Два актера на одну роль
Шрифт:
— Вы ошибаетесь насчет моих намерений, — отвечал с величайшей вежливостью Дальберг, — каково бы ни было мое огорчение с тех пор как я совершенно незаслуженно лишился счастья видеть вашу дочь, я слишком уважаю ее, чтобы позволить себе что-нибудь неприличное в отношении к ней. Скорбь о невозможности быть вашим зятем никогда не заставит меня позабыть обязанности порядочного человека, каким я всегда оставался, несмотря на ваши предубеждения против меня. Я не с тем пришел. Потрудитесь прочитать это письмо.
Дальберг подал старику письмо, которое ему прислала Флоранса.
— Хорошо, я после прочту и сообщу вам ответ, — сказал Депре, намереваясь положить письмо в карман.
Генрих сделал отрицательное движение, которым показывал, что желает получить ответ немедленно.
— Вы понимаете, милостивый государь, — продолжал Депре, подвигаясь к выходу, чтобы проводить молодого человека, — вы понимаете, что после того, что здесь случилось, встреча ваша с Рудольфом была бы крайне неприятна.
— С этой стороны вы можете быть совершенно спокойны, — отвечал Дальберг решительно, — барон Гюбнер не придет, или я очень ошибаюсь.
— Как! Что вы говорите? — вскричал старик. — Рудольф не придет?.. Какие глупости!..
— Я вас уверяю. Прочитайте письмо, которое я имел честь вручить вам, и вы увидите, что я говорю правду.
Депре дрожащей рукой сломал печать и вынул из конверта две или три бумаги, при беглом просмотре которых несколько раз изменился в лице и отрывисто проговорил про себя:
— Какой ужас!.. Какая низость!.. Кто бы это подумал?.. Вот и верьте после этого людям… Усомниться нет возможности… О!.. Фи! А я подавал руку этому человеку!
И бывший нотариус отер руку о фалды нового черного фрака.
— Все ли вы еще намерены отдать руку вашей дочери барону Гюбнеру? — спросил Генрих, который несколько продвинулся вперед и стоял опять посреди комнаты.
— Я? Никогда!.. Чтобы я отдал дочь за такого мерзавца… За шпиона… лучше за вора отдам!
— И даже за честного, порядочного человека? — сказал Генрих, подталкивая старика в залу, где ждали свидетели.
Депре, казалось, задумался.
— За человека, который не только не разорился, но вместо двадцати пяти имеет тридцать тысяч верного дохода…
Дума старика как будто углубилась. Он взялся за медную ручку двери.
— Не считая хорошенького дома с садом, восхитительно меблированного и совершенно удобного для молодых супругов…
Депре посмотрел Дальбергу в глаза. Тот продолжал:
— Вы ожидали жениха, он не идет. Позвольте мне занять его место. Вы видите, я на всякий случай оделся прилично обстоятельствам.
— Да, правда, белый галстук и белый жилет, — проговорил Депре, окончательно убежденный, и с шумом отворил дверь.
Генрих в нерешимости остановился на пороге.
— Господа! — громогласно сказал Депре. — Честь имею представить вам моего зятя Генриха Дальберга… на бракосочетание которого вы приглашены…
— Не правду ли я вам говорила, папенька, что я ни за кого, кроме Дальберга, не выйду? — прошептала Клара отцу на ухо.
Стариково объяснение этой подставки одного зятя вместо другого, хотя и несколько темное, было принято без возражений, потому что Дальберга все любили, а барон Гюбнер нравился очень немногим из друзей бывшего нотариуса.
Нужно ли оскорблять догадливость читателей объяснением, что Флоранса в продолжение своей связи с Торнгеймом узнала о низком ремесле Рудольфа, который служил шпионом против своего отечества тому самому двору, которого Торнгейм был представителем. Письменные доказательства были уже в руках у Депре.
Рудольф, опасаясь огласки этих страшных свидетельств, бежал за границу.
Под вечер этого счастливого дня Клара получила письмо с надписью «Госпоже Дальберг». Когда она читала, грудь у нее волновалась и на глаза навертывались слезы.
— Добрая Флоранса! — прошептала она и бережно спрятала письмо на груди.
В остальном все шло своим чередом. Дальберг и Клара счастливы, следовательно, мы уже не имеем права заниматься ими.
Скажем только, что через несколько месяцев Дальберг, нечаянно выдвинув какой-то ящичек в комнате жены, чтобы сыскать нечто, положенное в другом месте, нашел письмо, в котором почерк походил на Флорансин. Он прочитал в нем только эту фразу: «Прощай, Клара! Я еду в Америку… Я люблю твоего мужа… Пожалей обо мне!..»
— Как жаль, что Париж не Константинополь! — подумал Дальберг, подавляя невольный вздох.
ПАВИЛЬОН НА ВОДЕ
В Кантонской провинции в нескольких ли от города, жили рядом два богатых, удалившихся на покой китайца. Не будем говорить о том, когда это происходило: сказки не нуждаются в точной хронологии.
Одного из этих китайцев звали Ту, а другого — Куань. Ту занимал важный научный пост, был «ханьлином» и заседал в Яшмовой палате, Куань же, не занимая никакого поста, нажил большое состояние и пользовался всеобщим уважением.
Ту и Куань были дальними родственниками и сначала очень любили друг друга. В молодости, часто собирая своих товарищей, они проводили долгие осенние вечера в забавах; например, бросали смоченную черной краской кисть в бумажную перегородку, разрисованную цветами, или импровизировали стихи: воспевали в них красоту маргариток, смакуя при этом вино в маленьких чашечках.
Но характеры друзей, вначале мало отличавшиеся друг от друга, со временем превратились в совершенно противоположные. Так раздвоенное миндальное дерево, соединяя внизу одним корнем оба ствола, расходится вверху настолько, что одно из этих деревьев распространяет свой горький аромат в саду, а другое роняет снег своих лепестков за ограду.