Душегубы

Влодавец Леонид Игоревич

Волка подняли вчетвером, каждый за свою лапу, и потащили к вертолету. Забросили в заднюю часть салона, на холодок. Бортмеханик втянул лесенку, закрыл дверь, ротор прибавил обороты, «Ми-8» снялся с поляны.

Через четверть часа он уже приземлялся на вертолетной площадке дивизии, которой командовал генерал-майор Максим Данилович Прокудин.

К вертолету подкатили почти одновременно «волга» Рындина и «уазик» генерала. Чуть подзадержавшись, прибыл второй «уазик» — военкома Сорокина.

— Саша, — распорядился Прокудин, обращаясь к командиру эскадрильи, — ты там со шкурой не затягивай. Чтоб была в лучшем виде!

— Все будет нормально, товарищ генерал-майор! У нас шкурник штатный, сами знаете…

— Ладно, поверю. Ну что, товарищи полковники, по машинам?

От вертолетчиков поехали в мотострелковый

полк. Именно его в этой дивизии прежде всего показывали всем проверяющим из округа и тем более — из Москвы. Часть и по сей день выглядела относительно прилично. Остальные смотрелись заметно похуже. Поэтому если проверка была самой обычной, то начальство, осмотрев этот хороший полк и поглядев, как тут налажены боевая учеба, быт и партполитработа (ныне — работа с личным составом), дальше этого полка не ездило. Дивизия получала законную оценку «хорошо» и устраивала для проверяющих небольшой сабантуй с банькой, шашлыками или рыбаль кой — в зависимости от вкусов прибывшего и времени года. Бывали более сложные случаи, когда дивизию, например, надо было чем-нибудь поощрить, сделать отличной, а ее командира наградить орденом «За службу Родине» очередной степени или двинуть на повышение. Тогда начальство сперва угощали все в том же отличном полку, а потом, как правило, не давая «просохнуть», начинали возить по остальным частям и подразделениям дивизии, отчего отдельные, кое-где встречающиеся недостатки как-то не замечались, а работа службы тыла дивизии завсегда получала высокие оценки. Наибольшие неприятности начинались тогда, когда наверху появлялось мнение, что данный комдив нуждается в постановке клистира и приведении в страх Божий. Ну и в тех случаях, когда почему-либо комдива требовалось спихнуть. Иногда — оттого, что и впрямь запустил дивизию, иногда — потому что засиделся и необходимо освободить место» для молодого перспективного, а иногда по той причине, что начальству не угодил. В таких случаях, сколько ни пои начальство, — все попусту.

Генерал-майор Прокудин в Чехословакию ходил лейтенантом. Сразу после выпуска, можно сказать. Нюхнул там пороху в первый раз. И неприятностей похлебал от души. На Вацлавскойй площади в Праге буйные парни, которых пытались убеждать, словесами насчет интернационального долга, встречали их свистом и руганью, плакатами с изображением свастики, вписанной в пятиконечную звезду. А в частях тогда, в 1968-м, еще служили полковники и старшины, которые вспоминали, как их забрасывали цветами и поили пивом в 1945-м… На этот раз вместо цветов кидали камни и бутылки, иногда даже с зажигательной смесью. Один из БТРов взвода, которым командовал Прокудин, подпалили. Какой-то патлатый псих, накурившийся не то анаши, не то марихуаны, которого за дымом не углядели, угодил под колеса. Толпа кинулась рвать на куски: «Красные. Убийцы!» Прокудин дал тогда пару очередей предупредительных в воздух, на поражение не стрелял. Толпу напугал, но, когда она шарахнулась, на мостовой остались лежать несколько человек… То ли со страху померли, то ли их во время драпа затоптали. Разбирались долго, но не посадили, а загнали в Забайкалье, в жуткую дыру под названием Оловянная. Прослужил лет пять, дорос до капитана, приобрел стабильно красноватый цвет лица и приучился не хмелеть после целой поллитры. Потом вдруг подвернулась майорская должность в Средней Азии. Сумел протиснуться в академию, отучился, вернулся на прежнее место службы и уже майором угодил в Афган. Там повезло: получил «Красное Знамя», звание подполковника и дорос до заместителя командира полка. А поскольку в характеристике написали «может быть назначен на должность командира полка», то его и отправили в эту самую дивизию, командиром того самого «показного» полка.

Прокудин был мужик толковый, умело взаимодействовал с командованием, не встревал куда не надо, не нарушал обычаев и боевых традиций дивизии, а самое главное, всегда показывал свой полк таким образом, что самые строгие и суровые проверяющие оставались довольны. Присмотрелись, подняли до замкомдива, а потом и на дивизию поставили. Глядишь, и лампасы проросли.

Дальше расти было сложнее, все-таки засиделся порядочно.

