Души воров
Шрифт:
Когда стемнело, Угоняй начал волноваться, говорить об опоздании, сетовать на то, что поздно вышли.
Наконец, взойдя на очередной холм, он сказал "пришли". За холмом опускалась маленькая долина. На дне долины, без света, без звука, чернело село. Дальше была видна Волга, подернутая туманом после жаркого дня.
– Идем туда, - Угоняй простер руку вправо от села.
– За логом снова подъем, а там, на самом перевале, и есть Обрат-Бугор.
Они стали пересекать долину наискосок, оставляя спящее село по левую руку. Угоняй,
– Угоняй, а, Угоняй, - решился спросить Семен.
– А где ты с тем стариком-то говорил?
Угоняй помедлил и безразлично ответил:
– В остроге. Он и сейчас там сидит.
Наверно, уже не выйдет - совсем старый.
Снова наступила тишина, нарушаемая лишь сопением и шелестом травы под ногами. Семен хотел спросить, за что Угоняй попал в острог, но поостерегся, а только лишний раз упрекнул себя в том, что связался с вором.
Подумав об этом, он поднял глаза, и вскрикнув, остановился. Прямо по пути на всхолмье стоял всадник.
Всадник был огромен, в несколько человеческих ростов. Стоял, глядя в сторону приближающихся кладоискателей, и был недвижим - шевелился только конский хвост.
Угоняй на вскрик тоже остановился.
Оглянулся на Семена, сплюнул и сказал:
– Дурак. Это же дерево.
У кургана Угоняй сорвал с себя армяк, раскрутив, зашвырнул его на вершину и, пару раз молодецки притопнув, схватился за лопату:
– Будем копать здесь. Так советовал старик.
Семен тоже обнажил торс (они решили меньше грязниться, чтобы наутро не привлекать внимания), поплевал на руки и вонзил лопату в землю. Копнув пару раз, он почувствовал неладное, перевернул лопату и поводил указательным пальцем по лезвию.
– Слышь, Угоняй, лопата-то тупая...
– Ну и что?
– Угоняй, не оборачиваясь, продолжал работать.
– Но я ее точил...
Угоняй остановился, обернулся - в темноте сверкнули его зубы - и насмешливо кинул:
– Если чертовщины боишься - перекрестись...
Семен не счел лишним перекреститься трижды. Мгновение поколебавшись, он присоединился к Угоняю.
Копали суетливо, постоянно сталкиваясь черенками лопат. Сердце стало стучать громче, перехватывало дыхание.
Иногда Угоняй зажигал свечу и, прикрывая ее пламя рукой, высматривал что-то в земле. Узкая влажная траншея все глубже врезалась во внутренность Бугра.
"Ишь, - думал Семен, посматривая на Угоняя.
– Полторы собачьих силы, а как унюхал золото - роет будто бешеный".
Наконец, штыки лопат уперлись в твердое.
Это была каменная кладка. Угоняй аж рявкнул от восторга:
– Все как дед говорил. Это каменный ящик, самая верхушка. Ныряем вниз там должен быть ход. Эх, али мы не мужики, али мы не грузчики?!
Семен вдруг испытал прилив азарта, под ребрами словно бы защекотало, призывно и весело. Страх
Теперь работали по очереди - не было места развернуться. Один прорубал вдоль стены глубокий колодец, другой отбрасывал землю. На глубине сажени Угоняй краем колодца задел в стене забитое землей отверстие. Он уже не рычал от восторга, а только работал все быстрее и быстрее, как одержимый. Когда длинной лопатой копать стало несподручно, он, зажав между камней, обломил черенок и выбросил его наружу. Смотря вниз, Семен видел, как в боковом лазе исчезала сначала голова Угоняя, потом плечи, туловище и, наконец, сучившие в нетерпении ноги. Семен только поспевал выбрасывать доставаемую Угоняем землю и закреплять стенки лаза.
Наконец, пятки Угоняя, дернувшись, исчезли, и из черной дыры раздался сдавленный торжествующий голос:
– Прокопал! Бери свечу, лезь сюда!
Семен выпрыгнул из траншеи, чтобы взять свечу, и на мгновение замер степь охватила его тишиной и наполнила восторгом. На северо-востоке небо уже посветлело - близился новый день. Щебетали предрассветные птицы. Вдохнув напоследок пьянящий свежестью и запахом трав воздух, Семен нырнул в подземелье.
Узкий лаз сдавил ему грудь - Угоняй копал, рассчитывая только на себя.
Когда, ругаясь, Семен протиснулся сквозь лаз, он из тьмы попал в тьму кромешную - душную и сырую. Где-то под рукой слышалось дрожащее бормотание Угоняя:
– Свет давай. Чую добро руками. Чую родимое.
Торопливо высек искру, затеплил свечу.
Дрожащий огонь осветил низкие своды каменного ящика, в котором они находились. В трех стенах черными тенями выделялось по глубокой нише.
Посреди склепа лежал огромный плоский камень, а на нем - то, что когда-то было человеком.
Семен и Угоняй плечом к плечу стояли перед ложем потревоженного ими покойника. Свет свечи колебался на белых, вытянутых как в струнку, костях, на крупных ровных зубах, в глубоких глазницах.
– А ведь это не царь вовсе, а девка, - подал голос Угоняй.
– Смотри, бусы на ней, браслеты всякие. А это что?
– Угоняй ткнул лопатой большую пластину, стоящую в головах.
– Железка. А, зеркало что ли?
– Царство ей небесное, - шепнул Семен.
– Ты что! Она ж нехристь, - посмотри, креста нигде нет. Какое там ей царство небесное? Одно слово - басурманка.
Определив покойницу к басурманкам, Угоняй мигом успокоился и развеселился. Он взял мешок и принялся складывать в него украшения, предварительно поднося каждое к свету.
Когда украшения оказывались золотыми, он удовлетворенно хмыкал. Семен тоже унял благоговейную робость и стал, вздымая клубы пыли, шарить по нишам.
И тут раздался звук, заставивший их вздрогнуть и обернуться.
Под тяжестью земли хрустнула деревянная подпорка. Оба сотоварища ринулись к сузившемуся лазу, но руки их ушли в отверстие разве что по локоть.