Дураки умирают
Шрифт:
— То есть вы не думаете, что существуют какие-то условия, при которых женщины могут обрести равноправие?
Озано покачал головой.
— Они забывают, что возраст бьет их сильнее, чем мужчин. Пятидесятилетний мужчина может найти себе множество молодых телок. А вот пятидесятилетней женщине жизнь не кажется раем. Безусловно, как только они войдут во власть, они протащат закон, по которому мужчинам пятидесяти или даже сорока лет будут отрезать лишнее, чтобы на деле обеспечивать равноправие. Так работает демократия. Из нее тоже прет дерьмо. Слушай, женщинам и так неплохо живется. Им не на что жаловаться.
В старину они и не знали, что у них права членов профсоюза.
В тот день Озано искренне ненавидел женщин. А месяцем позже я раскрыл утреннюю газету и прочитал, что он женился в пятый раз. На двадцатипятилетней актрисе из маленького театра. Вот вам и здравый смысл самого великого из американских писателей. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду работать у него и останусь с ним до его последнего дня, который он встретил холостяком, но переполненным любви к женщине, к женщинам.
Еще при нашей первой встрече я разглядел его тайну сквозь густую завесу слов. Озано был без ума от женщин. Он знал, что это слабость, и всячески стремился избавиться от нее. Не вышло.
Глава 13
Наконец-то я мог ехать в Лас-Вегас, чтобы встретиться с Калли. Впервые за три года, прошедших с того времени, как Джордан, выиграв четыреста двадцать тысяч долларов, покончил с собой.
Мы оставались на связи, Калли и я. Он звонил мне пару раз в месяц, на Рождество присылал подарки мне, моей жене и детям, вещички из магазина сувениров в отеле «Ксанаду», где, я это знал, покупал их с большой скидкой, а то и получал бесплатно. Но мне все равно было приятно. О Калли я Вэлли рассказывал, о Джордане — нет.
Я знал, что Калли достиг многого, потому что его секретарь брала трубку со словами: «Приемная помощника президента». Мне оставалось только гадать, как он сумел так высоко подняться всего за три года. Изменилась и его манера разговора: голос стал более искренним, теплым, вежливым. Голос актера, играющего другую роль. По телефону речь шла о том, кто крупно выиграл или проиграл, да еще он рассказывал о всяких забавных происшествиях в отеле. О себе не говорил ни слова. Обычно кто-то из нас упоминал Джордана где-то к концу разговора, а может, упоминание Джордана означало, что пора ставить точку. Но без него мы, похоже, обойтись не могли.
Вэлли собрала мой чемодан. Я собирался провести в Лас-Вегасе уик-энд, поэтому на работе пропускал только один день. И я чувствовал, что в будущем смогу прикрыться журнальной статьей, объясняя копам, каким ветром меня занесло в Вегас.
Улетал я рано утром, так что Вэлли паковала чемодан уже после того, как дети пошли спать. Захлопнув крышку, она мне улыбнулась.
— Господи, как это было ужасно, когда ты улетал в прошлый раз! Я думала, что ты не вернешься.
— Я не мог не улететь, — ответил я. — В Нью-Йорке я просто не находил себе места.
— С тех пор все изменилось, — промурлыкала Вэлли. — Три года тому назад у нас вообще не было денег. Знаешь, мне приходилось обращаться к отцу за деньгами, и я очень боялась, что ты об этом узнаешь. И ты вел себя так, будто разлюбил меня. Та поездка все изменила. Ты вернулся другим человеком. Не злился на меня, проявлял больше терпения в общении с детьми. И начал писать для журналов.
Теперь улыбнулся я.
— Ты же помнишь, я вернулся победителем. С несколькими тысячами долларов. Может, если бы я вернулся без гроша в кармане, о переменах к лучшему не стоило и мечтать.
— Возможно, — пожала плечами Вэлли. — Но ты действительно стал другим. Тебе хорошо со мной, хорошо с детьми.
— В Вегасе я понял, что уехал от своего счастья.
— Да брось ты! — отмахнулась она. — Там столько красивых шлюх.
— Они слишком дорого стоили. Деньги мне требовались для игры.
В любой шутке, конечно же, есть доля правды. Если бы я сказал ей, что не смотрел на других женщин, она бы мне не поверила. Но у меня были на то веские причины. Чувство вины не отпускало меня ни на секунду. Плохой муж, плохой отец, не способный обеспечить близким достойную жизнь. Нет, я просто не мог добавить к этой тяжелой ноше еще и груз неверности. А потом, в постели мы идеально подходили друг другу. Я не хотел менять Вэлли на кого бы то ни было. И надеялся, что в этом наши мнения полностью совпадали.
— Ты собираешься сегодня поработать? — спросила она. В действительности она хотела знать, займемся ли мы любовью, чтобы успеть подготовиться. А уж потом я обычно вставал с постели и работал на кухне, тогда как Вэлли выключалась сразу и спала до утра. Со сном у нее все было в порядке. В отличие от меня.
— Да, — кивнул я, — хочу поработать. Все равно не усну. Будоражат мысли о предстоящей поездке.
До полуночи оставалось совсем ничего, но она пошла на кухню, сварила мне кофе, сделала несколько сандвичей. Я мог работать до трех, а то и четырех часов ночи, но утром все равно просыпался раньше нее.
Бессонница — это бич писателей, особенно если работа ладится. Лежа в постели, я никогда не мог отключиться от мыслей о романе, над которым работал. В темноте персонажи становились такими реальными, что я забывал жену, детей, окружающий мир. Но сегодня у меня была другая причина для бодрствования, не имеющая отношения к литературе. Я хотел, чтобы Вэлли уснула и я мог спокойно вытащить из тайника деньги, полученные от призывников.
Из дальнего угла стенного шкафа в спальне я достал пиджак «Чемпион Вегаса». Три года я к нему не прикасался. Яркие цвета чуть поблекли в темноте стенного шкафа, но пиджак по-прежнему смотрелся неплохо. Я надел пиджак и прошел на кухню. Вэлли коротко глянула на меня и воскликнула:
— Мерлин, ты его не наденешь!
— Мой счастливый пиджак, — ответил я. — А кроме того, он очень удобен в дороге. — Я знал, что она повесила пиджак к дальней стенке, чтобы я его не нашел и не надел. Выбросить пиджак она не решилась. Теперь он оказался весьма кстати.
Вэлли вздохнула.
— Ты суеверен.
Она ошибалась. Суеверия не имели ко мне никакого отношения, хотя я и считал себя магом. Но речь шла о разных вещах.
После того как Вэлли поцеловала меня и пошла укладываться, я выпил кофе и уселся за рукопись, которую принес из спальни. Редактировал ее чуть больше часа. Заглянул в спальню. Чтобы убедиться, что она спит, легонько поцеловал в губы. Она не пошевельнулась. Теперь мне очень нравилось, когда она целовала меня перед тем, как заснуть. Этот простенький, но очень милый поцелуй, казалось, отгораживал нас от жестокости и предательства мира, в котором нам довелось жить. И часто, лежа в постели, ближе к утру, не в силах заснуть, я легонько целовал ее в губы в надежде, что она проснется и скрасит мое одиночество, придя в мои объятия. Но я понимал, что в тот вечер одарил ее поцелуем Иуды, чтобы убедиться, что она не проснется, когда я буду доставать деньги.