Дурная компания
Шрифт:
"Все пропало, - подумал я, - Ефиму он не понравится." - Ефим не любил больших и грубых людей, ему нравились люди вежливые или, хотя бы если и грубоватые, то очень небольшого роста.
– Ребята, - Гриша из принципа разговаривал только по-русски.
– Не хрена баклуши бить, давайте за дело. Старик, - он обращался к академику, -где тут твои дырки? Деформации говоришь, ну-ка дай я посмотрю. Все вроде правильно, а в чем собственно проблема, чего вы мозги себе заворачиваете? Вам чего, делать нечего?
– Гришенька, - академик явно воспрял духом и был счастлив видеть рядом с собой эдакого
– Народ попался недоверчивый, не верят, понимаешь, в гармонию алгебры.
Гриша недоверчиво вертел в руках чертежи.
– Чепуха, - взревел он.
– Простейшая схема измерения, берем лазер, расщепляем луч и смотрим на интерференционную картинку. Все твои расчеты будут как на ладони!
– Отлично, - академик воодушевился.
– Лазер я в соседней комнате видел, его можно будет позаимствовать. Что еще нужно?
– Да я на этих вещах собаку съел, - проревел Гриша.
– Несколько деталек надо будет на токарном станке выточить, пару объективов, линзы у вас в Америке можно быстро достать? Олег, позвони в Кодак, узнай у них про объективы и линзы. А ты, старик, хватит бумагу марать, где у вас токарный станок?
– энергия этого человека-горы не знала границ.
– Ну, вы видели, каков человечище!
– Академик гордо и воодушевленно подмигнул мне, напяливая на бегу неизвестно откуда взявшийся белый халат и направляясь к стоящему в подсобном помещении большому токарному станку.
– Теперь у нас тут такие дела закрутятся, пальчики оближешь!
Гриша обхватил своими ручищами рукоятки станка, академик подносил ему какие-то алюминиевые болванки, вокруг летела металлическая стружка и, казалось, воздух гудел от напряжения, как возле линии высоковольтных проводов.
– Достал объективы?
– ревел Гриша.
– Да что у вас тут за порядки, хоть к друзьям в Ленинград обращайся, элементарной вещи найти нельзя.
– Я из дома принесу, от моего фотоаппарата.
– Олег тоже заразился от этой бурлящей вокруг энергии.
– Ну чего, не жалеешь, что из Израиля смотался?
– Во время обеда Гриша, нарушая чинные трезвые традиции американского дикого Запада, выпил несколько бутылок холодного пива и слегка осоловел.
– Дерьмовое же у вас в Америке пиво, с немецким не сравнить! Ничего, правильно сделал, что удрал. Я вообще зря туда поехал. На второй день у жены все кольца из гостиничного номера сперли! Провинция, аппаратуры хорошей достать невозможно, денег нет, через несколько месяцев у меня пособие на зарплату закончится и пойду улицы мести.
– Он скептически ухмыльнулся.
– Хрен его знает, может зацеплюсь у вас тут. Хотя учитель мой мне тут кое-что порассказал, у вас здесь говна не меньше, чем в России и в Израиле вместе взятых… - он замолк.
– Нет, не та здесь погода! Вот когда-то мы ходили на байдарках по Селигеру, вот там водка пилась! Как нектар, как родниковая вода! А мы вчера с академиком дерябнули немного, так с утра нет никакой свежести. Так ты в курсе, что у вас тут за мудаки завелись?
– Гриша, - я сохранял осторожный нейтралитет.
– Вы знаете, здесь собрались люди со странностями, но все как один очень сильные профессионалы. И еще, будьте повежливее с Ефимом, он в общем-то прислушивается к их мнению, так что я вам не советую в первые дни лезть на рожон.
– Этот Борис, он чего совсем полный мудак, что-ли? Ему в морду давно не давали?
– Гриша, если вы дадите ему в морду, вас арестуют и оштрафуют на огромную сумму. Учтите, проблема не столько в нем, сколько в Ефиме, который продолжает удерживать Бориса на посту вице-президента. Я боюсь, что на его знаниях держится сейчас почти все производство компании, так что ситуация не так проста.
Моя проповедь терпимости, конечно, все равно была напрасной и неблагодарной, примерно как воззвания любить ближнего своего, раздающиеся из заткнутого кляпом рта миссионера, которого дикари, предвкушающие со слюной во рту жареное сладковатое человечье мясо, бегом несут на уже разведенный посередине деревни костер.
Слухи о появлении громилы-биндюжника быстро облетели компанию.
– Это что за кошмар?
– Андрей сморщил нос.
– У вас в Израиле что, все такие хамы?
– А что случилось?
– Этот тип заходил в туалет, пузом вперед и мне пришлось в стену вжаться, чтобы он меня не раздавил. И представь себе, - Андрей с возмущенным видом скривил рот, - я ему говорю: "Хэлло", а он по-русски рявкает: "Здорово, вредитель!". Что он себе позволяет? А что у него за внешний вид, в каких-то жутких сандалиях с голыми ногами, грудь почесывает, джинсы грязные. Да если такого увидит кто-нибудь, считай, что мы уже половину покупателей потеряли!
– Не знаю, он мужик грубоватый, но вроде-бы толковый.
– Это мы еще посмотрим, если он такой же толковый, как его учитель… - Андрей пренебрежительно отвернулся.
– И вообще, - зло прошипел он, эта кампашка в наши стены не вписывается!
Леонид с Борисом провели половину дня за закрытыми дверями, видимо, вырабатывая стратегию дальнейших действий. Затем они долго сидели и разговаривали с Ефимом. В результате этого разговора вся троица спустилась в комнату, в которой Гриша с академиком колдовали, раскладывая на большом столе зажимы и блестящие металлические детали.
– Привет, - Ефим смотрел на Гришу снизу вверх и едва доставал ему до плеча. Сравнение масштабов явно действовало на президента угнетающе.
– Вот решили поговорить, обсудить ваши планы.
Борис с победоносным видом поджал губы и сел в кресло. Леонид достал небольшой блокнот и открыл его, приготовившись вести записи.
– Ефим, - академик подошел к доске, - я честно говоря очень рад, что мы вот так по-рабочему собрались и есть возможность обсудить то, что уже сделано. Я не понимаю, почему кто-то думает, что мы с Гришей собирались что-то скрывать…
– Листен, Листен, не надо, какая разница кто что говорит, давай о деле!
– Ефим был слегка раздражен.
– Хорошо, - академик взял в руки фломастер и начал рисовать на доске злополучную подставку.
– Давайте я объясню расчеты, они в общем-то элементарные. Основная сила приложена вот здесь…
– Это неправильно, - побелев от гнева выдавил Борис.
– При изгибах этот участок вообще роли не играет!
– Изгибы это отдельный случай, - академик невозмутимо продолжал писать на доске.