Дура, плыви!
Шрифт:
Наступил день рождения. Сперва племянник вручил ей цветы и домашние тапочки. Мама поблагодарила. А потом я достала коробочку с заветными сережками. Она так удивилась, искренне обрадовалась, сразу же надела их. И светилась весь вечер – действительно пришлись по душе, именно те, которые хотела.
Через полгода мамы не стало…
Мысль о том, что я могла не подарить ей эти сережки и всю жизнь об этом жалеть, осознавая невозможность что-либо изменить, так и крутилась в голове. Не зря же говорят, в моменты невосполнимых утрат на ум приходят всякие глупости. Мы часто не реагируем на просьбы и желания близких, отмахиваемся, откладываем их на потом. Только, как ни банально это звучит, «потом» может не быть.
Столько
По фэншуй
Зима. В Норильске глубокая ночь. Тетя Оля беспокойно спит. Весь день она расчищала пространство: сортировала, откладывала, выбрасывала ненужные вещи – вечером пришлось выносить на помойку несколько пакетов. Снится тете Оле что-то плохое, что-то очень тревожит ее, будто подсознание подает знаки. Наконец сон прерывается осознанием случившегося. Она вскакивает, с ужасом кричит, испугав сонного мужа, и лихорадочно одевается. И бормочет сначала тихонько, потом уже по-бабьи, завывая. И бежит к двери. На помойку. В одном из пакетов на антресоли, в старых мехах, была спрятана шкатулка с фамильными драгоценностями, доставшимися еще от бабушек и прабабушек. Пережили голод, революцию, войны, репрессии. Правдами и неправдами сохраненные колечко и сережки. Спрятанные надежно, мало ли. А вот модное увлечение фэншуй – не вынесли. Не нашла зареванная тетя Оля пакетов, ни на мусорке, ни на свалке, куда утром рванули с мужем.
Дебёсы
Папин одногруппник несколько лет подряд звал нас всей семьей приехать к нему в гости. Отец каждый раз соглашался и каждый раз поездку отменял. Но когда мне исполнилось три года, а сестре – девять, взяв нас и любимую тещу, папа поехал в отпуск в глухую удмуртскую деревню Дебёсы. В дом даже не друга, а его матери.
До сих пор удивляюсь, как нас отпустила мама.
По сравнению с поездкой Норильск–Дебёсы перелет до Таиланда – просто легкая прогулка.
Нас, горожан, захватила и поразила деревенская жизнь. Я впервые увидела козу и на прощанье сказала ей:
– Пока, корова!
Взрослые занимались своими важными делами. Дети, а нас в доме оказалось шестеро, гуляли вместе. Иногда мы, конечно, путались под ногами старших. Потому в доме были установлены некоторые правила, например нельзя было выходить за калитку и стоять у двери. Но разве все упомнишь?! В результате моим самым ярким воспоминанием из поездки стал куст крапивы. Именно туда меня отправил удар двери от ноги торопившегося взрослого.
А где-то на третий день пребывания папа решил порыбачить. Он сидел в лодке на середине реки, когда тишину нарушила сирена милицейского катера. Удивленному папе вручили телеграмму: «Птичкин, если ты немедленно не позвонишь мне, подаю во всесоюзный розыск». Несмотря на все объяснения папы, что это шутка, что жена просто с юмором и что Птичкин – это нежное прозвище, его сперва сопроводили до телеграфа, а потом в отделение – писать объяснительную. Всесоюзный розыск местному милиционеру шуткой не показался. Больше папа перезванивать не забывал.
Поэтический вечер
В начальной школе я писала недетские стихи. Любила поэзию Мандельштама, Ахматову, Заболоцкого.
Мама всячески поддерживала мои литературные начинания. Даже устроила в какой-то кружок при местном телеканале. Поскольку я была раза в два младше самого юного участника, то посетила буквально два-три занятия. И на этом мой интерес иссяк.
