Два брата - две судьбы
Шрифт:
— Здорово! — воскликнул Григорий. — Доложу начальнику, и мы его сегодня возьмем, а то не ровен час — он нас румынам заложит. А нам сейчас стрельбу открывать совсем ни к чему.
— А как же обоз?
— Обоз пусть уходит, он под надежной охраной. Мы его догоним. Румына взять надо, обязательно!
В тот же вечер мы были в кабаке втроем. Цыгане пели и плясали. Румына увидели сразу, он был изрядно пьян. Через официанта вызвали его на улицу, и мои друзья его увели, а я пошел к себе. Фотоаппарат потом куда-то пропал. Видно, на него позарился денщик Бёрша, ему позарез тогда нужны были румынские леи. А фотографии? Я не знал, что с ними делать, и выбросил их.
…Прибыло новое пополнение, и — о, чудо! —
— Вот хорошо-то как! Вот здорово! — повторял он.
— Я тоже верил в нашу встречу!
Я уступил ему свое место в углу, а Ганс передвинулся на освободившееся место рядом.
Я познакомил Белобородова с Гансом, и, когда тот отошел, старец сказал:
— Слышал о нем, это способный агент. Он работал на несколько разведок одновременно, но Хельм — это не настоящая его фамилия, а один из псевдонимов.
Я рассказал старцу об участии Хельма в дезинформации немцев на территории Франции перед открытием второго фронта.
— Да, — подтвердил Белобородов, — группа английской разведки действовала там удачно, и генерал-фельдмаршал Рундштедт клюнул на их дезинформацию. Во Франции другие группы, имеющие те же задания, провалились. Эти группы состояли в основном из французов, отступивших в свое время вместе с англичанами через Ла-Манш с Европейского театра войны. Один француз оказался предателем, по радиосигналу он принимал английский самолет, сам вел английскую разведку, сам сопровождал людей в Париж, Лион, Марсель на конспиративные квартиры и о каждом новом разведчике докладывал в парижское гестапо, которое затем их обезвреживало. Провалы насторожили англичан. Они обнаружили предателя, заманили его в ловушку и уничтожили…
Вот и получалось: летят люди на задание и не знают, кто их ждет — друг или враг. Вечный риск… Некоторое время мы сидели молча.
— Тяжело сюда добирались?
— Нет, — ответил Белобородов. — Именно сюда даже с комфортом, а через фронт переходил не то чтобы трудно, но рисковал…
Мы долго беседовали. Я рассказывал ему о своих приключениях, он мне — о своих. После мимолетной паузы я сказал:
— Ведь надо же, где меня только черт не носил за эти четыре года, а жив остался! Судьба! От нее никуда не денешься.
— С хорошим человеком ничего не должно случиться плохого, потому что есть закон кармы, по которому человек получает вознаграждение за хорошие мысли и поступки и наказание — за дурные. Карма, по древнему восточному верованию, — это причина и следствие. Карма — это семя, мы его сами сажаем, из него вырастает плод. Доброе семя — добрый плод. Злое — злой.
— Мудрые слова… Да, кстати, а те найденные в парке чертежи, которые я вам передал, оказались стоящими? — спросил я.
— Весьма, — ответил старец. — Я их передал адресату — английскому посольству.
— Помню, когда я передавал вам их в отеле «Россия», вы сказали, что они подписаны фамилией Дюбуа.
— Да, Дюбуа, помню. Это был псевдоним доверенного лица.
