Душевные трубки
Шрифт:
«Это удар, как мы и предполагали», – сказал он.
Она повернулась ко мне. «Лисон? Я думала, ты сказал, что проверил ошейники».
Прежде, чем я смог ответить, Джэнг снова заговорил. «С ошейником всё в порядке. Он поджарил его до того, как он умер».
Ху Мун откинулась на спинку и взяла свой стакан. «Итак, он был парализован, но прошло некоторое время, прежде, чем он сдох?»
Джэнг покачал головой. «Я так не думаю. Инсульт был внезапный и обширный. Он умер почти мгновенно... но после этого ошейник долго его поджаривал, во всяком случае на это указывают данные».
«Странно», – сказал я. «Интересно, что его так отвлекло, что он смог это игнорировать». Взгляд Ху Мун пренебрежительно скользнул по мне. «Как ты думаешь, что случилось?» –
«Не знаю» – ответил он. «Это очень необычно». «Что-нибудь ещё?»
Джэнг помедлил, словно обдумывая значимость своей информации. «Возможно. На его коже были едва различимые следы какой-то жидкости, схожие со смесью крови и слизи».
Ху Мун выглядела раздражённой. «А для... Что ты говоришь? На него напала стая гигантских плотоядных слизней? Тех, которых мы ещё не заметили?»
Джэнг ответил, чуть улыбнувшись. «Может быть. Но вещество, насколько я могу сказать, это простая небиологическая имитация этих веществ. Она не содержит и следов ДНК или какого-либо другого закодированного протеина. Поддельная слизь, поддельная кровь».
Последовало непродолжительное напряжённое молчание. Затем Дьюайн задала вопрос, который непонятно как пришёл ей в голову. «Ты говорил, Вспышка сделал что? Его преступление? Из-за которого его сделали слугой?»
Джэнг смерил её пристальным задумчивым взглядом. «Я не говорил, потому что я не знаю», – наконец сказал он. «Думаешь, это имеет значение?»
Она пожала плечами.
«Хорошо», – сказал Джэнг. «Вот моя рекомендация: по возможности нам следует обходиться без использования труда сосулек. По-видимому, контрольные устройства функционируют ненадёжно и мы не знаем почему».
Ху Мун кивнула. «Я обдумаю твой совет», – сказала она.
Призывно запиликал холоконтур, установленный в центре корабельной комнаты отдыха. Мы заняли места и Ху Мун села рядом со мной. Свет притух и она прислонилась ко мне. Я мог бы получить удовольствие от соприкосновения, но оно явно было не дружелюбным.
«Оставь Дьюайн в покое», – прошипела она мне в ухо. «Разве ты не видишь, что заставляешь её чувствовать себя неловко?»
«Прости», – сказал я, не принимая её особо всерьёз.
Она издала едва слышное шипение. «В трюме осталась дюжина сосулек. Если ты не сможешь контролировать свои сексуальные побуждения, дай мне знать и я разморожу одного для тебя. Одна из женщин вполне привлекательна».
Я сидел в темноте, уши мои горели, в горле – комок ярости. Я знаю, что теперь я менее проницателен, чем другие люди, но я всё же могу распознать жестокость, когда она направлена на меня.
Мы смотрели сцены из пятого года колонии.
Они были довольно маленькой группой, меньше сотни, но достаточно умны, чтобы понять проблемы, связанные с ограниченным генетическим фондом. Малыши белаги взад и вперёд под коричневым солнечным светом и ни один из них особо не походил на своих родителей, хотя у них была тёмная кожа и курчавые волосы колонистов, чёрные глаза и вывернутые губы, которые пережили столетия с тех пор, как их предки покинули Джа-мир. Наверное, большинство детей перевозилось на борту в виде эмбрионов, замороженных в стазисных коробках, но, вероятно, некоторые из самых молодых появились из живых утроб. По мере того, как колонисты достигли большей безопасности в своём новом доме, некоторые женщины очевидно решили не торопиться и выносить детей и были заметно беременны.
