Два актера на одну роль
Шрифт:
Граф Олуф де Лодброг (так его зовут с тех пор, как старый граф скончался) едет на своем добром коне, сопровождаемый своими двумя громадными псами, Мургом и Фанрисом, потому что у молодого господина с веками оранжевого цвета назначено свидание, и уже, может быть, на маленькой островерхой башенке стоит, склонившись на резную решетку балкона несмотря на холод и ветер, молодая девица и старается рассмотреть беспокойными глазами среди белой долины перья рыцарской шляпы.
Олуф на своем громадном коне, вонзая в его бока шпоры, подвигается в поле; он проезжает через озеро, из которого холод сделал одну ледяную глыбу, где вкраплены рыбы, распростертые пловцы, словно окаменелые; четыре подковы, вооруженные шипами, прочно ступают по твердой поверхности; туман, образованный конским дыханием и потом, окружает его и следует за ним, словно он скачет в облаке; два пса, Мург и Фанрис, с каждой стороны своего господина, словно сказочные животные, выдыхают своими красными ноздрями длинные столбы пара.
Вот еловый лес; подобные призракам ели простирают свои руки, отягощенные белыми покровами; самые молодые и гибкие елки согнуты тяжестью снега и кажутся рядом серебряных арок. Черный ужас обитает в этом лесу, среди этих чудовищных утесов, среди этих деревьев, из которых каждое словно прикрывает своими корнями гнездо оцепенелых драконов. Но Олуф не знает страха.
Путь становится все уже, пониклые ветви елей скрещиваются и спутываются; едва сквозь редкие просветы можно видеть цепь покрытых снегом холмов, которые вырезываются белыми волнами на черном и тусклом небе.
К счастью, Мопс — добрый бегун, который носил бы не сгибаясь громадного Одина; никакое препятствие не останавливает его; он скачет через утесы, прыгает через рытвины и время от времени исторгает из камней, о которые бьет под снегом его копыто, сноп искр, тотчас же погасающих.
— Вперед, Мопс, смелее! Еще только миновать нам небольшую равнину да береговую рощу; прекрасная рука приласкает твою атласную шею, и в теплой конюшне тебе дадут вволю отборного ячменя и овса.
Какое прекрасное зрелище — березовая роща! Все ветви, словно ватой, покрыты мохнатым слоем инея; мельчайшие веточки выделяются, белые, из тьмы: словно это громадная корзина сквозного тонкого чекана, или коралловый лес из серебра, или грот со всеми своими сталактитами; те ветви и причудливые цветы, которые мороз наводит на стекла, не представляют рисунков более запутанных и разнообразных.
— Господин Олуф, как вы запоздали! Я боялась, что горный медведь загородил вам дорогу или что эльфы увлекли вас танцевать, — сказала молодая владетельница замка, посадивши Олуфа в дубовое кресло перед камином. — Но почему вы пришли на любовное свидание с товарищем? Или вам одному страшно в лесу!
— О каком товарище хотите вы сказать, цвет моей души? — спросил молодую хозяйку весьма удивленный Олуф.
— О рыцаре красной звезды, которого вы всегда водите с собой. Он родился от взгляда богемского певца; это губительный дух, которым вы одержимы, отделайтесь от рыцаря с красной звездою, или я никогда не захочу слышать о вашей любви; не могу же я быть сразу женой двух мужей.
Что ни делал Олуф, что он ни говорил, а не мог добиться, чтоб позволила ему Бренда поцеловать ее розовые пальчики; он ушел весьма недовольный и решил вызвать на бой рыцаря красной звезды, как только его встретит.
Хотя и сурово приняла его Бренда, а на другой день Олуф снова отправился в путь к замку с островерхими башенками: влюбленные не унывают.
Всю дорогу он думал: какая глупая Бренда! И что она хотела сказать своим рыцарем с красной звездою?
