Душегубы

Казарма была старая. Кто ее строил и когда — черт ее знает! Может, еще после гражданской войны голодные, но жизнерадостные оттого, что остались живы, красноармейцы, прослушав речь комиссара в пенсне, кожаной куртке и картузе, под звуки духового оркестра вооружились лопатами, пилами и топорами, а затем пошли выполнять то, что позже стало называться «дембельским аккордом». То есть строить эту казарму для будущих поколений, имея в виду, что сразу же, как построят, так и демобилизуются. Сляпали они ее очень быстро, потому как торопились по домам, по своим деревням, к той самой родной землице, которую отстояли от Антанты, белогвардейцев и иных мерзопакостных наймитов мирового капитала. Многие даже предполагали, что разживутся помаленьку по случаю замены продразверстки продналогом. Насчет того, что в ленинском плане построения социализма записаны индустриализация, коллективизация и культурная революция, они еще не

Не знали они и того, что одноэтажная казарма-барак, наскоро срубленная ими в рекордно-аккордные сроки, простоит так долго, что даже переживет ту самую Советскую власть, которую они по воле Божьей (или вопреки таковой — тут могут быть разные мнения) установили и защитили в ходе жестоких классовых сражений. И уж никак они не догадывались, что их правнукам а в самом конце XX столетия придется проживать в этой же самой казарме. Правда, уже в рыночную эпоху.

Вообще-то, в этой самой воинской части, стоявшей в одной из не самых центральных областей Российской Федерации, имелись и более современные сооружения. В славную, хотя и, увы, безвременно минувшую эпоху «холодной войны», когда армия ни в чем отказа не знала и свежеиспеченный летеха с двумя сотнями рублей денежного ощущал себя обеспеченным человеком, часть пережила настоящий строительный бум. В ходе этого бума были сооружены отличные кирпичные боксы для грозной боевой техники, склады, несколько вполне прилично выглядевших трехэтажных казарм, клуб с просторным спортзалом и даже с бассейном, наконец, солиднейший штаб, которому иной райком партии мог бы позавидовать в отделке.

Старая казарма лишь чудом не была снесена (хотя того заслуживала). Строго говоря, местом расквартирования для штатных подразделений она перестала быть еще с послевоенных лет, но довольно долго служила временным пристанищем для молодого пополнения, пребывавшего там в «карантине» и дожидавшегося принятия присяги, после которой его распихивали по штатным ротам или отправляли в учебки. В промежутках между призывами туда вселяли разного рода постояльцев: то «партизан-запасников, которых призывали на всякие сборы и переподготовки, то прикомандированных из других частей, то курсантов военных училищ, проходивших войсковую практику. Был даже случай, когда там устроили на время офицерское общежитие для холостых. В общем, свято место пусто не бывает. Само собой, требования к чистоте, порядку и прочим нюансам быта в данной жилой кубатуре по неписаному местному обычаю существенно снижались. Умывальник на десять сосков и деревянный сортир на восемнадцать очков находились во дворе, на задах казармы, и пользование ими в зимнее время было не самым приятным делом. Поскольку в здешних местах температура воздуха иной раз ныряла до минус 30, а на минусовом уровне стабильно держалась с ноября по март, то умывальником пользовались только те, кому повезло прописаться тут с марта по ноябрь. Здесь отродясь не водилось центрального отопления. Когда-то — еще при Ленине, возможно, — имелись чугунные „буржуйки“. Позже — в годы первых пятилеток, кажется, — были сооружены четыре кирпичные печи с вмазанными в них металлическими трубами.

Само собой, солдат осенне-зимнего призыва, прожив месяц-другой карантина в этой казарме, уже ощущал, что кое-что в службе понял. Однако совсем понявшим службу он мог стать лишь после того, как по весне, в день ленинского коммунистического субботника, в числе группы особо отличившихся постояльцев гауптической вахты и лиц, имевших на боевом счету не менее четырех неотработанных нарядов, принимал участие в ликвидации последствий зимнего сезона.

Кардинальные изменения в судьбе данной войсковой части и памятника архитектуры 20-х годов XX века, каковым являлась деревянная казарма с приданными ей туалетом и умывальником, произошли уже в период после самороспуска Советского Союза и запрета на деятельность КПСС. Поскольку «холодная война» была победоносно завершена (для кого победоносно — вопрос несущественный), а бывший вероятный противник стал прямо-таки отцом родным, кормильцем и особенно поильцем, то наличие крупногабаритных Вооруженных Сил и соответствующих их габаритам военных расходов некоторым товарищам, то есть — тьфу ты! — господам, показалось ненужным излишеством. Войсковую часть, которая отвоевала под красным знаменем гражданскую, финскую, Отечественную и советско-японскую 1945 года войны, порешили. В смысле — порешили расформировать. Потом, правда, передумали и превратили в кадрированную, то есть оставили ей номер, знамя, командира, офицеров и прапорщиков. Кроме того, технику, вооружение и прочее штатное имущество, а также две роты солдат, чтобы это имущество раньше времени не растащили. А в один прекрасный день зимы 1992 года, когда народ и армия освободились от тормозящих развитие рыночной экономики тоталитарно несвободных цен и личных сбережений в сберкассах, выяснилось, что денег на уголек для котельной попросту не хватает.

Поэтому достигнуть значительной экономии топлива и денег можно было лишь в том случае, если полностью отрубить теплоснабжение от кирпичных казарм. Проблема была только в том, куда девать сто сорок девять граждан Российской Федерации, обитавших на первом и втором этажах «солдатского общежития № I», как именовалась, согласно вывеске, одна из кирпичных казарм.

