Душа Пандоры
Шрифт:
— Моя любимая племянница, — вздохнула Цирцея. — Она себе не изменяет.
О Медее Деми знала не так много. Внучка Гелиоса, бога солнца и отца Цирцеи, возлюбленная Ясона, предводителя аргонавтов[1], что отправился в Колхиду за Золотым руном. И, конечно, колдунья, как и ее полубожественная тетушка. Вот, пожалуй, и все. Однако недаром Цирцею совсем не удивило, что Деми, пусть и не имея никаких доказательств, намекала на вину Медеи в исчезновении пифоса.
— Плохая репутация? — догадалась она.
Цирцея, запрокинув голову, хохотнула.
— Можно, конечно, выразиться
Деми, побледнев, покачала головой.
— Зачем ей понадобился пифос?
— Узнаем, когда я ее найду, — с твердой решимостью сказала Ариадна.
Меж пальцев ее серебрились колдовские нити.
— Пошлите ко мне гонца, когда найдете Медею. — Не просьба — приказ. — Хочу знать, что она задумала.
Деми кивнула, скрывая огорчение. Она многое бы отдала, чтобы наблюдать за колдовством, которое Цирцея творит своими руками, но ей придется вернуться в Акрополь вместе с Никиасом и Ариадной. Да и к тому же, лишенная колдовских способностей, Цирцее она не интересна.
— Вы можете исправить совершенный мной и Медеей ритуал? — осмелев, спросила Деми. — Сделать так, чтобы память о минувшем дне оставалась при мне?
Цирцея коснулась тонкими пальцами ее висков, а показалось — тронула душу. Заглянула внутрь, исследуя, изучая.
— Печать забвения мне не снять. Не моей — сплетенной с божественной — магией.
А значит, после перерождения Деми не вспомнить свою прошлую жизнь. Не вспомнить, кем она была когда-то.
— Те трещины, что разбежались от нее в разные стороны, что затронули твою память, исцелить мне под силу. Я подготовлю все необходимое для ритуала, но на это уйдет время. Если не передумаешь… возвращайся.
— Если не передумаю?
Цирцея помолчала. Стояла, опираясь о стол с искусной резьбой, воплощая грацию даже в этой бесхитростной позе. Лицо колдуньи оставалось спокойным, почти безучастным, пока она говорила:
— Я даю тебе шанс взвесить все и понять, действительно ли тебе это нужно.
Ариадны с Никиасом больше не было в покоях Цирцеи — они, наверное, уже поднимались на борт корабля. А потому Деми могла спросить прямо:
— Вы не верите, что я смогу исправить содеянное? Что я отыщу пифос?
— Люди, — улыбаясь почти ласково, протянула колдунья. — Вы считаете неоспоримым благом безграничную веру в лучшее будущее. Я же считаю правильным не отвергать ни один из возможных исходов. Мойры плетут свои нити, и неизвестно, какие из них сложат твою судьбу. Какие будут вплетены в полотно, а какие — безжалостно оборваны. Ты должна быть ко всему готова. Именно это умение отличает победителя и просто неглупого человека. Человека, которого никому и ничему не сломить.
Цирцея предлагала Деми оставить лазейку: если пифос не будет найден, если они проиграют, если Зевс проиграет по ее вине, она сможет забыть обо всем. Вернуться в Изначальный мир и жить как прежде, не обвиняя, не кляня себя. Не помня былые ошибки.
Права ли колдунья, что оставляла шанс на плачевный исход?
Часть Деми — та, что была очарована силой духа и воли Цирцеи, или же просто была труслива — признавала ее правоту, приветствовала ее холодную практичность. Другая — упрямая, порывистая, несговорчивая — требовала, что бы ни случилось, починить сломанный механизм, который представляла собой ее память. Деми не знала, не помнила, какая из соперничающих друг с другом сторон души была с ней постоянно, а какая заявила о себе лишь сейчас. Но прислушалась к той, что убежденно говорила:
— Я вернусь.
На обратном пути на корабле, который все это время поджидал их на берегу омывающего Ээю моря, Ариадна без конца плела и расплетала нити. Деми до рези в глазах вглядывалась в сверкающий узор, но ничего, конечно, не понимала.
— Ты видишь что-то? — осторожно спросила она.
— Не вижу, скорее чувствую. Своими нитями, невидимыми для остальных, я опутала все места, куда моя нога хоть раз ступала. Оплела ими едва ли не всю Алую Элладу.
«Как Арахна», — мысленно улыбнулась Деми. Однако паутина Ариадны источала свет, и когда-то отыскала ее даже в мире Изначальном. Арахне такое колдовство не по плечу.
— Если я трону нити, почувствую, как земля отзовется или откликнется нужный мне человек. Зная меня, и он почувствует мое касание.
Вспышкой — воспоминание: прекрасные, как статуи, девушки и юноши, причудливые звери, Ариадна с натянутыми между пальцев нитями, а затем — появившийся в доме Пигмалиона Харон.
— Но разве ты оплетала своими нитями Медею?
— Нет. Конечно, нет. Встречать ее мне не доводилось. — Потемневший взгляд Ариадны договорил за нее: и не хотелось бы. — Однако человек, которого я ищу, ходит по опутанной моими нитями земле и невольно, даже не ведая о том, их задевает. Так я его и нахожу.
Впечатленная, Деми оставила Ариадну.
Никиас, опершись о борт корабля, вглядывался вдаль. Деми не знала, смогла ли колдунья хоть чем-то ему помочь, а от расспросов останавливал и тяжелый взгляд Никиаса, и весь его пугающий облик, но в большей степени — его неприкрытое желание отгородиться ото всех. Казалось, он прорисовал в своем собственном мире четко очерченные границы, проведя черту между собой и остальными. От нее Никиас отдалился еще больше — если это вообще возможно.
Но одно то, что он поднялся на корабль в полумаске и перчатках, о многом, увы, говорило.