Дурной возраст
Шрифт:
Люсьен подскочил. «Еще чего! Никакой смертельной опасности. Что это я придумал! Правда ведь, Эрве, тебе не грозит смертельная опасность? Ты не сделаешь этого. Только не бойся. Я добьюсь, чтобы она подобрела, эта ведьма!».
Конечно, пока еще ничего не получается. Но ведь еще ничего не потеряно окончательно. У гаража остановилась машина. Люсьен зажег лампу. В кабинет вошла Мадлен Корбино, белая как мел.
— Как дела?
— Плохо, Люсьен. Он по-прежнему в коме. Нам не пожелали сказать ничего определенного. Хирург не хочет высказываться определенно. Мама осталась там.
— Но его спасут!
— Не знаю.
Она
— Ваш отец дома?
Люсьен взглянул на часы, вставленные в шину фирмы Мишлен. Часы, служившие рекламой, вдруг приобрели некий торжественный смысл. Было около восьми.
— Он еще, конечно, не вернулся.
— Как только вернется, расскажите ему о том, что случилось. Он позвонит в больницу. От него-то не будут скрывать правду. А вам останется только мне перезвонить. Прошу вас, не теряйте времени!
Люсьен уехал. О «телке» он забыл. Драма как хлыстом подхлестнула сознание, он уже не думал ни о нем и ни о ком, кроме Эрве в состоянии комы. Чудовищное слово, пробуждавшее образы крови, рисовавшие лик, на который легла печать смерти. Он подождал отца, расхаживая из конца в конец прихожей, не в силах остановиться и чуть не падая от изнеможения. Услышал шум подъезжавшей «пежо-504», резко открыл дверь на улицу.
— Эрве в госпитале. Несчастный случай. Состояние тяжелое. Может, ты позвонишь? Это срочно.
— Успокойся!
— На него налетела машина…
Люсьен ожидал возражений, но их не было. Он проследовал за доктором в кабинет, в отчаянии от его медлительности.
— Доктор Шайу… Попросите ординатора… А, это вы, Дюпюи. К вам поступил пострадавший молодой человек, Эрве Корбино.
Люсьен слышал, как в трубке что-то бесконечно долго урчало — объяснения ординатора.
— Понимаю… Понимаю… Да… В общем, надежда-то есть?.. Благодарю вас. Извините.
Доктор положил трубку. Сейчас последует приговор.
— Дела неважные, бедный мой Люсьен. Перелом черепа не слишком опасен. Но проломлена грудная клетка. Вот это куда серьезнее. Возможны осложнения.
— Это надолго?
— Надолго? Откуда мне знать! Счастье великое, если он выкарабкается! Люсьен… Люсьен, тебе что, плохо?
Голос куда-то пропадал. Внезапно Люсьен перестал слышать отца.
Несмотря на снотворное, которое дал отец, Люсьен не мог уснуть. Но рано утром, когда отец подошел на цыпочках, желая удостовериться, что он не болен, он притворился, что спит без задних ног. Позволил пощупать пульс, не шелохнулся, когда отец приложил ладонь ко лбу. Он был не в состоянии говорить, сказать даже самые элементарные вещи: «Мне лучше… нет, нигде не болит… Не знаю, что со мной было…» Хотелось остаться одному, чтобы сыграть начинавшуюся партию, и он чувствовал, что придется беспрерывно блефовать, словно прожженному игроку в покер.
Он услышал, как отъехала машина, и спустился в столовую. Мысленно составлял уже список необходимых срочных покупок: обыкновенный блокнот, зубная щетка и тюбик зубной пасты, мыло, губка-рукавица и полотенце, зеркало, свечи, спички, а также еда — несколько коробок сардин, тунца, мясной тушенки, а главное, хлеб, минеральная вода, короче, все то, что берут с собой в спасательную шлюпку, и, несмотря на тревогу, испытывал некое горькое наслаждение при мысли, что он и «телка» стали вроде робинзонов. Эта девушка, о которой он не знал ровным счетом ничего, была теперь его товарищем по несчастью. Он ненавидел ее, и тем не менее она была ему некоторым образом дорога, ибо от нее зависело спасение. Он пойдет в «Призюник», универсальный магазин на бульваре Жюля Верна, где его никто не знает. В дорожные сумки мотоцикла свертки войдут без проблем. Если ей что-нибудь еще понадобится, пусть только скажет. Он сделает все, чтобы быть приятным и вырвать у нее обещание молчать. Он подсчитал, что до конца каникул оставалось три дня. Хотя бы это не вызвало сомнений. Переговоры предстоят, конечно, долгие и трудные, но другого выхода нет.
Старая Марта принесла ему «Уэст-Франс», а он тем временем наспех заканчивал завтрак.
— Ну и натворил же беды ваш товарищ. Читайте!
Ужасное столкновение… Тяжелые травмы… На фотографии искореженные машины. Люсьен пробежал глазами короткую заметку, но не узнал ничего нового. Другой пострадавший, маляр Жюльен Мае, 35 лет, отделался контузией.
— Как только подумаю, месье Люсьен, что вы могли бы оказаться с ним рядом! Такой красивый мальчик! И ведь, может, останется калекой… Ужас. Жалко его бедную мать.
Пора было смываться, чтобы положить конец причитаниям.
— Вы уже уходите, месье Люсьен?
— Кое-что надо сделать, а потом загляну к Корбино…
Великолепный предлог — Корбино! Ужасно, зато удобно! Он пересчитал деньги. Может, и хватит. Если позарез понадобится, он возьмет в ящике, где у отца всегда лежит несколько стофранковых купюр. Погода подходящая. Облака нависли низко, но тротуары сухие. Он снова отправился на место аварии. Покореженные машины убрали. Оставались груда битого стекла и след от торможения на проезжей части.
За ночь ощущение драмы несколько притупилось, словно несчастный случай стал одной из многих существующих проблем. Внезапно, однако, острая боль опять навалилась с прежней силой. Люсьен хотел было соскочить с мотоцикла. Почему бы не отступить? Его ведь удерживало только любопытство. Во что бы то ни стало хотелось опять посмотреть на хибару, услышать мольбы пленницы. Ничто иное не могло бы его успокоить. Он поехал дальше, уговаривая себя, что защищает Эрве. На покупки много времени не понадобилось. В девять тридцать он уже ехал в направлении Сюсе. В его распоряжении примерно час. Он еще не представлял, как возьмется за дело, как предложит сделку. Придется изворачиваться, терпеливо выжидать. Не исключено, она сразу склонится к тому, чтобы никому не проболтаться. Посмотрим!..
Он легко отыскал дорогу, ведущую к Эрдру. Насколько хватало глаз — безлюдный, размытый пейзаж; чернеющие купы деревьев, стаи ворон на горизонте, просочившаяся везде вода заполняла кюветы, ямы, поблескивая под серым небом. Опасаться любопытных не приходилось.
Через несколько минут он был уже около домика. Сложенный на небольшом пригорке из камня и цемента, он производил душераздирающее впечатление запустения и заброшенности посреди нетронутой целины. Люсьен прислонил мотоцикл к фасаду и обошел вокруг строения. Ни звука. Когда же вложил ключ в скважину, услышал удары изнутри, что его успокоило, ибо на какое-то мгновение тишина буквально испугала. Раз у нее хватало сил стучать, значит, неволя не причинила ей чрезмерных страданий. На цыпочках он прошел в другой конец кухни и замер у двери в комнату. Она как раз стояла за дверью, без сомнения, прижавшись к филенке.