Дурочкины лоскутки. Старые и новые житийные страницы
Шрифт:
– Ты веришь снам?
– Не просто верю, я до сегодняшнего дня имею связь со своей мамочкой, Царствие Небесное! В тяжелую годину, в какие-то минуты, когда решается судьба, мама приходит ко мне и извещает меня о чем-то. Это не раз было, и настолько явно и убедительно!
– Ты ведь родился не в Богдановке, где издавна жила семья?
– Да, жизнь – это странствие. В тридцатые годы бабушка с мамой бежали из своего села, из Богдановки, так как наша семья была середняцкая, у нас даже лошадь и корова были. Бежали потому, что семью
До войны ведь это было, я появился на белый свет, когда моя мама встретилась в Божьем Поле с моим отцом, высланным из Полесья, из Луцка. Он работал на строительстве дороги, а в 39-м году его по наветам (что-то не так сказал) выслали в те лесоповальные края, где позже строился БАМ. Великая Отечественная война, эта трагедия всего народа, как ни странно, явилась спасением: отец был направлен в штрафбат. Прямым путем – на Украинский фронт, и мама, которую отец известил через кого-то о том, что там-то и тогда-то будет стоять эшелон, встретилась с отцом… После этого святого свидания и появился я на белый свет – волей Божией. Не было бы этой встречи, не было бы меня.
– Мне нравятся твои рассказы про детство: про речку Синюху, про Ванины валенки…
– Про детство? Ну, хорошо, давай повспоминаем про детство: Божье Поле, церковь Покровская над рекой. В семье соблюдались все православные традиции, и очень строго, но настолько это было органично, что я не чувствовал себя каким-то ущемленным, что ли… Потому что воспитание таким было: духовным питанием. Мама пела на клиросе, в доме шли службы.
Никогда не забуду случая, когда бабушка привела нас со старшим братом Ваней на первую исповедь. На церковном потолке написано: «Бог-Отец». Смотрим – Бог-Отец на огромном облаке восседает, вокруг него Ангелы, а ноги у Бога – босые. А на дворе зима, и в церкви не жарко, пар изо рта идет. Ваня, братик мой, толкает меня, говорит:
– Посмотри, Ему же холодно!
Бабушка строго спрашивает:
– Что вы там шепчетесь? Молчите и молитесь!
Стоим, молимся, а после службы Ваня говорит:
– Бабушка, а можно, я Богу валенки отдам? Он же здесь останется ночевать, ему же холодно будет… А я быстро до хаты добегу!
Таким бесхитростным и добрым Иван живет всю свою жизнь. Может быть, потому, что мы – из Божьего Поля?
– Какое оно?
– Это удивительная земля. По-видимому, ничего в природе нет случайного. Это, я уверен, кусочек астрального мира на слиянии двух рек: Синюхи и Бога.
– Бог?
– Именно Бог, а не Буг, как стали речку звать позже. И идут эти реки, Бог и Синюха, в Черное море. По дороге они сливаются. И знаешь где? В Херсоне, там, где Русь приняла Крещение. Синюха названа так, как ее назвал гетман Орлик, сподвижник Богдана Хмельницкого. Чистейшая вода! Никаких заводов, никаких мазутов… И вот в этом междуречье стоит мое село Божье Поле. Разве не Божий удел?
– Царицын тоже не на простом месте возник: в междуречье Волги и Дона, а это, если сверху глянуть, – крест, мне летчики говорили.
– Вашему городу нужна беспрестанная молитва, ведь такой крест он несет, столько народу в войну погибло! Действительно, здесь должна все время гореть большая поминальная свеча. Долго еще надо отмаливать погибших…
– Каково же будущее славянского мира, он гибнет или нет?
– Нет! Может, крамолу выскажу, но слушай: наш славянский мир проходит колоссальное испытание, прости за такое сравнение, на вшивость: кто мы есть? И без жестокого отсева плевел от зерен сегодня не получится. Мне больно, но все мы того стоим.
– Но я не хочу идти в этот отсев…
– И ты, и я, и каждый отвечает не за кого-то, а только за себя. Каждый или погибнет, или будет спасен.
– А я хочу спастись со всей страной, со всеми.
– А для того, чтобы быть спасенной со всей страной, надо продолжать делать то, что ты делаешь. Всем надо непременно заниматься деланием!
– Слушай, мы с тобой не на слишком ли высокие облака забрались, а?
– Говорят: не суди и не судим будешь. Я хочу отвечать за себя, за свои поступки. Чтобы не искать соломинку в чужом глазу, стараюсь избавиться от бревна в своем. А раз есть спрос с себя, я знаю, рядом со мной всегда будут честные люди и, извини меня, высокого уровня, даже не облачного, а – за…
– Много ли ты знаешь о себе, Андрей?
– О себе говорить тяжко, я весь в своих работах, и они скажут обо мне больше. Могу ли что-нибудь придумать или приукрасить? Нет, холст не позволит. Слава Богу и спасибо родителям, что я с первого вздоха получил вышнюю связь. Это мне такую крепость дало на всю жизнь! Какие бы ни были напасти, есть в сердце, глубоко, вера. Мама учила: «Не молись напоказ, душой молись, Богу слышно».
– Андрей, ты неповторим, вот мое неповторимое впечатление! А потому ответь: тебе снятся вещие сны?
– Не скажу я тебе, не скажу, не имею права.
– Нельзя?
– Да, нельзя.
– Но почему?
– Знаешь, скажут: ах, какая гордыня, мол, кто-то не видит, а я вижу…
– Все видят!
– Нет, напрасно ты так думаешь, очень многие не видят!
– Но мы ведь все люди, все одинаково устроены!
– К сожалению, нет. А те, кто не видят, им жарко, им холодно, им не хватает денег, им всегда хочется того, чего на свете нет, понимаешь? Они не освобождены от многих житейских страданий. А раз человек не освобожден от мирского, он никак не может преодолеть гонку «сам с собой»…
Конец ознакомительного фрагмента.