Душитель из Пентекост-элли
Шрифт:
– Страх, – промолвил Джонс, сжав губы. – Боязнь неудачи, опасения, что он не оправдает собственных надежд и надежд других. – Он вглядывался в лицо своего собеседника, словно пытался что-то прочесть на нем и надеялся, что ему вот-вот это удастся. – Я не говорю о том понятном страхе мужского бессилия; я имею в виду душевный страх, который рождает ненависть, ибо этот человек был слишком поглощен самим собой, а теперь стал одержим злобой, оказавшись не тем, кем считал себя. Да и выбранный им путь тернист, а цена слишком высока, чего он никак не ожидал.
Томас молчал. В голове у него, сменяя одна другую, роились мысли: не о себе ли говорит
Не была ли эта откровенность признанием вины?
– Под телом убитой был найден значок «Клуба Адского Пламени», – сказал наконец полицейский, нарушив наступившую тишину. Звуки проезжающих повозок, топот копыт по мостовой, крики случайных прохожих слабым отзвуком доносились сюда, словно из другого мира.
– Это не мой значок, – осторожно ответил Джонс. – Свой я много лет назад выбросил в реку. Зачем вы пришли ко мне, мистер Питт? Я ничего не знаю об убийстве. Если бы знал, сам пришел бы к вам и рассказал. Вам не пришлось бы меня разыскивать.
Томас не был в этом уверен. У Яго Джонса было лицо человека, который следовал велению своей совести, а не законам, и не задумывался над тем, во что это может ему обойтись. Если речь шла об одном из его прихожан, который пришел к нему на исповедь, терзаемый страхом и чувством вины, то Питт не сомневался в том, что Джонс не стал бы сообщать об этом на Боу-стрит или куда-нибудь еще.
– Я знаю, что значок не ваш, – повысив голос, ответил суперинтендант. – Это значок Финли Фитцджеймса.
Было совсем уже темно, и Питт не видел, изменился ли в лице Яго, но по тому, как резко дернулась его голова, каким стал его взгляд и как горько сжались губы его собеседника, он понял чувства, терзающие беднягу.
Затянувшееся молчание было тяжелым, как сгущающаяся темнота улицы. Какой ужас, должно быть, испытывает сейчас Яго! Страх за человека, некогда бывшего его другом, смятение? Или вину, ибо случилось то, на что намекнул Томасу Тирлстоун: Джонс случайно обменялся с Финли значками и потерял его на месте преступления?
– Вы сомневаетесь в его невиновности? – тихо спросил полицейский. – Означает ли это, что вы не удивлены?
– Это… ничего… – Яго с трудом сглотнул. – Это ничего не означает, мистер Питт, кроме, конечно, моего огромного огорчения. Я не верю, что Финли виновен, но не могу дать вам каких-либо мало-мальски стоящих объяснений, кроме тех, что вам уже, должно быть, пришли в голову. – Он переменил позу, словно от усталости. – Возможно, Финли когда-то и бывал там и мог потерять свою эмблему, только я удивлен тем, что она у него до сих пор сохранилась. Не скрою, очень удивлен! Возможно, он сам дал его Аде… в качестве платы за услуги? Тот факт, что значок найден у нее, совсем не означает, что он попал к ней именно в тот вечер, когда ее убили.
– Вы пытаетесь быть верным другом, мистер Джонс, – устало заметил Томас. – Я уважаю ваши чувства, но не могу согласиться с вашими доводами. Разумеется, я проверю каждую улику и все, что может относиться к этому делу. Если вы вспомните еще что-либо, касающееся Ады Маккинли или того, что произошло вчера вечером, пожалуйста, сообщите мне. Можете оставить сообщение в участке на Боу-стрит.
– На Боу-стрит? – В темных глазах Яго блеснул интерес. – Не в участке Уайтчепела?
– Следствие ведется на Боу-стрит. Я – суперинтендант и начальник участка.
– Начальник участка на Боу-стрит? И вы занимаетесь делом об убийстве какой-то проститутки? – Голос молодого человека прервался, и в нем послышался испуг. – Опасаетесь, что появился новый Потрошитель?
Питт непроизвольно вздрогнул, почувствовав холодок под ложечкой.
– Нет. Я занимаюсь этим только потому, что здесь замешан мистер Фитцджеймс.
– Это мне ничего не объясняет… – Его собеседник снова сглотнул. В глазах его, устремленных на Томаса, была мольба.
– Человек, похожий на него, был замечен в это время двумя свидетелями. Он был в обществе Ады.
Яго посмотрел на Питта так, будто тот внезапно ударил его.
– О боже!.. – вздохнул он. Но это были скорее слова молитвы, чем выражение эмоций.
– Преподобный отец Джонс, вам известно что-либо еще, о чем вы могли бы рассказать мне?
– Нет! – вырвалось из пересохшего горла бедняги.
Суперинтенданту хотелось бы поверить в это, но он не мог этого сделать. Откровенность, установившаяся между ним и Джонсом, исчезла так же неостановимо и быстро, как отблески заката на вечернем небе. Незаметно прошел фонарщик, зажигая газовые луны, которые через равные интервалы освещали Питту путь к Уайтчепел-роуд, а оттуда, наконец, домой.
– Помочь вам с тележкой? – спросил хозяйственный Томас.
– Нет… спасибо. Я привык к ней, да она и не так тяжела, – отказался Яго, берясь за ручки.
Они шли вместе по Кок-стрит и завернули за угол к церкви Святой Марии. За все это время никто из них не промолвил ни слова. Прощание было коротким и официальным.
Питт вернулся домой в Блумсбери усталым и подавленным. Поужинав тем, что заботливо оставила ему Шарлотта, он сидел теперь в гостиной перед широко открытой дверью в сад. Тепло дня сменилось вечерней прохладой с лужайки, воздух пах скошенной травой.
Шарлотта сидела у лампы и что-то шила. Она спросила мужа о новом деле, которое поднимало его ни свет ни заря и не отпускало до позднего вечера. Он сказал жене, что это всего лишь убийство, но в нем замешана важная персона и поэтому оно представляет опасность с точки зрения политики.
Суперинтендант поглядывал на жену и любовался бликами света на ее волосах, чистых и блестящих, уложенных короной на голове: при свете лампы они казались цвета красного дерева, а в тени – почти черными. У Шарлотты была нежная кожа и легкий румянец на щеках. От всей ее фигуры веяло уютом и покоем. Розовое платье было ей к лицу, как, впрочем, и все, что она носила. Пальцы молодой женщины умело орудовали иглой, которая легко входила в ткань и тут же тянула за собой нитку, подгоняемой нажатием серебряного наперстка. Семья Питтов жила не так далеко от кварталов Уайтчепела, всего в нескольких милях, и вместе с тем там был совсем другой мир, в который трудно было поверить. А мир Шарлотты был безопасен, чист и постоянен своими ценностями: в нем легко было оставаться честной, целомудренной и добродетельной. Миссис Питт любили, и она никогда в этом не сомневалась. Ей не нужно было идти на компромиссы или бороться ради выживания, страдать душой, постоянно сомневаться, бояться и испытывать отвращение к себе.