Дома были привлекательны своей неброскостью, длинные низкие строения, сделанные из серого окаменелого коралла, который выходил на поверхность то тут, то там, крытые крыши, крытые пластифицированным болотным тростником. Двери и оконные рамы были выкрашены в голубой ультрамарин – капелька чистого цвета во всём остальном ландшафте цвета умбры [1] и сепии [2] .
Колонисты носили простую практичную одежду из серо-коричневого волокна, идентичную универсальному цельному корабельному костюму, всё ещё используемому спустя эти многие столетия. Однако я заметил, что мода поднимала свою переменчивую голову. Некоторые женщины начали носить яркие платки, повязанные на талии. В волосах вместо цветов, которые не развились на Грэйлине IV, многие из них носили раковины окаменелых моллюсков, тонкие блестящие чёрные диски со слабым голубоватым переливом, нанизанные как бусины на шнурок, окрашенный в такой же голубой цвет, как двери.
1
Тёмно/буро-коричневая краска.
2
Светло/ярко/серо-коричневая краска.
Сегодня вечером корабельный компьютер выбрал нам для показа сцены из, может быть, религиозной церемонии, которая проходила каждый день на закате. Как бы то ни было, это была интерпретация Ху Мун. Я думаю, что, возможно, руководители колонии прочли те же самые книги по экспедиционной социализации, что и Ху Мун, но я держал эту теорию при себе.
Дети были уложены в кроватки, а взрослые двигались по направлению к небольшой открытой площадке в центре поселения, лица умыты, волосы причёсаны, с выражением спокойного ожидания.
Компьютер при редактировании исключил много материала, так как мало волнующего можно найти в большой молчаливой группе людей, смотрящих, как заходит солнце. Изредка холокамера подъезжала по-ближе и наш контур заполнялся одним лицом.
Тут был мужчина средних лет с тонкими острыми чертами, дымивший скрученной в ручную сигаретой, раскосые глаза полузакрыты. Его волосы по-прежнему были спутанными веревками, что время от времени было модным на Джа-мире, но я обратил внимание, что многие колонисты по-моложе отказались от этого стиля. Как то, я поинтересовался вслух, почему они просто не вернулись на Джа-мир, когда Бонтон стал слишком опасен. Ирвэйн просветил меня в истории Джа-мира, сказав, что Джа-мирцы оценили убыль населения, произошедшую в результате печально известных Ганджа Войн, когда очень многие погибли или эмигрировали со своего прекрасного мира, включая предков умерших колонистов. Джа-мирцы учредили строгий контроль за размножением и положили конец иммиграции. Единственными желанными посетителями были туристы, которые прилетали, тратили деньги и улетали. Исключений для покинувших родину групп сделано не было.
Камера передвинулась к женщине с налитыми кровью глазами и с облаком вьющихся белых волос, которая умело держала чиллум [3] между своими пальцами с большими костяшками и выпускала облачка белого дыма в угасающий свет, беззвучно смеясь.
Многие курильщики сидели одни, но здесь и там небольшие группки передавали из рук в руки толстые сплифы [4] . Никто не разговаривал.
Особенно долго камера задержалась на красивой молодой женщине с кожей, такой же чёрной и блестящей, как раковины, которые она носила в своих длинных, мягко вьющихся волосах. Я предположил, что у кинооператора были, или он надеялся на них, интимные отношения с ней, с такой любовью она была снята. Красноватый свет заката образовал у неё ореол. Она сидела в стороне от других и выпускала дым из простой латунной трубки с бамбуковым мундштуком, она была погружена в себя и её выражение нельзя было прочесть даже тогда, когда камера приблизилась настолько, что её глаза с тяжёлыми веками заполнили экран.
3
Небольшая прямая трубка для курения конопли из глины, стекла, дерева и т.п. со специально обточенным камнем внутри, который не даёт конопле попасть в рот.
4
Косяк, сигарета с марихуаной.