Буря свирепствовала; снег крутился и едва давал различить небо от земли. Вереница зловещих воронов, несмотря на лай Фанриса и Мурга, которые прыгали за ними в воздух, кружились над головой Олуфа. Во главе их был блистающий, словно агат, ворон, который некогда отбивал такт на плече у захожего певца.
Фанрис и Мург внезапно остановились; их подвижные ноздри беспокойно обнюхивали воздух: они почуяли врага. Это не волк, не лисица; и волк и лисица были бы на один зуб этим славным псам.
Послышался топот, и вскоре показался на повороте дороги рыцарь верхом на громадном коне, с двумя огромными псами позади.
Вы приняли бы его за Олуфа. Он был точно так же вооружен и носил те же знаки: только перо на его шляпе было красное, а не зеленое. Так тесна была дорога, что одному из рыцарей надо было бы отступить.
— Господин Олуф, подвиньтесь назад, чтобы мне проехать, — сказал рыцарь, не подымая забрала. — Путь мой долог, меня ждут, мне надо явиться вовремя.
— Бородой моего отца клянусь, что вы отодвинетесь. Я еду на любовное свидание, а влюбленные торопятся, — ответил Олуф и положил руку на рукоять своего меча.
Неизвестный обнажил свой меч, и битва началась. Под ударами мечей от стальных колец в кольчугах брызгали снопы сверкающих искр; скоро зазубрились мечи, как пилы, хотя и были высокого закала. Сражающиеся сквозь дым от их коней и туман от их быстрых дыханий были похожи на двух черных кузнецов, остервенившихся над раскаленным докрасна железом. Кони, одушевленные такой же яростью, как их господа, кусали прекрасными зубами друг другу жилистые шеи, и кожа висела лохмотьями на их груди; они делали внезапные яростные прыжки, подымались на дыбы и своими копытами, как сжатыми кулаками, наносили друг другу ужасные удары, между тем как над их головами яростно рубились всадники; псы грызлись и выли.
Капли крови, просачиваясь сквозь настельную чешую лат и падая на снег еще теплые, делали в нем розовые скважинки. Через несколько минут снег стал похож на решето, так часто и быстро падали капли. Оба рыцаря были ранены.
Странное дело: Олуф чувствовал удары, которые он наносил неизвестному рыцарю; он страдал и от тех ран, которые получал, и от тех, которые делал; он испытывал сильный холод в груди, как от железа, которое вошло бы в грудь, отыскивая сердце, и, однако, его панцирь против сердца не был поврежден: его единственная рана была на правой руке. Странный поединок, где победитель страдает так же, как и побежденный.
Собрав свои силы, Олуф сбил страшный шлем со своего противника. О ужас! Что видит сын Едвиги и Лодброга? Он видит себя самого перед собой; зеркало было бы не так точно. Он сражался со своим собственным призраком, с рыцарем красной звезды. Призрак испустил громкий крик и исчез.
Вереница воронов поднялась к небу, и храбрый Олуф продолжал свой путь; возвращаясь вечером в свой замок, он вез на своем седле юную Бренду, которая на этот раз захотела его слушать. Не видя рыцаря с красной звездой, она решилась уронить из своих алых губ на сердце Олуфа этот обет, который так дорого стоил ее стыдливости. Ночь была светлая и голубая; Олуф поднял голову, чтобы найти свою двойную звезду и показать ее невесте, но осталась только зеленая, красная исчезла.
Вошедши в замок, Бренда, счастливая этим чудом, которое она объясняла действием любви, сказала молодому Олуфу, что агат его глаз переменился на лазурь — знак небесного прощения.
Старый Лодброг радостно улыбнулся в глубине своей могилы, потому что, по правде сказать, глаза Олуфа заставляли его иногда втайне призадумываться. Душа Едвиги возрадовалась тому, что сын благородного господина Лодброга наконец победил злое влияние темного глаза, черного ворона и красной звезды: человек низложил дьявольское порождение.