Дураки умирают
Шрифт:
Это чертовски тяжелая работа, несущая с собой массу проблем. Ты не можешь спать по ночам. Ты теряешь уверенность в себе при общении с другими людьми и окружающим миром. Ты становишься трусом, тебя страшит повседневная жизнь. Ты уходишь от ответственности в эмоциональной сфере, но жить по-другому ты просто не можешь. Возможно, поэтому я гордился той белибердой, которую писал для журналов и книжных обозрений. Я обрел в этом определенные навыки, отточил мастерство. Я вышел за рамки неудачливого гребаного писателя.
Озано никогда этого не понимал. Он всегда стремился стать писателем и творить, хотя бы
— Озано, вы покорили огромное количество женщин. В чем секрет вашего успеха? — спросила одна из женщин.
Все рассмеялись, в том числе и Озано. Этим он еще больше восхитил меня: мужчина, пять раз женившийся, который мог позволить себе смеяться.
— Прежде чем я подпускаю их к себе, я говорю, что все должно быть на сто процентов так, как считаю я, и не иначе. Они понимают мою позицию и принимают ее. Я всегда говорю им, что они могут катиться на все четыре стороны, если что-то перестанет их устраивать. Не надо споров, объяснений, не надо переговоров, просто встала и ушла. Я этого не могу понять. Они говорят «да» и переезжают ко мне, а потом тут же начинают нарушать правила. Они пытаются добиться, чтобы на десять процентов все было, как хотят они. А если не получают своего, затевают ссору.
— До чего замечательное предложение! — воскликнула другая женщина. — И что они получают взамен?
Озано огляделся, а потом ответил без тени улыбки:
— Их трахают.
Женщины обиделись.
Решив, что я буду у него работать, я перечитал все его книги. Ранние романы были выше всяких похвал. Великолепный сюжет, запоминающиеся персонажи, масса свежих идей. Потом книги становились все помпезнее, он все более напоминал важного человека, увешанного наградами. Но все его романы давали возможность поработать критикам, истолковать, обсудить, похвалить. Я пришел к выводу, что три его последние книги не стоят бумаги, на которой их напечатали. Критики придерживались противоположного мнения.
Я начал новую жизнь. Каждый день уезжал в Нью-Йорк и работал с одиннадцати утра до вечера. Помещения, которые занимала редакция книжного обозрения, впечатляли размерами. И везде, везде лежали книги. Каждый месяц они поступали тысячами, тогда как в неделю мы могли публиковать порядка шестидесяти рецензий. Но просмотреть требовалось все. Своих работников Озано гладил по шерстке. Постоянно спрашивал меня о моем романе, даже предлагал прочитать, прежде чем я отправлю его в издательство, и дать квалифицированный совет, но я из гордости отказывался. Несмотря на его славу и мою безвестность, я считал себя лучшим романистом.
Проведя долгий вечер за составлением плана работ, какие книги рецензировать в каком номере и кому дать заказ на рецензию, Озано пил виски из бутылки, которая хранилась в его столе, и читал мне пространные лекции о литературе, жизни писателя, издателях, женщинах — короче, по любой занимающей его на тот момент теме. Последние пять лет он продолжал работу над своим большим романом, тем самым, который должен был принести ему Нобелевскую премию. Даже получил под него у одного издательства огромный аванс. Издатель давно уже нервничал и теребил Озано. Тот злился.
— Каков подонок! — возмущался Озано. — Предложил мне для вдохновения перечитывать классиков. Невежественный кретин. Ты когда-нибудь пытался перечитывать классиков? Господи, старых пердунов, вроде Харди, Толстого, Голсуорси. Да они исписывали по сорок страниц, прежде чем кто-то шевелил пальцем. А знаешь почему? Читатель все равно никуда не мог деться. Они держали его за яйца. Ни тебе телевидения, ни радио, ни кино. И никаких путешествий, если ты только не хотел нажить кисту в прямой кишке от бесконечных подпрыгиваний в дилижансе. В Англии нельзя было даже трахаться. Может, поэтому французы не писали таких толстых романов. Французы хоть могли потрахаться, в отличие от этих викторианцев-англичан, которым только и оставалось, что гонять шкурку. А теперь я спрашиваю тебя: станет человек, у которого есть телевизор и домик на побережье, читать Пруста?
Я никогда не мог читать Пруста, поэтому покачал головой, но я читал все остальное и не понимал, как телевизор и домик на побережье могли заменить чтение. Озано тем временем продолжал:
— «Анна Каренина» — они называют этот роман шедевром. Да из этой книги дерьмо так и прет. А ее автор — образованный аристократ, презирающий женщин. Он нигде на показывает, что действительно чувствует, о чем думает телка. Зато дает широкую панораму жизни того времени. А потом на трех сотнях страниц расписывает методы управления российской фермой. Как будто это кому-то интересно. А кому нужен этот говнюк Вронский и его душа? Не знаю, кто хуже, русские или англичане. Этот гребаный Диккенс или Троллоп с пятью сотнями пустопорожних страниц. И писали они их, отрываясь от работы в огороде. Французы хоть предпочитали краткость. Правда, и в их ряды затесался Бальзак. Я утверждаю, утверждаю: сейчас его не будет читать никто!
Он выпил виски, вздохнул.
— Никто из них не умел пользоваться языком. Никто, кроме Флобера, а он не столь велик. И американцы ничуть не лучше. Этот мудила Драйзер даже не знает значения слов. Говорю тебе, он неграмотный. Чертов абориген. Еще один любитель кирпичей в девятьсот страниц. Никого из этих мудаков сегодня не опубликовали бы, а если б и опубликовали, критики разорвали бы их в клочья. Так нет, они «творили» в то время, когда о конкуренции и не слыхивали. — Вновь вздох. — Мерлин, мы — вымирающее племя, такие писатели, как мы. Найди себе другое занятие, пиши для телевидения, кино. Ты сможешь это сделать, ковыряя пальцем в заднице. — И, утомленный произнесенной тирадой, Озано развалился на диване, который стоял в кабинете: после обеда он любил вздремнуть.
— Отличная идея для статьи в «Эсквайре», — попытался подбодрить я его. — Взять шесть классических романов и разделать их в пух и прах. Как ты делал с современными писателями.
Озано рассмеялся.
— Действительно, это было забавно. Я же полагал, что это шутка, а они все обиделись. И ведь сработало. Меня это подняло, их — опустило. Это же литературная игра, только наши олухи этого не поняли. Сидят себе в своих башнях из слоновой кости, гоняют шкурку и думают, что большего им и не надо.