Папа как-то не особо участвовал в моем интеллектуальном развитии. Он обеспечивал семью, а вечерами или работал, или хотел немного тишины. А тут я со своими просьбами – займись мной, расскажи что-нибудь… Почитай стихи наконец! Он долго сопротивлялся. Я настаивала и однажды папа сдался. Откашлялся. Я приготовилась впитывать отцовскую истину:
– Она целовалась в засос.
Засасывала сразу рот и нос.
Орала диким голосом,
Рвала меня за волосы.
Поэтому я, братцы, без волос.
Прошло больше двадцати лет с того дня. Я не помню ни одного стихотворения Мандельштама или Заболоцкого, а это папино выступление настолько потрясло детскую психику, что осталось в памяти навсегда.
Приличное общество
Елене Семёновой
В 6 лет у меня появилась мечта – научиться играть на фортепиано. Тренировки на игрушечном красном пианино только подпитывали мое стремление сесть, откинуть голову назад и с чувством сыграть что-нибудь в благоговейном экстазе. Пусть не полонез Огинского, но что-то красивое, чтобы мне аплодировали стоя и родители тихонько всхлипывали от умиления.
В 7 лет я поступила в музыкальную школу. Толстенькая, начитанная и очень самостоятельная девочка. Я хорошо училась. У маминой подруги. О чем она, кстати, и не помнит (или старательно пытается забыть). Абсолютный слух, прекрасная память, немного страдала техника, точнее – постановка кисти. Но это же дело наживное. Никто и подумать не мог, что репетировала я на том же игрушечном пианино и только изредка у соседки дома. Она была музыкальным руководителем в саду и разрешала время от времени заниматься у нее.
К концу учебного года стало ясно, что без покупки инструмента домой уже не обойтись. Жили мы на четвертом этаже в доме без лифта. Квартира довольно большая. У нас с сестрой была своя комната, куда фортепиано вполне себе помещалось. Но чем ближе маячила покупка фоно, тем чаще я паниковала. Мысли были такие – как только отец, обливаясь потом, впихнет инструмент в нашу квартиру, мне придется на нем заниматься вопреки своим желаниям до окончания школы. Перспектива эта не радовала вообще. И уж тем более не получала никакого удовольствия от игры. Музыкальная школа меня не впечатляла и учиться особо уже не хотелось.
Слишком сложен оказался мой путь к мечте. И вот на экзамене, который я сдала блестяще, сообщила, что больше учиться не хочу. Меня не поняли. Я повторила еще раз и еще раз. Педагогу, директору школы, который возмущенно заметил, что у меня все данные и нужно продолжать. Педагог и мама сказали, что что без умения петь и играть мне не суждено вращаться в приличном обществе. Но я проявила редкое для первоклашки упорство. И освободила себя от кабалы, которую сама же себе чуть не создала. Жалею ли я? Ни капельки. Наверное, важно признаться себе, что мечта может поменяться. А в приличном обществе я так и не побывала.
Дура, плыви!
Когда мне было восемь лет, я тонула.
Это произошло в Бахчисарае на водохранилище. Папа оставил двух моих сестер, Дашу с Олей, и меня загорать на пляже, а сам ушел рыбачить за камыши.
Мы с Дашей плескались и баловались на мелководье, изображая, будто тонем. Заигравшись, я прилично отплыла от нее в сторону. А когда захотела вернуться, ничего не получилось. Ноги не касались дна. Я плыла и плыла, но расстояние не сокращалось. Кричала Даше, что тону. Но та сперва решила, что это продолжение игры, а когда поняла, что происходит, стала звать на помощь Олю. Оля меня спасти не могла, она плохо плавала. Звала папу, но он сидел в своих камышах и, видимо, не слышал. Редкие отдыхающие почему-то никак не реагировали. Сестры вдоль берега носятся, паникуют, мне что-то кричат. А я за всем этим уже будто со стороны наблюдаю, по-прежнему пытаясь выплыть. Но устала очень, и берег будто застыл и не приближался. Потому я тоже решила поддаться панике и сдаться.