды. Верно, профессор?
— Он был очень внимательный.
— Что же получается, проф? — С красного лица Доэни не сходила добродушная улыбка. — Неужели вы так разволновались тогда, что обо всем забыли? Вы ведь и не подумали мне сказать, что этот парнишка вряд ли мог спутать банки. Больше того, с четверга прошло целых два дня, вы могли уже поостыть, а вы все же не позвонили мне — мол, знаете, Доэни, я кое-что вспомнил, хотел бы вам рассказать. Вот и выходит, что нюх меня не подвел, — вы, профессор, ведете себя как-то не так.