Полтинник генерал уже справил, а там, на верхах, уже сидели ребята помоложе. Увольнять «в связи с достижением предельного возраста» было рановато, но и поднимать куда-то смысла не было. В 50 лет

по нынешним временам надо было уже генерал-полковником быть или генерал-лейтенантом хотя бы. Конечно, можно было поспрошать старых друзей-однополчан, нет ли какой тихой должности по штабам или в министерстве, но этого Прокудин делать не стал. В тех местах, где генералов много, то есть в тех самых штабах и министерстве, ценность лампасов подвергается сильнейшей инфляции. А тут, в областном центре, кроме него — ни одного действующего генерала. И не только среди военных, но и среди всех силовиков вообще. И Теплов, и Рындин, и военком Сорокин хоть и стоят на генеральских должностях, но покамест полковники. Начальник гарнизона облцентра как-никак фигура заметная. Уж лучше быть кем-то в провинции, чем никем в Москве или Питере.

Территория мотострелкового полка осталась позади, и колонна из трех машин въехала в аллею из присыпанных снегом елок, которая вела к гостевому домику, где обычно останавливались вышеупомянутые проверяющие из вышестоящих штабов.

Это был небольшой приземистый особнячок, обнесенный бетонным забором с колючей проволокой поверху, с КПП на въезде. Внутри забора, кроме самого домика в два этажа, располагалось нечто вроде мини-парка, в систему которого входили теннисный корт и открытый бассейн. Сейчас, по зимнему времени, все это было заметено снегом, и лишь несколько самых необходимых дорожек были расчищены, а также площадка перед крылечком, где и припарковались приехавшие машины.

На крыльце начальство встретила румяная, как сказочный колобок, и вообще очень аппетитная и сдобная дама, одетая в бушлат с погонами старшего прапорщика, форменную юбку и неуставные сапожки на «молниях». При этом она, сбежав с крыльца навстречу гостям, выпятила одновременно и бюст, и попу (что круглее и крупнее, даже чекистский взгляд Рындина не определил бы сразу), приложила руку к кокетливо скособоченной ушанке и бодро отрапортовала:

— Товарищ генерал-майор, на вверенном мне объекте никаких происшествий не случилось…

Генерал не дал толстушке закончить, сказав:

— Ладно, не выпендривайся, Буракова. Тут все свои, особого парада не надо. Сауна на ходу?

— Так точно. Хоть сейчас заходите.

— Мы и зайдем. Намерзлись, понимаешь, в вертолете. Надо с часок прогреться. Ну, а потом столик организуешь.

— Возьмите, товарищ старший прапорщик, — сказал Рындин, доставая из своего «дипломата» две бутылки коньяка. — Не люблю в гости с пустыми руками ездить.

— Ты смотри! — восхитился Прокудин, перехватывая одну из бутылок. — Молдавский 25-летней выдержки! Это надо же! Его только Политбюро, говорят, употребляло, да и то пока Леонида Ильича, вечная ему память, бывшие подчиненные ублажали. Не подделка? А то, говорят, теперь даже боржоми подделывают.

— Натуральный, натуральный! — уверенно кивнул Рындин. — Проверено специалистами.

— Это точно, — хихикнул военком Сорокин. — ЧК со времен Феликса в этом деле толк понимает!

— На, Лариса, — генерал подал бутылку прапорщице, — поставишь на почетное место…

Через полтора часа, прожарившись в сухом горячем воздухе, побултыхавшись в прохладном мини-бассейне, ополоснувшись в душе и завернувшись в простынки, вышли в предбанник, где хлопотунья Лариса уже выставила на столик коньяк и закуску.

— Максим Данилович, — спросил Рындин, — у тебя этот видачок работает или так, для красоты, поставлен?

— Обижаешь, товарищ полковник, работает. А что, есть чего глянуть для морального разложения?

— Ну, ничего особо разлагающего показывать не хотелось бы. Скорее это вроде детектива…

— Давай, может, лучше по рюмочке, а потом и глянем? — , предложил генерал.

— По рюмочке обязательно. Но лучше, если вы с Сорокиным это на трезвую голову посмотрите.

Комдив и облвоенком обеспокоенно переглянулись.

— Та-ак… — мрачно протянул Прокудин. — Это как же понимать?

— А это уж как увидите, так и поймете. Наверно, я бы мог вам это все и вовсе не показывать, да ведь люди-то вы хорошие.. Посмотрим, обсудим, какие меры можно принять.

— Ну что ж… — сказал генерал. — Давай поглядим…. А я-то все соображал, с чего это мой особист заерзал, когда ты давеча позвонил.

Прокудин включил небольшую видеодвойку, стоявшую в углу предбанника, вставил кассету, которую Рындин извлек из своего «дипломата», и уселся рядом с притихшим Сорокиным.