Поскольку в лучшие свои времена — должно быть, в годы Великой Отечественной — деревянная казарма с печным отоплением вмещала двести человек (такие тогда были роты), то территории для размещения двух маленьких рот мирного времени должно было хватить с избытком. Поэтому, согласно приказу по части, на период отопительного сезона личный состав был переселен из «общежития № I» в «общежитие № 5».

Но после переезда на новое место, то есть в старинную казарму, пошли неурядицы и разборки.

Впереди, за весной-красной и летом (опять-таки красным, невзирая на новые веяния), просматривалась грядущая зима 1992-1993 годов, а также новые, еще более крутые цены на топливо. Поэтому едва прибыло в часть неоперившееся пополнение и было поселено по обычаю в одном конце «общежития № 5», как в другую половину был брошен ударный отряд «дедов» — дембелей. Их оказалось достаточно, чтобы за одну неделю соорудить в северном крыле казармы полный набор необходимых помещений для одной роты, а за вторую — построить точно такую же систему и в южном крыле, откуда рядовых необученных оперативно переселили в северное. «Деды» со свистом покинули ряды войск, оставив их наедине с проблемами переходного периода.

После этого уже и командиры рот стали глядеть друг на друга волками, несмотря на то, что до того вполне прилично относились друг к другу. А соответственно и все прочие офицеры стали проявлять лишнюю нервозность, если речь шла о нарядах, караулах и прочих случаях, где происходило соприкосновение интересов. В нарядах и караулах шли постоянные разборки во время приема-сдачи.

Командование части пыталось примирить между собой оба подразделения, но ничего толкового у него не получалось. Драки между солдатами стали почти обычным явлением, и, хотя они не доходили до опасной черты, за которой начинается то, что называется «массовыми беспорядками», не было никакой уверенности в завтрашнем дне. То есть большая буза могла произойти со дня на день. Теперь надо было удивляться не тому, как могла из-за сущей ерунды развиться уже нешуточная вражда, и не тому, что из-за какого-нибудь очередного пустяка произойдет большой мордобой, а тому, что этот мордобой пока еще не произошел. Сменили друг друга несколько призывов, но вражда не унималась. Назначили командира первой командиром второй и наоборот. Но и из этого толку не вышло. Оба начали смотреть на проблемы из другой канцелярии, но точно так же, как и прежде. Каждый считал, что его ребята были молодцы, а у преемника — дрянь. Получив под команду «чужих», оба ротных начинали думать, что, попав в «хорошие руки», их новые подчиненные исправляются, а прежние, угодив под команду «козла», портятся. Не принесли облегчения ни перевод из роты в роту половины их личного состава, ни обмен старшинами.

Когда началась война в Чечне, то кадрированную часть не тронули. Правда, командиру неофициально намекнули, что не худо бы подыскать отделение добровольцев для пополнения одного из сводных мотострелковых батальонов, который уже находился на Кавказе. Хотя это было и не жесткой обязаловкой, а так, просьбой о дружеской помощи, поскольку округу спусти ли приличную разнарядку на «горячую точку». А наскрести по частям нужное число более-менее пригодных для дела пацанов оказалось трудновато.

Нет, дело было, конечно, не в том, что не хватало желающих. Как ни странно, но не так уж и мало было пареньков, которые хотели поиграть со смертью. Одни из самоутверждения, другие от легкомыслия, третьи от злости, четвертые от тоски, пятые от того, что «за державу обидно». Но поди потом докажи мамам, что их сынок действительно сам напросился. Ведь если маме привезут, не дай Бог цинк, то сам парнишка уже ничего не скажет. Но найдется другой, который, побегав под пулями, померзнув в степи на ветру или, наоборот, крепко погревшись от горящей «брони» и прокляв тот день, когда выбрал такую судьбу, скажет, что его заставили записаться «добровольцем». Весело будет, если этой мамочке суд удовлетворит иск? Миллионов на сто, например?

Нет уж, брать — так сирот. Процент детдомовцев в армии нынче здорово вырос. Потому что если родителям сын не в тягость, его в армию так просто не отдают. А когда нет этих родителей, которые справку от врача купят или военкому посулят, что им крутые займутся, то можно такого призывника и в солдаты взять без особых проблем, и спокойно посылать пацана хоть черту в зубы. Жаль только, что тех, кто родителей имеет, все-таки намного больше.

О том, что из части будет набор на войну, все, конечно, узнали быстро. В обеих ротах уже знали насчет командирской идеи набрать детдомовцев. Всего их было семеро. Трое в первой роте и четверо во второй. А нужно было минимум восемь. И тогда, поглядев повнимательнее личные дела, нашли еще одного — рядового Русакова Валерия Юрьевича, 1976 года рождения, русского. Отца у него не водилось, а мать в период прохождения сыном военной службы была осуждена по статье 108 «Умышленное тяжкое телесное повреждение» на пять лет лишения свободы. Подралась с собутыльницей во время совместного распития и располосовала ей лицо ножом.

Само собой, он был тоже из первой роты, и, таким образом, ни один из ротных не смог бы обидеться и заявить, будто у него отобрали больше людей, чем у коллеги.

Однако, когда Русакову предложили вызваться добровольцем, он с ходу отказался. Сначала спросил, приказ это или нет, а когда узнал, что все на действительно добровольной основе, то отказался наглухо. С ним повели задушевную, хотя и немного нервную, беседу.

Сперва рассказали о том, какие сволочи боевики, как там, в этой Чечне, нужны крепкие и умелые солдаты второго года службы, тем более со стабильно отличной оценкой по стрельбе, как у него, Русакова. Потом немного поспрашивали о семейных делах, посочувствовали насчет матери, поинтересовались неназойливо, что с отцом.