— Так вот тогда в сквере, в Женеве, рассматривая те чертежи и рисунки, я заметил совсем близко на улице за кустами машину «Мерседес-600» и почему-то инстинктивно почувствовал опасность. Я не понимал, почему меня тревожит этот «Мерседес-600». Но чтобы вам было ясно, я немного перемещусь во времени и событиях. Из Стамбула я с Мержилем перелетел в Ригу, вышел на подполье, партизанил, переоделся в трофейную форму капитана танковой дивизии СС «Мертвая голова», при переходе фронта был задержан и направлен в один из отделов тайной полевой жандармерии. Бежал, попал в немецкий госпиталь в городе Салдус, который эвакуировался из Либавы в Кенигсберг на теплоходе «Герман Геринг». Затем попал в немецкий госпиталь в городе Польцип и выписался из этого госпиталя капитаном танковой дивизии СС «Мертвая голова». Согласно анкете, заполненной мною в Салдусе, мне было предписано явиться к десятому января 1945 года в город Лисса на переформирование высшего офицерского комсостава танковых дивизий СС. По выходе из госпиталя в городе Польцин я сразу сиял комнату в частном пансионе…
Еще в Венгрии, когда я рассматривал гестаповские документы, подобранные мною после партизанской диверсии на горной дороге, я обнаружил в одном конверте парижский адрес и запомнил его. «А вдруг, думаю, судьба занесет в Париж, — будет где переночевать». Вот по этому адресу я и черкнул записочку из Польцина, когда был там в пансионе, интересовался, жива ли мадам Жанет Дюбуа.
— Дюбуа?
— Да. Возможно, та самая Дюбуа, которая подписала те секретные чертежи… И просил племянницу хозяйки пансиона, если из Парижа придет ответ на мою записочку, сообщить мне в Лиссу. Оставил адрес войсковой части. Много позже я осознал — это была моя грубая ошибка. Так вот, ответ я получил, и весьма своевременно. Именно в тот час, когда я, навсегда покидая танковое соединение в Лиссе, вышел из ворот зоны и направлялся к машине, вызванной из гаража, возле меня появилась незнакомая девушка, вручила мне письмо и… исчезла. Племянница хозяйки пансиона писала: «…В пансион заходили двое мужчин и спрашивали, кто писал письмо в Париж. Я ответила, один капитан. Вскоре по их вопросам я заподозрила что-то для вас опасное, стала их путать, и они уехали. Я запомнила только машину „Мерседес-600“. Решила послать вам это письмо не по почте, а воспользоваться услугами моей знакомой, которая как раз едет в Лиссу, и попросила передать лично вам из рук в руки…»
— Любопытно.
— Самое любопытное впереди. Я находился на грани нервного истощения и плохо соображал, хотя сразу же понял, что та парижская квартира Дюбуа, очевидно, была конспиративной явкой участников французского Сопротивления и была засвечена. Немцы, получив письмо, решили взять связника и явились в Польцип. Раздумывать мне было уже некогда, я сел в машину, и — случилось невероятное: по дороге на вокзал я разминулся с тем злополучным «Мерседесом-600». Мелькнула мысль: «Очевидно, „Мерседес-600“ был рядом со мной там, в Женеве. Что за странное совпадение?» Да, еще — от одного немца я слышал, что машина «Мерседес-600» принадлежала лично монарху германской индустрии, финансовому боссу, миллиардеру Фридриху Флику.
— Но насколько я осведомлен, персональная пуленепробиваемая машина Фридриха Флика «мерседес», оснащенная даже пулеметом, имела номер «Д-РС 312».
— А может быть, кто-нибудь из его трех сыновей «подвязался» к абверу или гестапо?
— Вряд ли. Скорее всего, — сказал Белобородов, — машиной воспользовался кто-то из немцев-посредников, чтобы там, в Швейцарии, договориться с американцами о сепаратном мире. Пробил час, и крысы собрались бежать с тонущего корабля. Лично к вам тогда в Женеве эта машина, полагаю, не имела никакого отношения.
— А в городе Лисса?
— Там — вполне вероятно.
В зал ввели пополнение. Это была шайка уголовников, три человека. Настало время обеда. Уголовники пристроились к первой группе, шедшей за едой. Заключенных выводили в коридор, где через «кормушку» они получали в одну руку миску супа, в другую — миску с кашей и куском хлеба. Когда заключенный входил в зал, обе руки у него были заняты. Уголовники сразу смекнули, что есть возможность поживиться и, быстро съев свою еду, встали у входа в зал, встречая свою жертву. Человек входил, они набрасывались на его кашу и моментально ее съедали. Заключенный не мог себя защитить — обе руки были заняты, и он оставался без еды. Один немецкий полковник, лишившись каши и хлеба, поднял шум. В зал вошли охранники и, разобравшись, в чем дело, увели уголовников.