Душевные омуты
Шрифт:
Продолжительное увлечение такой фантазией явно свидетельствует о том, что мы остаемся в плену инфантильного мышления. Оно неизбежно присутствует в детско-родитель-ских отношениях, которые закономерно становятся моделью всех будущих отношений с окружающими. Поэтому мы переносим парадигму всевластного родителя на Доброго Волшебника. Эта фантазия, этот перенос детской веры в чудо больше всего искажает реальные отношения с людьми. Дело не в том, что наши комплексы портят все, что хорошо начиналось и сулило прекрасную перспективу, а в том, что у нас растет раздражение, фрустрация и горечь, когда поведение других людей не отвечает нашей скрытой фантазии и нашим неоправданным ожиданиям.
В конечном счете Добрый Волшебник, даже если нам удалось бы его найти, превратится в величайшую
83
The Four Quarters, p. 126. См. также: Элиот Т. С. Четыре-квартета // Полые люди. СПб.: Кристалл, 2000, с. 185.
Обе фантазии: о бессмертии и о чудесном избавлении — затрудняют нам восприятие жизни и мешают нашей жизнедеятельности здесь-и-теперь. Если мы получили благословение богов на достижение среднего возраста и преодоление этого рубежа, нам придется испытать мучительные страдания, чтобы обрести уверенность, но вместе с ней мы получаем возможность посмотреть на себя другими глазами. Чтобы появился этот новый взгляд, нужно посетить не только Парнас, Афины, Иерусалим или Цюрих, но и погрузиться в омут, в глубине которого мы получим самые большие и самые глубокие знания. Достигнув среднего возраста и пройдя через его кризис, мы можем научиться постигать мудрость. Это совершенно не та мудрость, к которой стремится властвующее Эго; она значительно богаче ощущения любого Эго. «Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Матф. 7:14).
Каждый из нас мог бы отправиться в странствие. Каждый из нас несет ответственность за максимально полное выражение этого обязательного требования индивидуации. Хотя нам следует ежедневно осознанно совершать эту работу, ее можно сделать несколько легче, прибегнув к помощи психотерапевта. Вступая в отношения с нами, терапевт тоже имеет травму, но у нас есть веские основания считать, что он работал над своей травмой и обладает необходимой мудростью, чтобы сопровождать нас в странствии. И тогда для обоих людей погружение в омут и его «преодоление» может стать трепетным и очень важным переживанием. Юнг писал:
Главная цель психотерапии заключается не в том, чтобы довести пациента до несбыточного состояния счастья, а в том, чтобы ему помочь обрести стойкость и философское спокойствие перед лицом страданий. Для ощущения полноты и завершенности жизни необходимо установить равновесие между радостью и грустью. Но так как страдания никогда не ощущаются позитивно, люди обычно предпочитают не думать над тем, сколько страха и печали придется им испытать. Поэтому они обходят острые углы и говорят о прогрессе и самом великом счастье, которое им доступно, забывая о том, что само счастье становится ядовитым, если человек не испил до дна свою чашу страданий. За неврозом зачастую скрываются все естественные и неизбежные страдания, которые не хочет испытывать пациент [84] .
84
Psychotherapy and a Philosophy of Life, The Practice of Psychotherapy, CW 16, par. 185.
Каждый раз испытывая страдание, мы все вместе совершаем странствие. Юнг напоминает нам:
Огромным достижением личности… является акт высочайшего мужества — обращение лицом к жизни; так происходит полное утверждение всего, что составляет суть личности, так осуществляется успешная адаптация
Более того, Юнг утверждает: «Каждый человек — это новый эксперимент в жизни при ее постоянно изменяющемся настроении и попытка нового решения или новой возможности адаптации» [86] . Именно наша внутренняя работа при погружении в омут приводит к новой адаптации, которая придает направление жизненной силе.
85
The Development of Personality, The Development of Personality, CW 17, par. 289.
86
Analytical Psychology and Education, ibid., par. 173.
Юнг также отмечает, что любой невроз — это «оскорбленный бог» [87] , при неврозе нарушается какая-то архетипическая структура. Решая задачу, присущую каждому омуту, мы ищем возможность исправиться перед встречей с божеством. Почему я написал «божество»? Потому что деятельность психики внутренне религиозна. Она ищет связи, смысла, трансценденции. Самое глубокое противоречие заключается в том, что мы можем открыть эти божественные законы, скорее погрузившись в душевный омут, чем придя в храм или взобравшись на горную вершину.
87
Two Essays on Analytical Psychology, CW 7, par. 392.
Даже при наличии трансцендентного таинства жизнь — это черные пятна и темные полосы. Мы никогда не видим их достаточно отчетливо; они всегда переменчивы и никогда не исчезают полностью.
Дженнифер отправилась к своей умирающей матери в Миннеаполис. Она летела на самолете и тряслась от ужаса при одной мысли о встрече, ибо мать всегда стремилась «поглотить ее целиком». «Сдержанная открытость… сдержанная открытость», — не уставала произносить про себя Дженнифер. Она повторяла эти слова в самолете, в аэропорту, в клинике. Она стремилась быть открытой и эмоционально доступной для своей матери в то время, когда ей это стало нужно, — но при этом Дженнифер следовало быть психологически сдержанной, чтобы снова не оказаться у матери под пятой.
Встретившись с матерью, Дженнифер удалось сделать несколько больше, чем просто сдержать свою подозрительность и гнев, поэтому, простившись с матерью в последний раз, она почувствовала себя глубоко несчастной. Спустя несколько месяцев ее стали одолевать сны и внезапные воспоминания об этой последней встрече. Она проклинала себя за свою холодность, рациональность, эмоциональное отчуждение, за свою неспособность оплакать мать и сказать о том, как она любила ее. Она знала, что выполнила лишь наполовину то, о чем твердила себе перед встречей, т. е. была более сдержанной, чем открытой.
Иначе говоря, у нас никогда не получается все хорошо. У нас бывают промахи и недостатки, что-то происходит слишком быстро, что-то — слишком сложно, что-то — слишком мрачно. Это — сейчас, а тогда была ясность, достижение цели, победа. Ибо мы — вовсе не боги, хотя у нас внутри наряду с божественными помыслами существуют и дьявольские. Удивительно, что мы вообще выжили, что у нас были периоды умиротворения, доброго отношения к окружающим, а иногда мы даже немного восхищались самими собой.
Нужно ли нам осуждать Дженнифер так же жестко, как упрекает себя она сама? Мы ей скажем, что эта последняя встреча с матерью происходила в контексте ее индивидуальной и весьма болезненной истории. Она ответит, что она попала в прежний омут и реагировала так же, как прежде, что она была не готова выйти за рамки своего привычного поведения, как того требовала ситуация. И тогда мы попросим ее сделать то, что нам самим труднее всего сделать: простить себя за то, что она оказалась обычным человеком.